Инспектор помрачнел лицом, Линель Ивановна то краснела, то бледнела под его взглядом, а потом рявкнул:

— И это вы называете дисциплиной?! — весь класс вздрогнул и отшатнулся, а Линель Ивановна, закатив глаза, сползла под стол. И я ее в принципе понимаю: если грозный голос еще и магически усиливать, тут любому поплохеть может.

— Тихон Петрович, — развернулся инспектор к директору. Тот встрепенулся и изобразил живой интерес. — О таких грубейших нарушениях я просто обязан доложить господину Гордею.

Он сунул кучу бумажек в руки стоящего рядом господина, развернулся и вышел из кабинета. Этот господин, в свою очередь обратился к директору:

— Тихон Петрович, я думаю, комитет не будет отстранять всю школу, но надеюсь, вы понимаете, что этот класс лучше не задействовать. И еще я искренне верю, что вы сможете разобраться со своими подопечными и виновник этого, — куча шпаргалок перекочевала в руки директора, — понесет заслуженное наказание.

— Все сделаем! — тут же спохватился директор.

Фипс Бригсович с грустью посмотрел на наш класс, мол, эх вы, не оправдали оказанного вам высокого доверия, молча взвалил бесчувственную учительницу на плечо и, топая сапогами, вынес вслед за обсуждающей что-то толпой взрослых. В кабинете остались только мы и экзаменатор.

— Ну-с, почнем, — недобро сверкнув стеклами очков, предложил Лепий Цикирович. И разве что руки зловредно не потер. А я поняла, что гораздо лучше не сдать экзамен, чем воспользоваться остатками шпаргалок, из-за которых теперь учителя носом землю будут рыть, чтобы найти виновника позора школы. 

— Тихон Петрович, вызывали? — тоненькими голосочками спросили мы, как можно незаметнее просачиваясь в кабинет.

— Варвара и Тамара, — констатировал директор, оглядывая нас так, будто примеривал к нам разные способы казни и выбирал самый болезненный. — Входите-входите, есть у меня к вам пара вопросов.

Мы двумя изваяниями скорби застыли перед массивным столом, на котором кучкой лежали злокозненные и, в общем-то, уже сильно мятые и потрепанные шпаргалки.

— Вам знакомы эти предметы? — очень уж невзначай поинтересовался директор.

Я судорожно замотала головой. Тамарка, решив, что отпираться бесполезно, всхлипнула и закивала, глядя в пол.

— Так да или нет? — чуть повысив голос, медленно спросил директор. Я под давлением его авторитета тут же угодливо закивала, а Тамарка, наоборот, пошла на попятную и замотала головой.

— Вы что мне тут цирк устраиваете? — не выдержав, вскричал директор и хлопнул ладонью по столу. Все-таки у него сегодня был сильно напряженный день. — В глаза смотреть! Говорить!

— Я, — услышала я со стороны сип своего голоса.

— Что — ты?! — ноздри директора раздувались, как у дракона — того и гляди полыхнет.

— Я писала, — всхлипнула я, а Тамарка тоненько завыла:

— Мы же как лучше хоте-эли, чтобы не ударить в грязь лицом перед комиссие-эй!

— Не ударить в грязь? — удивленный директор несколько сбавил тон. — Да вы не только ударили, вы сидите в целом озере грязи. Вы и весь ваш класс. А я-то! — он встал и начал ходить вдоль стола, — Я-то хорош! Рекомендовал! Мол, лучшие в этом семестре! Всего три троечника! О горе мне! Нет, признайтесь, — он остановился и посмотрел на нас, — вы это специально сделали?

— Что? — мы перестали всхлипывать, поняв, что основная опасность, кажись, миновала.

— Неужели в других школах ни разу шпаргалок не находили? — Тамарка обнаглела и даже задала вопрос директору. — Обычное ведь дело!

Директор помолчал, посмотрел на кучу бумажек на своем столе, и у него вдруг сделалось глупым лицо:

— Обычное дело? А вы сами-то видели свою имитацию?

— Ну, — смутилась Тамарка, почуяв по тону директора какой-то подвох. — Я делала под кожу, чтобы в руке незаметно было.

Директор задвигал плотно сжатыми губами, хрюкнул, и неубедительно попытался замаскировать поперший хохот под внезапный приступ кашля.

