Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Твой сын, Одесса

Твой сын, Одесса - img_1.jpeg

1. Капитан «Дианы»

Это была самая короткая и самая очаровательная ночь. Прохлада уже затопила город, а от накалившихся за день камней мостовой еще пыхало жаром. Пахло йодом, как в море, и теплой пылью, как в степи после слепого дождя. Белесый туман растекался голубоватой рекой по улицам и площадям, с листьев акаций и платанов гулко скапывала роса — Фимке казалось, что сочные июньские звезды тоже сейчас сорвутся с небосвода и тяжело забарабанят по сонным крышам.

Когда в темноте начали спускаться по круче к таинственно вздыхающему морю, когда с глухим шорохом вывалились из-под ног комья сухой глины, а мимо ушей просвистел спугнутый кожан, Фимка даже струхнул малость. Только вчера он впервые в жизни увидел море: тихое, зеленоватое у берега и бледно-голубое вдали, сливающееся с таким же бледно-голубым небом, — прямо с неба спускалась шаланда под белым парусом. И еще порт: дымы, пароходы, мачты, огромные трубы, горластые гудки, звон цепей и грохот кранов… Вовку Федоровича и Мишу Куртича он узнал тоже только вчера. Вовка — дальний мамин родственник — обещал познакомить Фимку со своими дружками из морской школы. Он и уговорил Фимку идти ночью на причал. Заикнись, что боязно, он тебя возьмет в море! Как же!

Теперь Фимка стоял под огромной черной скалой, поднимающейся из воды. Вовка и Мишка возились у лодки — отмыкали цепь, тащили из темного куреня парус, весла и еще какие-то вещи, которые назывались непонятно и загадочно: рангоут, румпель, шполик…

— Баян взял? — спросил Вовка, замыкая курень.

— Вот он, — ответил Миша, швыряя что-то темное в лодку на свернутый парус.

Сдурел что ли этот Мишка, так небрежно бросил музыкальный инструмент! И Вовка ведет себя необычно — вчера дрожал: «Ой, гляди не сломай патефон! Ах, смотри не урони пластинку!», а теперь и слова не сказал Мишке.

Все сегодня необычно для Фимки, даже рассвет. У себя в Москве он его вообще никогда не наблюдал. В деревне, где бывал прошлым летом, рассвет всегда начинался на горизонте: вздрогнет темь, поплывут светлые полосы по небу, и потом уже будто кто-то медленно потянет вверх синюю занавесь ночи. Здесь по-иному: волна словно прикрыта туманной пеленой, а в зените бледнеют и тают звезды. Темно-синее небо посветлело, поднялось еще выше, и начала сперва медленно, а потом все быстрее стекать оттуда прозрачная светлость к горизонту. Спросить бы у Вовки, почему так, — он же моряк, все знает, — но опять же боязно: черный, как жук, Миша Куртич только усмехнется да выгнет подковами сросшиеся над переносицей широкие брови, а Вовка обязательно начнет подначивать — любит посмеяться над другими.

— Ша! Капитан идет, — приложил ладонь к уху Мишка.

Все трое прислушались. Сперва затрещал кустарник, потом зашуршала галька, из-за обрыва вышли на высветленный рассветом песок два невысоких парня в полосатых тельняшках.

— Салют, камарадос! — поднял руку, как для пионерского приветствия, тот, кто шел впереди, и, не дожидаясь ответа, спросил баском: — Фрегат готов?

— Так точно, Капитан! — поднял руку Вовка.

Капитан подошел ближе и остановился.

— Кто с тобой третий?

— Это… Это — Фимка. Он приехал из Москвы. Мировой хлопец. Хочет в нашу школу поступать.

— Ну и что? — строго спросил Капитан.

— Да ты не думай… — голос у Вовки дрогнул виновато. — Ты не думай, Капитан, он — комсомолец…

— Ну и что? — снова спросил Капитан, резко, коротко, будто в грудь толкнул.

— Попросился хлопец в море…

— А для чего идем в море, знаешь?

— Знаю… — упавшим голосом ответил Вовка.

Никогда бы Фимка не подумал, что озорной и задиристый Вовка Федорович может так спасовать перед этим крепышом. В конце концов, «Диана» — Вовкина лодка. Кого захочет, того и возьмет в море.

— Так… — Капитан ловко циркнул слюной в сторону моря. — А я Нинку не взял, чтобы посторонних не было.

