Кридой, видимо, поняв, что упустил добычу, как-то несерьезно порявкивая, мелкими шажочками убежал обратно в коридор. Я, скосив глаз, увидела только мелькнувшие в проеме задние лапы и загибающийся книзу хвост. В неестественно глухой тишине слышно было лишь мое прерывистое дыхание. Ладмир лежал неподалеку на боку, под углом ко мне, осматривая зал, потом перевел сосредоточенный взгляд из-под сведенных бровей на меня. Чело его разгладилось, на лицо заползала ненормальная улыбочка. Я перестала безразлично смотреть в потолок, заинтересовавшись причиной неуместного счастья.

— Тэ-ак-с! Лепота, — зажглись глаза шепчущего Ладмира, созерцающего что-то в районе моего лифа, впрочем, он сразу поправился нейтральным тоном знахаря, выясняющего обстоятельства болезни, когда я недоуменно перехватила его взор. — В смысле, не жмет? Ослабить?

— Ай, отвали, — беззлобно отмахнулась я, лежа пластом на спине и стараясь, в конце концов, отдышаться. — Поносить все равно не дам.

— Да я не про корсет, — смутился разоблаченный Ладмир.

— Да я вообще-то тоже, — пробурчала я себе под нос, кляня себя за свое чувство юмора, одной мне понятное. И села, приподнявшись на руках.

— У-у, — схватилась за голову, увидев, какие понесла потери. — Даже куртизанки выглядят целомудреннее!

Нижние юбки, которые мы с Тамаркой любовно пришивали вручную, были разом с корнем выдраны из-под подола, будто бы щепоть лепестков у нераскрывшейся ромашки. Сам подол, мало того, что перестал быть пышным, округлым, словно бутылочные бока, так еще и укоротился, сверкая неровно рваными, точно выкушенный сыр, краями. Сзади серебристой парчи с белыми и серыми вензелями лилий не хватало на пядь, а спереди отсутствовало чуть ли не с локоть материи, ноги были неприлично оголены. У меня все равно денег на две баснословно стоящие шелковые тряпочки не было, а если когда и были, или, там, чтобы подкопить — так и мерзкое невидимое земноводное всегда брюзгливой дуэньей ворочалось где-то вблизи. Но зато теперь становилось понятно, для чего в городской природе существует такой предмет женского гардероба, как чулки. А затем они, чтобы не было мучительно больно за бесцельно оберегаемые все время до этого кровью, потом, слезами и синяками выстраданную репутацию и в данных обстановках непонятно ради чего оберегаемую честь.

— Не смотри на меня! — приказала я и, стараясь затерять ноги в складках оставшейся юбки, переползла к краю и свесила голову вниз. Осмотр пещеры показал, что она пустынна и выход из нее там же, где и вход. Каким-то непостижимым образом кридой умудрился прихватить с собой незаконно откушенное тряпье.

— Радуйся, что хоть одна юбка осталась, — попробовал утешить Ладмир, который мне, впрочем, совершенно очевидно ничуть не сострадал. — А вот если б ни одной?

Я серьезно задумалась над возможностью и последствиями исхода такого конфуза.

— Это ты радуйся. Тогда мне пришлось бы тебя убить, — пожала плечами и объяснилась: — Ничего личного, просто... свидетели долго не живут. Странно, чего это он не сел нас дожидаться внизу, — под конец я снова обвела взглядом видимый участок тоннеля на предмет затаившихся кридоев.

— Да, очень странно, — разом посерьезнев, отозвался Ладмир и, осмотрев еще раз пещеру, пронзительно глянул мне точно в глаза: — Тем более что при желании смог бы сюда забраться. Пусть, может, от непривычки и не с первой попытки. С разбега, с распрыга, но, вероятно, смог бы.

У меня от его тона и взгляда на спине, как блохи на дворняге, зарезвились мурашки.

— И что же его остановило?

— Ты ничего не чувствуешь необычного? — уточнил Ладмир. Я прислушалась к своим ощущениям. Разве что воздух был чуть смолистый, тягучий, а в остальном — ничего. Я пожала плечами.

— Нет.

— Я тоже. Значит, скорее всего, его что-то отвлекло, — Ладмир немного расслабился.

— Будем выбираться? Не век же нам здесь куковать, — предложила я, поудобнее перехватывая палочку, чудом не выроненную во время всей этой треплющей нервы (и прочие органы) беготни. — К тому же Мазвий до сих пор на свободе. Злобствует.