— Снимай запрет на имитацию, — откашлявшись, приказал директор, а потом в сторону фыркнул, — «под кожу»!

Тамарка пробормотала для нас заклинание рассеивания. Хоть и хотелось повидать интригующую имитацию поскорее, но присутствие директора явно давило на психику не только мне — расколдовывала подруга по науке — аж с особливыми визуальными эффектами. Бумажки медленно зашевелились, постепенно выросли в размерах, и...

— Ты где такое видела? — у меня глаза поползли на лоб.

Тамаркино лицо и уши пылали ярче парадной мантии Императора. Директор молчал и довольно улыбался, явно отыгрываясь нашим позором в его глазах за свой позор в глазах комиссии.

Мы увидели то же, что должны были видеть все остальные. На столе лежала куча цветных картинок с крайне неприличным содержанием. Я конечно уже не ребенок и знаю, откуда дети берутся, но чтобы люди могли выделывать такое...

— Я...это..., — сипела подруга, пытаясь взглядом высмотреть в полу дырку и провалиться в нее.

— Ну-ну, — подбодрил ее директор, довольный, что поставил нас в неудобное положение, — мы вас слушаем.

Опа! Это что значит «мы», я уже ни причем? Так нечестно, я тоже виновата. Хочу справедливости!

— А-а-а-это я их рисую, — я решила спасти подругу. Директор не поверил своим ушам и медленно повернул на меня голову. — На досуге, — добавила я, округлив глаза, и замерла от страха, что с директором что-то не то произошло.

Он замер и немного удивленно смотрел куда-то вдаль. Наверное, не знал что делать: одно дело ругать нас за подсмотренные где-то картинки, и совсем другое, если мы сами думаем о всяких непотребствах, все-таки обсуждать с учениками подобные вещи он не привык, да и не в его это юрисдикции.

— Ну мы, это, пожалуй, пойдем, — я пихнула подругу локтем в бок и мы медленно попятились назад.

— Всего хорошего, — попрощалась Тамарка, без остановки делая меленькие поклоны, будто курица над просыпанным зерном.

И только мы схватились за ручку двери, Тихон Петрович ожил.

— Стоять, — негромко приказал он. Мы как две мыши замерли у двери. — А вы ничего не забыли?

— Нет, — пискнула Тамарка. А я молча развернулась, готовясь к самому худшему.

— Наказание, дорогуши, наказание, — как-то философски протянул директор. — Вы хоть задумывались о том, почему к нам вдруг нагрянула комиссия? — и, не дожидаясь нашего ответа, пояснил. — Нашей школе выпала честь предоставить учеников для усиления охраны во время коронации Императора. — Посмотрел на вытянувшиеся лица и подтвердил все наши худшие опасения. — И теперь вы и весь ваш класс не будете до этого допущены. А вы в наказание за, — он мельком взглянул на похабные картинки, — проступок, после уроков на месяц попадаете в ведение завхоза. Всё, свободны. Приступать сразу после сессии.

Тамарка снова повернулась к двери, а я в нерешительности топталась, глядя на кучу, которая все-таки была моими шпаргалками и которую я хотела забрать. Директор в недоумении посмотрел на меня, затем на свой стол:

— Ах да! — он достал свою палочку, сделал пару пассов, и куча вспыхнула и за секунду сгорела.

Я тоскливо посмотрела на стол, попрощалась с директором и последовала за Тамаркой в коридор.

— Ужасно! — стонала я, пока мы еле передвигали ноги, следуя в свою комнату. — А ведь нам еще пересдавать Лепию энергетику, к тому же я обещала потом отдать эти шпаргалки Павру с боевого. У меня рука отпадет опять все это карябать! — кошкою, у которой хвост защемили, взвыла я, осознав весь спектр последствий от кремации шпаргалок.

— Это-то ладно, — подхватила Тамарка. Мы играли в «Угадай самое плохое, что нас ждет». — А представь, как все наши «обрадуются», когда узнают, что не попадут на коронацию? И что они сделают с теми, из-за кого они туда не попадут?

Я ужаснулась и даже приостановилась.

— Вот-вот, — подтолкнула меня вперед подруга, — я уж молчу про отработку у Труля Шлисовича. У него даже после одного дня бывало ученики пропадали, и, как говорится, больше их никто не видел, а тут целый месяц.