Перед тобой на столе лежит фотокопия листка прихода-ухода от 25 июня. — Я протянулся к бумаге. — Можешь в нее не заглядывать, поверь мне на слово. Доктор Берман явилась в 8:22 и больше не уходила. Одного листка мало, тут у меня полный набор видеозаписей приходов-уходов. Камера реагирует на движение. Если пожелаешь удостовериться сам, можешь сделать это потом. Суть ясна: ее честь по чести пропустили в здание. Выход зафиксирован не был.

— Значит, она там осталась. — Мысль пренеприятнейшая: если Луиза пробыла там неделю, то, скорее всего, ее уже нет в живых.

— Внутри ее тоже нет — ни живой, ни мертвой, — сказал полковник, словно читая мои мысли. — Здание новехонькое, люди Аттуотера располагают его исчерпывающей схемой. Там нет никаких ниш и прочих мест, куда можно было бы спрятаться. Весь комплекс тщательно прочесали четыре-пять раз. Безрезультатно. Она где-то разгуливает, но мы не знаем, каким образом она ускользнула.

— И я не знаю.

На самом деле мой ответ означал: «Непонятно, при чем тут я». Видимо, между строк читали мы оба, потому что Брайнт сказал:

— Насколько известно, ты — последний, с кем доктор Берман состояла в близких личных отношениях. Не знаю, сумеешь ли ты нам по-мочь, но попытаться должен. Сегодня с десяти утра по распоряжению генерала Аттуотера мы с тобой имеем еще три дополнительных допуска к СКИ.

Я заерзал в кресле. СКИ — специальные категории информации. У меня и так было многовато допусков.

Уолкер Брайнт включил проектор и вставил слайд.

— Согласно документации, доктор Луиза Берман работала в Ресто-не над разработкой секретной технологии «стелс» по обнаружению изображений.

Его взгляд был крайне многозначительным. Я рассмеялся своим мыслям. После «Человека-невидимки» его последняя реплика отдавала фарсом. Весь замысел технологии «стелс» зиждется на затруднении обнаружения объекта. Для этого используются либо примитивные способы подавления видимого спектра, вроде особых красок, сливающихся с фоном, либо материалы с низким отражением радарного сигнала. В большинстве систем обнаружения используется активная микроволна

— радар, — поэтому в эту сторону и направлены почти все усилия. Бомбардировщик В-2 — блестящий пример провала технологии «стелс», поскольку на волнах большей части спектра он виден, как на ладони. Это тем не менее не стало препятствием для его производства: то обстоятельство, что технология «стелс» не работает должным образом в пределах видимости, не помешало истратить на нее уйму денег.

Соображения подобного свойства стали основной причиной того, что мы с Луизой расстались. Оказавшись в разведке, человек становится обладателем такого количества сведений, что ему уже никогда не позволят расстаться с системой. Разведка становится для него таким же пленом, как янтарь для мухи; наподобие насекомого, он не может обрести свободу даже после смерти. Тебе не позволено говорить о том, что некоторые секретные проекты — полнейший бред и сплошное разбазаривание денег налогоплательщиков, поскольку корпоративное мнение гласит, что в них есть глубокий смысл. Убеждая ночи напролет Луизу в обратном, я пришел к выводу, что обязательно провалю следующую проверку на детекторе лжи (чего пока не случилось).

Она была со мной не согласна. Разногласия касались не напрасной траты денег, что было трудно оспорить, а возможности вырваться на свободу. Она утверждала, что путь из системы существует, надо только его нащупать. После ожесточенных дискуссий, в ходе которых она обвиняла меня в пораженчестве, а я ее — в склонности к иллюзиям, каждый из нас пошел своей дорогой: она стала одолевать служебную лестницу, как будто поставила целью выпорхнуть, словно птичка, через верхнее окошко, а я, наоборот, забился в подвал, подобно слепому кроту, утратившему последнюю надежду.

Неужели она превратилась в «женщину-невидимку» и таким чудодейственным способом разрубила путы разведки?

Я не мог взять в толк, как это у нее получилось, и информация Брайнта ничуть не приблизила меня к разгадке.