— Все подготовили, — с досадой сказал тот, что пришел с Капитаном, — а ты, Вовка, все испортил.

Теперь Фимка понял: ребята собрались в море не на рыбалку, а с какой-то другой, неизвестной ему целью. Сговорились идти вчетвером — он, Фимка, лишний. А как же теперь быть? Наверное, прогонят его. Уйдут сами в море, а ему одному придется возвращаться пустынным берегом по кручам и зарослям в незнакомый город.

Рассвет наступал быстро. Фимка уже хорошо мог разглядеть Капитана: крепыш стоял, широко расставив ноги, засунув руки в карманы черных матросских, с клапаном, брюк. За форменным ремнем с бляхой торчала книжка. Полосатый тельник плотно облегал мускулистую грудь, крутые бицепсы, открывал крепкую, словно отлитую из бронзы шею. Капитан смотрел себе под ноги, раздумывал, как быть. «Прогонит, — подумал Фимка. — Этот такой, что скажет: «Уходи!» — и ни слова ему не возразишь».

Капитан поднял голову и неторопливо поправил упавшую па лоб тяжелую прядь рыжих прямых волос.

— Что умеет делать твой Фимка?

— Он все умеет, — засуетился Вовка. — Решительно все! Правда, Фимка?

— Узлы вязать?.. Шкотовые? — наступал Капитан.

Вовка осекся и вопросительно посмотрел на Фимку. А Фимка удивленно смотрел на Капитана: он не только не умел вязать шкотовые узлы, но и понятия не имел, что это такое. На тонких губах Капитана скользнула улыбка, а пришедший с ним парень улыбнулся во все лицо.

— Рубить рангоут? — продолжал Капитан.

Фимка только догадывался, что это какая-то работа, связанная с морем, но что такое рангоут и зачем надо тот рангоут рубить?.. Нет, определенно, Капитан сейчас пошлет его вон… Ну и что? Уж больно задается этот рыжий! Живя у моря, морскому делу научиться не хитро. А вот умеет ли Капитан делать то, что умеет Фимка? Вовка, например, не умеет. Фимка осмелел и шагнул навстречу Капитану:

— Электромонтером могу. Печатать на машинке умею… И еще: рубанком снять стружку толщиной с бумажный лист.

— О-о! — повел разлетистыми и ровными, как стрелки, бровями Капитан. — Насчет рубанка, я и сам умею. А что ты умеешь такое, чтобы не сходя с места… мы проверили твои слова?

— Умею… — Длинный и худой Фимка набрался духу и подошел вплотную к Капитану. — Умею стихи читать. Вот! Наизусть.

— Начинай! — спокойно сказал Капитан.

— Что же, тебе всего «Онегина» или «Во весь голос» Маяковского?

Капитан засмеялся, протянул Фимке руку:

— Нет, ты — настоящий штормовой парень. Только читать всего «Онегина» не стоит. Видишь, скоро взойдет солнце, всю скумбрию упустим. Знаешь?.. Прочитай четыре строчки. Самые-самые.

— Из «Онегина»?

— Не обязательно. Но те, которые для тебя… дороже всех других, что ли.

— Заветные?

— Во-вот! Только имей в виду — без дураков.

Фимка постоял, пошевелил губами, оглянулся на притихших Вовку и Мишку, набрал полную грудь воздуха:

Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, Отчизне посвятим
Души прекрасные порывы.

Эти строчки часто читал Фимкин отец, политрук Бомм. Он написал их даже в том последнем письме, которое пришло Фимкинои матери с Халхин-Гола на другой день после похоронной. Фимка и прочитать их хотел, как когда-то отец, нараспев. А не получилось: просто сказал и все.

Сказал и умолк. И ребята молчали. Вот и не знали они ничего ни о погибшем политруке Бомме, ни о его последнем письме, ни об оставшейся в Москве Фимкинои матери, а молчали, словно вместе с Фимкой все это вспомнили.

— С душой читаешь, — вздохнул Капитан. — В Одессу насовсем приехал?

Фимка молча кивнул головой.

— У него отец погиб, — подал голос Володя. — А мать тяжело заболела, в больницу положили. А его с Ленкой в Одессу к бабке прислали.

— Ленка — сестренка, что ли? — снова спросил Капитан.

1
{"b":"169513","o":1}