В феврале 1972 г. с официальным визитом в Пекин прибыл президент США Р. Никсон. В ходе шести раундов переговоров Р. Никсона с премьером Госсовета КНР Чжоу Эньлаем при сопоставлении позиций двух сторон по международным проблемам были выявлены как точки соприкосновения, так и серьезные противоречия. Это нашло свое отражение в совместном Шанхайском коммюнике от 28 февраля 1972 г.
Общность позиций проявилась прежде всего в явно антисоветской направленности совместного коммюнике, что было закодировано термином «борьбы против гегемонизма». Как подчеркивалось в тексте этого документа, «каждая из сторон не стремится к установлению своей гегемонии в азиатско-тихоокеанском регионе; каждая из сторон выступает против усилий любой другой страны или блока государств установить такую гегемонию». Китайские источники прямо отмечают, что это положение «в действительности провозгласило борьбу против советского гегемонизма стратегической основой китайско-американских отношений»[308].
Начав движение в направлении взаимодействия с Китаем, Вашингтон не упускал из виду и отношения с СССР. Американское военно-политическое руководство трезво оценивало военно-политическую обстановку в мире и понимало, что решающим фактором ее развития является комплекс советско-американских отношений. Разыграв «китайскую карту», Вашингтон приступил к «игре» с Москвой по крупному.
Первый ход в этой «игре» был сделан американцами, и был он как две капли воды похож на начало «китайской партии».
В апреле 1972 г., всего через два месяца после официального визита Никсона в Пекин, в Москву тайно приехал Генри Киссинджер. Инициатива этой акции принадлежала самому президенту Р. Никсону. Последний не доверял своему госдепартаменту, считая, что в его стенах, как воду в сите, никаких тайн не удержишь[309]. О пребывании Киссинджера в СССР до самого его отъезда в США не знал даже американский посол в Москве Дж. Бим.
Состоявшиеся переговоры Брежнева с Киссинджером были достаточно продуктивны: уже 22 мая 1972 г. в Москву впервые в истории США с официальным визитом прибыл президент США Ричард Никсон. В повестке дня переговоров стояли вопросы международной обстановки, ситуация во Вьетнаме, однако главным их содержанием было стремление сторон установить личные, доверительные отношения между лидерами двух сверхдержав. В прямой постановке на тех переговорах скорее всего проблемы советско-китайских отношений не обсуждались.
В мае 1973 г. в Москву для подготовки ответного визита советского лидера в США вновь прибыл Г. Киссинджер. На этот раз встреча американского посланника с Л. Брежневым происходила в Завидово, любимом месте отдыха Генерального секретаря ЦК КПСС. Именно там, в один из дней после успешной охоты на кабанов, в неформальной обстановке охотничьего домика за нехитрой трапезой состоялся доверительный обмен мнениями между Брежневым и Киссинджером по китайской проблеме.
В.М. Суходрев, личный переводчик Л. Брежнева, описывает в своих мемуарах тот разговор и связанные с ним проблемы:
«Дело в том, что проблема развивающихся отношений между США и Китаем была для советского руководства крайне важной и острой. Существовали большие опасения, что США могут, как тогда говорили, разыграть „китайскую карту“, то есть шантажировать СССР перспективой установления особых отношений с Китаем в ущерб нашим интересам. Отношения СССР и КНР тогда были обострены до крайности.
Брежнев без обиняков взял быка за рога, прямо спросил Киссинджера:
– Как объяснить политику сближения с Китаем, которую проводит президент США? Как совместить ее с заявлениями Никсона о желании развивать и укреплять дружественные отношения с СССР?
При этом Брежнев вспомнил о заявлении, сделанном президентом в феврале 1972 г. Тогда, выступая с речью на банкете в Шанхае, Никсон, обращаясь к главе китайского правительства, сказал: «Наши два народа сегодня держат будущее всего мира в своих руках…»
Генри Киссинджер внимательно выслушал Генсека и стал довольно пространно объяснять, что политика США в отношении КНР никоим образом не направлена против интересов СССР, отношениям с которым США придают приоритетное значение. Что же касается упомянутого заявления президента Никсона в Шанхае, то, мол, сделано оно было на банкете, без подготовленного текста, экспромтом, да еще после хорошей дозы китайской рисовой водки маотай.
Брежнев, казалось, был удовлетворен ответом Киссинджера, и дальнейшая беседа уже не носила политического характера»[310].
И все же, несмотря на удовлетворение Л.И. Брежнева ответом Киссинджера по поводу американской политики в отношении Китая, опасения у Москвы остались. К сожалению, эти опасения были не беспочвенны.
В 1975 г. Г. Киссинджер, уже будучи госсекретарем США, откровенно высказался о целях американо-китайского сближения: «Соединенные Штаты и Китайская Народная Республика вновь сблизились после двух десятилетий по прагматическим соображениям. Обеими нашими странами руководил взаимный интерес, без иллюзий, в стремлении открыть новое начало… Мы и Китайская Народная Республика заинтересованы в том, чтобы мир был свободен от доминирования посредством военной силы и угроз, того, что наше совместное коммюнике охарактеризовало в качестве „гегемонии“. Мы заявили, что наши страны не будут стремиться к гегемонии и каждая из них будет противостоять попыткам других добиваться гегемонии…»[311]
С этого времени борьба против «гегемонизма», под которой в Пекине однозначно понимали Советский Союз, стала превалирующей тенденцией внешней политики Китая. В Пекине была провозглашена концепция «трех миров», в соответствии с которой внешнеполитическая стратегия КНР нацеливались на противоборство двум «сверхдержавам» «первого мира» – США и СССР при сохранении строгой дифференциации в отношении них. В официальных китайских источниках отмечалось: «Советский социал-империализм является империалистической державой, следующей по пятам США и являющейся потому более агрессивной и авантюристической… Из двух сверхдержав СССР – самый свирепый, наиболее безрассудный, наиболее предательский и наиболее опасный источник мировой войны»[312].
Итак, на рубеже 60—70-х гг. Советский Союз оказался перед лицом серьезной опасности, возникшей в связи с установлением и развитием американо-китайских отношений. И без того крайне натянутые, а то и откровенно враждебные советско-китайские отношения с начала 70-х гг., когда в большую советско-китайскую «игру» вступили США, стали еще более сложными.
Обстановка, создавшаяся тогда в международных отношениях, была уникальна для Вашингтона. Кризис в советско-китайских взаимоотношениях позволил ему занять место «мудрой обезьяны», наблюдающей с высокой горы за схваткой двух «тигров». Сам Киссинджер, касаясь политики США в отношении Москвы и Пекина, в своем докладе президенту Никсону по итогам визита в КНР в феврале 1973 г., перефразируя известную американскую пословицу, отмечал: «…Нам нужно иметь наш „маотай“ и пить нашу водку»[313]. Суть такой политики заключалась во взвешенном подходе по отношению к двум другим сторонам «треугольника». Киссинджер, как главный архитектор внешней политики США, с самого начала считал, что «геополитическим интересам Соединенных Штатов отвечает обеспечение независимости и территориальной целостности Китая перед лицом советской угрозы. Однако в то же время Америка не хотела быть вовлеченной в грубую конфронтационную политику, к которой призывал Пекин»[314].