— Ладно, — вампир поднялся в полный рост и шагнул в пустоту. Я вскрикнула и подобралась к краю, но он стоял внизу цел и невредим и протягивал ко мне руки, точно жрец, восхваляющий богов:

— Прыгай, я тебя поймаю.

Я недоверчиво покосилась на руки и почувствовала себя глупой кошкой, которая залезть — залезла на дерево, а обратно — страшно. Если не поймает — костей не соберу после двух саженей высоты. Я опасливо села на краешек, свесив ноги, и, набравшись духа, прыгнула.

Спасло меня только то, что я удачно прицелилась. Во всяком случае, упала я, как сыр на хлеб, на мягкое. В самый последний момент Ладмир убрал руки, я сшибла его как ядро осадную башню и приземлилась (привампирилась?) поверх.

— Ну у тебя и шуточки! — прошипела я, поднимаясь на ноги. Ладмир сел с отсутствующим выражением лица. — Эй! — я пощелкала перед ним пальцами. — Ты чего?

Он не обращал на меня внимания и глядел строго перед собой. Я протянула руки, чтобы его как следует потрясти за плечи, и тут прозрела. Пещеры не было. Кругом простиралось бескрайнее цветочное поле. Солнце жизнерадостным яичным желтком светило с ясно-голубого неба. Чудесный восторг распирал грудь.

— Ах! — поразилась я и растроганно сцепила ладошки на груди. — Вот это да!

Откуда здесь взялись эти дивные цветы — было неважно, даже думать о чем-то кроме такой красоты — не радоваться ей — было несимпатично и чуждо. Все, что я хотела — вечно быть здесь, быть вне времени и пространства, лишь бы здесь! Я ласкала руками цветы, гибкие высокие стебли, наклонялась к очередному прекрасному, как занимающийся рассвет, бутону. Казалось даже, что еще чуть-чуть — и я услышу их прекрасный аромат, только нужно побыть здесь еще, и еще. А цветы кивали тугими шелковыми головками мне и моим мыслям, и ветерок иногда дотрагивался легкой ладонью до почти раскрытых лепестков. Аромат откроется избранным! Какое же сказочное место! Что-то отвлекало, хмурило меня и поляну, не давало безгранично отдаться в пучину фееричного наслаждения, и когда я прошла пару шагов и увидела посреди поля, посреди дивных цветов Ладмира, то перестала угрюмиться, а лишь звонко рассмеялась, и цветы смеялись вместе со мной и качали головками. Ладмир лежал посреди великолепной ласковой зелени и загребал ногами и руками так, будто плыл по морю-окияну.

— Ну ты и дурак! — ухахатывалась я. — Ты чего плаваешь-то по моей поляне?

— Как ты это делаешь? — удивился Ладмир, задирая голову к ясному счастливому небу и болтая одними ногами.

— Что? — радостно удивилась я.

— Ходишь по воде! — потрясенным тоном отозвался Ладмир.

— Какой воде? — нахмурилась было я, а потом разобралась, улыбнулась и весело защебетала: — Ах, воде! Да, цветам нужна вода, чтобы пить! Ты такой умный! И забавный! И цветы умные! И красивые! Я бы тоже хотела быть цветком! Умным и красивым! И расти на этой расчудесной поляне! — я раскинула руки в стороны и покачалась из стороны в сторону так, будто уже была цветком, а затем рассмеялась звонко, эйфорично.

Ладмир тем временем насупился, как бука-забияка, медленно остановился, перевернулся на спину. Затем подождал и, резко выдохнув, осторожно опираясь на руки, словно не доверял своим членам, сел. А после уже более уверенно встал и повертел головой в поисках границы бесконечного поля счастья.

— Ну же! Делай как я! — воззвала я радостно и снова покачалась из стороны в сторону. Но Ладмир не заинтересовался моим заразительным примером, а пошел куда-то вперед, сурово оглядываясь и водя руками перед собой, точно марионетка по воле кукловода.

— Дай мне твою палочку! — попросил Ладмир, нарезая очередной круг мимо меня. Я охотно поделилась имуществом в наплыве всепоглощающей любви к миру и тварям, его заселяющим. Друг-вампир, чуть поморщившись, обеими руками неуклюже схватился за палочку и запустил корявый разряд жалящей молнии в пустоту возле себя. Я опять залилась счастливым смехом, поняв, что он хочет повеселить меня своей наигранной нескладностью в обращении с палочкой.