Время мести настало! Враг поплатится за свои преступления. Но сумеет ли Алексей сделать, что задумал? Мысли, словно стая хищных птиц, роились в его голове. Только так он сможет побороть сводящее с ума одиночество...

Отдав швейцару свое старое пальтишко, Алексей поднялся по большой мраморной лестнице наверх. Приемная зала была заполнена людьми: он оказался далеко не единственным посетителем в то утро. Алексей чувствовал сильное волнение; взглянув в огромное венецианское зеркало, он увидел собственное отражение – бледный высокий молодой человек в мундире инженера, длинные темные волосы аккуратно зачесаны назад, открывая высокий лоб, большие темные глаза, в которых горит странный огонь. Алексей поправил тесный воротничок, натиравший шею, и шагнул в приемную.

И тотчас окунулся в гул голосов. Зажав двумя руками папку, Алексей попытался собраться с мыслями и изобразить полное равнодушие, но у него плохо получалось. Ведь об этом моменте он мечтал долгие годы, столько раз он виделся ему во сне, и вот наконец его давняя мечта сбылась: он – в доме у врага. И пришел он сюда, чтобы врага уничтожить.

Постепенно волнение улеглось, и Алексей осмотрелся. Приемная зала, как он того и ожидал, была обставлена богато и безвкусно – стены обиты пурпурным шелком, на высоких окнах – тяжелые портьеры, несколько картин с видами Урала и Сибири, в центре залы – большая стеклянная витрина, в которой находится макет одного из заводов, принадлежащих врагу.

Алексей подошел к витрине и внимательно осмотрел ее. Крошечные человеческие фигурки из воска, застывшие перед домнами, в которых бушует огонь из папье-маше. Бронзовая табличка огромных размеров, на которой начертано так, что нельзя не увидеть: «Изображение сталелитейной домны Усть-Кремчужного металлургического завода, собственность Афанасия Игнатьевича Беспалова».

А ведь она могла бы принадлежать мне, подумал Алексей, отворачиваясь. Вернее, она и принадлежит мне, как и множество других заводов и фабрик, обладателем коих является сейчас достопочтенный Афанасий Игнатьевич. Беспалов украл их у отца Алексея! И вот наконец настало время платить по счетам. Он оказался здесь, чтобы покарать врага.

Правая рука молодого человека незаметно опустилась в глубокий карман мундира. Алексей нащупал крошечный бельгийский револьвер фирмы «Лепаж». Он ведь великое множество раз представлял себе, как оказывается один на один с врагом, приставляет к голове револьвер, и враг, упав на колени, начинает слезно просить прощения и каяться, перечисляя свои грехи и сознаваясь в одном из первых, но далеко не последнем преступлении, совершенном больше двадцати лет назад.

Алексей знал, что так легко не выйдет. Однако он должен попробовать, должен отомстить. Смерть отца и матушки, гибель брата и сестры. И во всем виноват враг. Тот самый враг, в доме которого он находился и чьего появления в приемной зале ждал с таким нетерпением. Врагу принадлежал не только этот петербургский особняк на Фонтанке, но не меньше двух дюжин доходных домов как в столице, так и в Москве, а помимо того – четыре банка, несколько страховых обществ, ряд заводов и фабрик, бумагопрядильни, судоходная компания и обширные землевладения в Центральной России, Сибири, на Украине и в Польше.

Враг звался Афанасием Игнатьевичем Беспаловым и был одним из самых богатых, уважаемых и влиятельных деловых людей Российской империи, как, впрочем, и одним из наиболее хитрых. Нувориш по праву считался «химическим королем» страны, он постоянно утверждал, что за химией будущее, и намеревался в течение ближайших двадцати лет завоевать и международный рынок – одной России для него давно стало мало.

