– Но погибнут другие, ни в чем не повинные люди... – заявил соратник девицы, на что та холодно ответила:

– Это будут первые жертвы новой революции. Итак, Афанасий Беспалов, революционный трибунал приговаривает вас к смерти за нещадную эксплуатацию рабочего класса и беззастенчивое стяжательство. Приговор надлежит привести в исполнение немедленно.

Девица прижала бомбу к груди, и в тот момент, когда она была готова взорвать ее, Алексей, повинуясь более инстинкту, чем разуму, вытащил из кармана револьвер и выстрелил в революционерку. Та, вскрикнув, осела на пол. Беспалов, рыча, бросился на девушку – Алексей заметил, что «химический король» схватил ее за горло и пытается удушить.

Среди посетителей возникла паника, гости устремились к выходу, отпихивая друг друга, крича, галдя и ругаясь. На подмогу Беспалову подоспели лакеи, скрутившие истекавшую кровью девушку (пуля попала ей в плечо).

Рыжебородый революционер, на которого уже никто не обращал внимания, на карачках подполз к адской машине, лежавшей на паркете, схватил ее и, выпрямившись, дико заорал:

– Теперь я не боюсь умереть! Имя мое войдет в историю, я стану вторым Каракозовым или третьим Гракхом! Сдохни, капиталист поганый!

И вслед за тем он запел по-французски «Марсельезу». Тонкий палец бомбиста опустился на кнопку, он, выкрикивая слова революционной песни, нажал ее и... Ничего не последовало. Беспалов, замерший около недвижимо лежащей девушки, крикнул слугам:

– Скрутите болвана! Их бомба ни черта не работает. Да уж, с такими криволапыми только мировую революцию делать – даже адскую машину нормальную собрать не в состоянии, дилетанты:

Но в тот момент, когда к рыжебородому метнулся один из лакеев, из адской машины повалил серый дым. Внутри ее пронзительно зажужжало, и Алексей понял: бомба сейчас сработает. Лакей застыл в ужасе, а затем шмякнулся на пол, сорвав парик и закрыв им лицо.

Алексей же метнулся к революционеру, продолжавшему распевать «Марсельезу», со всей силы толкнул его. Рыжебородый пошатнулся, Алексей толкнул его еще раз, намного сильнее, чем в первый. Машина оглушительно трещала, из нее сыпались искры, и серый дым сменил цвет на черный. Алексей прыгнул на революционера, увлекая его к большому окну, – затрещали рамы, послышался звон разбитого стекла, вопль рыжебородого, летевшего вниз... Алексея от падения в последний момент удержало то, что он запутался в тяжелых портьерах. В лицо ему ударил холодный ветер, грудь напоролась на стекло – и раздался оглушительный взрыв, который ослепил молодого человека и накрыл его, словно саваном...

Профессор неорганической химии Петровской академии Павел Алексеевич Спасович познакомился с Беспаловым в июле 1891 года. Беспалов, в то время начинающий коммерсант, сам навестил его в небольшом особняке в Трехпрудном переулке, где профессор снимал верхний этаж.

Беспалов сразу же понравился профессору Спасовичу – моложавый, но такой солидный, уверенный в себе выходец из народа, самоучка – если уж не новый Ломоносов, так во всяком случае – новый Вандербильд. Целью визита коммерсанта Беспалова (к тому времени обобравшего хозяина писчебумажной лавки, где он начинал приказчиком) были исследования профессора, о которых писали в газетах. В «Московских ведомостях» сообщалось, что Павел Алексеевич сделал доклад на заседании Академии наук, где поведал о совершенно новых перспективах в химической индустрии. Правда, доклад был принят маститыми коллегами более чем прохладно – профессора Спасовича считали фантазером и этаким московским Жюль Верном, который смешивает реальность с выдумкой и выдает желаемое за действительное. Поэтому и тон статьи был снисходительно-поучительный, и делался вывод, что предложенные профессором новации в химической сфере никогда не будут осуществлены, ибо утопичны, чрезвычайно дорогостоящи и, собственно, совершенно излишни для человечества в целом и для Российской империи в частности.

Павел Алексеевич, который вначале упорно не желал принимать Беспалова, почему-то считая его репортером, намеревавшимся опубликовать еще один злобный пасквиль, наконец согласился увидеть просителя, заявив, что в состоянии уделить ему не более четверти часа.

