В это время сам Герман Довлатович делал почти то же самое, только на экране компьютера: рисовал квадратики и кружочки со стрелками — схему взаимодействия «Купола» во главе с боссом — Ельшиным со всеми властными структурами. Оторвал его от этого занятия телефонный звонок по сотовой связи. Звонил Бабуу-Сэнгэ:

— Доброе утро, Герман Довлатович. Возникли некоторые обстоятельства, помешавшие мне собрать совет. Но все равно поработали вы там хорошо, за что примите благодарность. Новый директор вашей ФСБ знает о той роли, которую сыграли вы в его назначении?

— Не знает, но работать с нами будет. Он человек Системы, только тем и интересен нам. Играет по правилам, отменный служака, способный предвидеть волю вождя и исполнить ее. Что касается других его заслуг, то это и не суть важно.

— Подобную характеристику можно дать всей правящей элите. Прекрасно. Юрий Венедиктович все еще оказывает влияние на президента, что весьма увеличивает наши возможности. Петр Адамович и Виктор Викторович нашли способ усилить давление на Думу, что также немного усиливает возможности регуляции соцсреды. Все идет нормально.

— Вы не сказали, чем должен заниматься я.

— Разве? — удивился координатор Союза Девяти. — Я думал, вы поняли. Разве вы не согласовали с Юрьевым вопрос влияния на непосвященного Соболева? Вот и занимайтесь им. По моим сведениям, он собрался в Чечню, чтобы вызволить из неволи своего приятеля. Воспользуйтесь случаем.

Со струнным аккордом кодирующего устройства связь оборвалась.

Рыков некоторое время слушал гудение фона в трубке, потом набрал номер секретного канала Носового:

— Хейно Яанович? Рыков говорит. Как здоровье?

— Говори по делу, — кисло отозвался будущий босс «Купола».

— Я и говорю. Как идет формирование СС? — Герман Довлатович имел в виду Сверхсистему, в которую постепенно превращался «Купол».

— Нормально, — ответил Носовой. — А как себя чувствует СК? — Хейно Яанович имел в виду «Стопкрим». — Говорят, от вас ушел очень ценный работник.

Рыков не удивился осведомленности кардинала, но пережил неприятную минуту проглатывания горькой пилюли.

— Мы чистим ряды, — ответил он наконец. — Хейно, у тебя есть связь с Шароевым?

— Везирханом или Безумным?

— Старшим.

— Зачем тебе это знать?

— Мне надо поговорить с ним.

— О чем?

Рыков помолчал, переживая острое желание выругаться.

— В Чечню направляется объект «волны выключения», надо предупредить Шароева.

— Если речь идет о Соболеве, то Везирхан знает. Кстати, операция по вызову Соболева в Чечню — его рук дело. Этот человек нужен Везирхану.

— Мне тоже.

— Моей помощи не жди. Могу разве дать канал связи с Шароевым, а дальше сам.

— И за это спасибо. В долгу не останусь.

Носовой продиктовал восемь цифр и отключился. Рыков посидел немного с трубкой в руке, глядя на нее, как на змею, потом пожал плечами и выключил телефон. Он знал, что ему еще предстоит убирать Носового со своего пути, только не видел пока способа.

Самандар приехал в Рязань на следующий день после звонка Парамонова, благо появился повод повидаться с Ульяной.

Посвященные встретились в доме родственников Ивана Терентьевича, сначала вдвоем, потом к ним присоединилась Ульяна Митина, позвонившая Парамонову сразу после появления Самандара: она обладала тонкой чувствительностью к изменениям ориентированных на нее энергий.

Майский день располагал к отдыху, температура к одиннадцати часам дня поднялась до двадцати двух градусов, и Ульяна предложила даже пойти на речку позагорать и искупаться, но мужчины отказались, снисходительно переглянувшись: что возьмешь с девчонки? Хотя оба знали, что их подруга только выглядит на восемнадцать.

Сели пить чай в горнице, подвинув стол поближе к открытым окнам, через которые в просторную залу проникали запахи цветущей сирени, свежей зелени, близкого леса и реки. Дом хозяина, Харлампия Игнатовича Преснякова, троюродного дяди Ивана Терентьевича, был, как и все дома здешнего частного сектора, деревянный, старый, без особых архитектурных излишеств — мансард, фронтонов, башен, застекленных веранд и террас. Строили его век назад, но строили добротно, и внутри он был просторен, светел и чист. Зимой в нем было тепло, летом прохладно.