Беспалов чем-то походил на американских мультимиллионеров, которые добиваются всего, начиная с самого низа. Так было и с ним – когда-то он был обыкновенным молодым приказчиком, обладающим тем не менее поразительным чутьем. Так он и сколотил первоначальный капитал: хозяин, на которого работал Беспалов, разорился, и его лавка отошла ушлому Афанасию. В дальнейшем он часто использовал такой трюк – втирался в доверие, обольщал, обманывал, а в итоге обирал простаков как липку. А затем судьба свела его с профессором Спасовичем...

Алексей на мгновение закрыл глаза, пытаясь отогнать страшные воспоминания – он открывает дверь кабинета и находит мертвого отца, – но у него ничего не получалось. Ужасная картинка стояла перед глазами. Он твердо сжал рукоятку револьвера. Ну что же, час пробил, господин Беспалов!

Большие часы, стоявшие в углу, давно отсчитали двенадцать ударов, однако хозяин не спешил выходить в приемную залу. Беспалов любил припоздниться – видимо, считал, что в ожидании все должны проникнуться трепетом, ощутить его величие. «Как же это дешево и смешно!» – усмехнулся про себя Алексей. Его глаза неотступно следили за минутной стрелкой. Прошло десять минут, пятнадцать, но Беспалов все не появлялся. А вдруг року угодно, чтобы сегодня ничего не вышло? Тогда весь план Алексея пойдет насмарку. Многие годы, которые понадобились ему, чтобы подобраться к Беспалову и разработать план мести, окажутся потраченными впустую. И эта роковая случайность, что помогла ему обрести чужую личину...

Высокие белые с позолотой двери внезапно распахнулись, появились двое лакеев в смешной старинной форме – зеленое с серебряными позументами облачение, на головах – напудренные парики времен матушки Екатерины. Беспалов, несмотря на то, что являлся миллионером и поднялся на одну из самых высоких ступеней социальной лестницы, в душе оставался плебеем и выскочкой. Поэтому и требовалась помпа, облаченные в ливреи дворецкие, опоздание почти на двадцать минут. А также, как шептались в столице, готовился брак единственной дочери самонареченного «химического короля» с представителем одной из наиболее древних, но обедневших фамилий империи: в планы Беспалова входило породниться с титулованным дворянским родом.

Лакеи замерли по обе стороны дверей, как изваяния, вслед за ними в залу вошел церемониймейстер, одетый не менее опереточно, чем лакеи, и, ударив по паркету огромным сверкающим жезлом (более походившим, как решил Алексей, на посох царя Берендея из оперы Римского-Корсакова «Снегурочка»), на удивление писклявым голосом оповестил собравшихся, которые, конечно же, в нетерпении пожирали взглядами странное действо:

– Афанасий Игнатьевич Беспалов!

Раньше, как знал Алексей, церемониймейстер долго и нудно перечислял «титулы» Беспалова – тот разнообразными хитростями удостоился нескольких докторских степеней honoris causa[1], был кавалером ряда отечественных и зарубежных орденов. Однако после того, как царь, встретившись как-то с Беспаловым, с легкой иронией попенял миллионеру на то, что тот-де устраивает свои выходы не менее помпезно, чем сам самодержец, Афанасий Игнатьевич изменил церемониал: теперь выкрикивалось только его имя – и ничего более, что делало происходящее не менее величественным и, по мнению Алексея, не менее смешным.

Но даже после того, как слуга оповестил присутствующих о том, что вот-вот появится хозяин, Беспалов не счел нужным пройти в приемную залу. Он, как временщик из канувшего в Лету пышного восемнадцатого столетия, заставлял с трепетом ждать собственную персону, цинично полагая, что те, кому он нужен, будут ждать и час, и два, пока он не соизволит возникнуть в поле зрения.

Разговоры в приемной зале стихли, кое-кто даже наклонил голову в оттренированном поклоне, на многих лицах возникли угодливые, сервильные улыбки. Алексею сделалось до тошноты противно, – тем, кто добивается милостей от Беспалова, остается при его появлении только склониться в поклоне или, лучше всего, пасть ниц, приветствуя его, как какого-нибудь восточного сатрапа или египетского фараона.