— При чем тут волоконная оптика? — не вытерпел я. Последние несколько минут, пока я сидел, погруженный в воспоминания, Уолкер Брайнт развивал именно это направление. На последней его видеограмме красовались вычерченные от руки кривые, демонстрирующие, как, благодаря новой технологии, потери света по всей длине оптического кабеля могут составить нулевую величину. Это было, несомненно, перспективно с точки зрения специалиста компьютерной сферы, однако Луиза работала в совершенно другой области.

На мой вопрос он недоуменно пожал плечами.

— Я вообще не пойму, о чем тут речь. Я надеялся услышать что-нибудь путное от тебя. Это перерисовано из рабочих тетрадей Луизы Берман.

— Пока это ни о чем мне не говорит. Но вы продолжайте.

Без этого совета можно было и обойтись. Уолкер Брайнт сделал военную карьеру, в основном, благодаря богатым запасам sitzfleisch, то есть терпения, настойчивости и силы характера, необходимых для просиживания на совещаниях такого количества часов, какое понадобится, чтобы измотать оппозицию. Он вовсе не собирался останавливаться. Я — его антипод: по-моему, у меня гиперактивность, хотя диагноз врача отсутствует. Мне работается гораздо лучше, когда я могу свободно расхаживать взад-вперед.

Этим я и занялся, поглядывая на экран. Брайнт косился на меня, но работал, словно автомат. Пошли записи, сделанные знакомым Луизиным почерком, касающиеся новых сенсоров изображений; по ее расчетам, их можно было сделать меньше булавочной головки. Я обратил внимание, что страницы идут не подряд.

— Кто решал, какие записи переводить на слайды, а какие нет? — спросил я.

— Рич Уильямсон. Ты думаешь, он что-то пропустил?

— Рич молодец, но в своей области. Он — специалист по КВИКИ.

— Расшифруй.

— Коротковолновое инфракрасное излучение. От одного до пяти микрометров. В видимом спектре длина волны короче — около половины микрометра. Но если Луиза сделала…

— Что?

— Неважно. Если Луиза стала невидимой, то нам следует искать ее в видимой области спектра. В общем, я предпочел бы познакомиться с ее записями в оригинале, а не довольствоваться чужими соображениями, что в них важно, а что нет.

— Для этого пришлось бы ехать в Рестон. Записи нельзя выносить. — Это было произнесено с неподдельным отвращением. С точки зрения Уолкера Брайнта, все мало-мальски важное происходило либо на поле боя, либо непосредственно в столице. Рестон, находившийся от нас на расстоянии 25 миль, был для него точкой в межзвездном пространстве.

— Превосходно, едем в Рестон.

— Ты сможешь отправиться туда сегодня днем, Джерри. Я тебе там не понадоблюсь. Но блокноты — это еще не все.

Он выключил проектор и запустил видеомагнитофон.

— Я говорил, что мы не знаем, как она вышла, — сказал он. — Но дело не только в этом. У нас есть надежные доказательства, что в здании ее нет. Сегодня мы узнали, что она еще не покидала Вашингтон, и даже получили кое-какое представление о ее перемещениях.

Такие сведения позволили службе безопасности с облегчением вздохнуть. Они вечно пребывают в страхе, что кто-нибудь пропадет, причем боятся не гибели сотрудника, которая, как ни печально это событие само по себе, означает устранение риска для системы безопасности. Гораздо хуже, если сотрудник жив-здоров и покидает Америку — по собственной воле или в беспамятстве, погруженный в контейнер, — чтобы передать секреты другой стране.

Я разделял их чувства. Судя по тону Брайнта, Луиза еще не превратилась в труп, который таскают туда-сюда, а действовала самостоятельно.

— Остановись на минутку, — взмолился он, — и взгляни вот на это. Мы свели воедино шесть видеозаписей, сделанных в местных банках. Как тебе известно, любая операция со счетом через банкомат в помещении банка фиксируется на пленку в целях предотвращения преступных махинаций. Деньги Луизы Берман снимались в шести разных банкоматах. Смотри внимательно.

Перед камерой стоял совершенно незнакомый мне мужчина. Он взял деньги, пересчитал их и удалился. Через некоторое время его место заняла женщина — определенно не Луиза. Она, наоборот, внесла деньги, после чего поправила шляпку, глядясь в зеркальную плоскость автомата, и отошла.