— Так я и не понял, кто такой Матвей Соболев, — сказал бесстрастный, как всегда, Самандар, одетый в строгий светло-серый костюм с однотонным галстуком.

— Ангел необъяснимого, — усмехнулся Иван Терентьевич, в отличие от Вахида Тожиевича одетый по-домашнему в холщовые штаны и старую, выцветшую футболку. Ульяна летом предпочитала носить джинсовую юбочку и майку, смотреть на нее было приятно.

— А может быть, демон необъяснимого? — усмехнулся в ответ Самандар, ревниво относившийся ко всем новым знакомствам Ульяны. — Что, если он работает на Конкере?

— Нет, — убежденно не согласилась Ульяна. — Он светлый идущий, и я уверена, что он говорил правду. Зло деятельно и энергично, ему надо давать отпор на всех уровнях, в том числе и на нашем, и нам просто надо определиться, какие методы противления злу мы изберем. Но Матвей прав: высидеть в своей «экологической нише», только лишь наблюдая за падением Закона возмездия, мы не сможем.

Мужчины переглянулись.

— Девочке хочется кусаться, — констатировал Самандар.

— Девочке хочется жить, не краснея за свое ничегонеделание, даже если это будет связано с тревогами и опасностью. В жизни каждого человека должны быть хотя бы маленькие радости и удовольствия, иначе она теряет смысл. Вот и давайте доставим себе радость — поможем хорошему человеку.

— Не убежден, что он хороший человек, — пробурчал Вахид Тожиевич. — Мы еще как следует не постигли иерархию Сил Круга, а уже пытаемся вмешаться в деятельность Посвященных II ступени, не говоря о мастерах высших планов. Если мы влезем в их разборки, костей не соберем. Да и вообще, какое нам дело до проблем этого вашего Соболева? Пусть сам их решает. За мной в молодые годы никто не ухаживал.

— А хочется? — прищурился Парамонов.

Самандар поймал веселый взгляд Ульяны, проворчал тоном ниже:

— А кому не хочется?

— Это явный признак старения, — огорчился Иван Терентьевич, — когда хочется, чтобы за тобой ухаживали.

Ульяна прыснула.

— Я не знала, что Вахид так стар. А кстати, мужчины, я никогда не интересовалась, сколько вам лет.

— Мне сорок пять, — не моргнув глазом ответил Парамонов, которому пошел на самом деле семьдесят второй. — А ему за сто перевалило, пора и о пенсии подумать.

Ульяна снова прыснула.

— Не нравится мне, когда ты шутишь, — мрачно проговорил Самандар. — Обязательно потом что-нибудь случается нехорошее.

Внезапно всем троим показалось, что на них кто-то посмотрел, внимательно и с надеждой. Посвященные замолчали, переглядываясь, в это время в сенях стукнула дверь — хозяин кого-то впустил. Несколько секунд был слышен разговор Харлампия Игнатовича с гостем, вернее, с гостьей, потом он открыл дверь в горницу и сказал дребезжащим баском:

— А тут к вам пришли, Иван. — Отступил в сторону. — Проходи, милая, здесь они.

В дом вошла очень красивая девушка с каким-то светлым, чуть ли не светящимся лицом, одетая в кофточку-паутинку и белую короткую юбку, открывающую стройные, точеные ноги. Она поклонилась разглядывающим ее Посвященным, бросив короткие взгляды на Самандара и Парамонова, потом выпрямилась и глянула на Ульяну. Некоторое время девушки смотрели друг на друга с любопытством и ожиданием, оценивающе, и вдруг Ульяна с изумлением узнала в гостье ту женщину в белых одеждах, которую видела во сне. Не совсем ту, были и отличия — в овале лица, рисунке губ, цвете глаз, но что-то роднило их столь сильно, что не оставалось сомнений: женщина из сна, идущая за процессией с прикованным к помосту Соболевым, и эта юная леди имели родство.

— Меня зовут Кристина, — улыбнулась гостья, уловив перемену в душевном состоянии Ульяны. — Я друг Матвея Соболева.