Когда три с половиной часа спустя, уже поздним вечером, гость покинул кабинет профессора, Павел Алексеевич, проводив гостя до калитки, где долго тряс ему руку, вернулся в апартаменты и сообщил супруге, Лидии Гавриловне, как раз укладывавшей спать пятилетнего сына Алешу:

– Лидочка, душа моя! Этот бесподобный человек, Афанасий Игнатьевич Беспалов, послан нам небом. Хотя, как ты знаешь, я в Бога не верю, почитая его выдумкой человеческого мозга, который не в состоянии адекватно оценить и объяснить все процессы окружающего нас мира.

Лидия Гавриловна, знавшая за супругом отвратительную привычку изъясняться витиевато и путано, приготовила цветочный чай, испив которого профессор наконец выложил детали беседы с Беспаловым. Оказывается, тот был пленен гением профессора Спасовича, уверял, что полностью согласен с выводами его доклада, и, самое важное, обещал финансово обеспечить работу в лаборатории, дабы Павел Алексеевич имел возможность доказать свою теорию.

Беспалов не обманул: работа началась ровно через неделю после сей знаменательной встречи. Он выкупил у хозяйки, генеральской вдовы, особняк, где обитал профессор Спасович, и оплатил переделку первого этажа, подвала и сарая под лабораторию. Профессор души не чаял в своем «милом меценате», как он теперь именовал Беспалова. Тот же уверил профессора, что ему не о чем беспокоиться, а задача ученого состоит в том, чтобы усердно работать над практическим воплощением теоретических выкладок.

Так прошло полтора года – к тому времени в семействе Спасовичей появилось пополнение: Лидия Гавриловна родила в ноябре 1892 года очаровательных двойняшек, Гаврюшу и Олечку, названных в честь деда с отцовской и бабки с материнской стороны, появления на свет внуков так, увы, и не дождавшихся.

Подрастающий первенец Алексей был живо увлечен работой отца, по многу часов пропадал вместе с ним в лаборатории, и профессор был уверен – старший отпрыск пойдет по его стопам!

В конце весны 1893 года исследования увенчались успехом. Правда, не тем, о котором мечтал Спасович: одним из побочных и вообще-то не запланированных им открытий была взрывчатка, по мощности превосходившая все тогда существовавшие. Профессор был разочарован – он ведь бился над созданием нового синтетического красителя, – поэтому отнесся к своему открытию без энтузиазма и даже поведал о нем Беспалову только месяц спустя после первого удачного эксперимента.

Афанасий Игнатьевич в порыве радости даже расцеловал профессора и тотчас потребовал продолжить работу над взрывчаткой.

– Но, мой друг, эти милитаристские штучки меня совершенно не занимают, – заявил ученый. – Краситель намного важнее и...

– В сторону краситель, профессор! – отрезал Беспалов. – Не забывайте, что вы работаете на меня и ваши эксперименты оплачиваются из моего кармана!

Беспалов тотчас почуял возможность неслыханно обогатиться – шведский коммерсант-изобретатель Нобель, много лет проведший в России, был для него путеводной звездой. Взрывчатка, причем новая, чрезвычайно мощная, поможет заработать миллионы! И это будет только начало – Афанасий Игнатьевич в том нисколько не сомневался.

Еще через три года (взрывчатка к тому времени уже весьма успешно продавалась по всему миру) профессор наконец презентовал Беспалову долгожданный краситель, а помимо того, еще несколько чрезвычайно интересных проектов. К тому времени Беспалов обзавелся собственным особняком в Первопрестольной, по размерам лишь немногим уступавшим Кремлю. А профессор Спасович продолжал жить все в том же доме, что и во время первой встречи с Беспаловым.

Павел Алексеевич всегда чурался разговоров о деньгах, считая это проявлением дурного воспитания. Но двое его младших детей, Гаврюша и Олечка, были болящими, им требовалось пребывание на курортах Франции и Италии, а также в высокогорных клиниках Давоса. На лечение требовались большие деньги, вот почему профессор и завел в конце концов с Беспаловым разговор о своей части гонорара с прибылей, получаемых за продажу взрывчатки.