— Не согласен, — впервые заговорил Рыков, утонувший в своем кожаном кресле. — В этом мире нет ни честности, ни справедливости, ни сочувствия. Мы имеем дело лишь с человеческими умозаключениями, существующими в узком кругу идей и понятий. Все остальное — тщета и суета.

— У вас слишком математический подход к делу, Герман Довлатович, — проворчал Боханов. — Слишком рациональный, скулы сводит. Ну и что мы теперь будем делать, господа комиссары? Граф, вы действительно собираетесь уволиться из «чистилища» или блефуете? А последствия этого шага вы просчитали?

— Не слишком ли много вы знаете, чтобы вот так запросто встать и хлопнуть дверью? — хмыкнул Глеб Максимович.

Тарас посмотрел на него рассеянно, однако промолчал.

— Давайте не будем опускаться до угроз, — вздохнул расстроенный Завьялов. — Появилась проблема, ее надо решать по взаимному удовлетворению, а не путем внутренних разборок. Предлагаю каждому обдумать возникшую ситуацию и собраться еще раз.

— Разумно, — кивнул Боханов. — Ибо, как говорил какой-то умник: «Всякая проблема имеет решение — простое, удобное и ошибочное»[13]. Не стоит нашему комиссариату ошибаться в таком интимном деле. Ваше мнение, Герман Довлатович?

— Я считаю, Граф вправе решать, с кем ему быть, — растянул в недоброй улыбке бледные губы Рыков. — Другое дело, будет ли нести угрозу нам та компания, к какой он прибьется.

Тарас с любопытством и насмешкой посмотрел на комиссара-пять.

— Герман Довлатович, ведь вы, по сути, свингер[14], а смеете угрожать. Нехорошо. Мы оба прекрасно знаем, в каких компаниях работаем, и лучше нам обходить острые углы.

Рыков снова улыбнулся, хотя глаза его блеснули остро и предупреждающе. Вступать в дискуссию с Тарасом он не стал.

— Э-э, но ведь свингер… — пробормотал сбитый с толку Боханов, — это, кажется, двойной агент?

— Скорее «друг семьи», — сдержал улыбку Завьялов, знающий точное значение слова «свингер». — Итак, что мы решаем?

— Отложим, — встал хмурый Музыка. — У меня много дел, прошу извинить. Предлагаю не решать с кондачка, встретимся завтра.

Он ушел. За ним, помявшись, удалился Боханов. Завьялов, всегда уходивший последним, вопросительно глянул на оставшихся комиссаров.

— Мы тут кое-что обсудим, — меланхолически обронил Рыков. — Не беспокойтесь, Дмитрий Васильевич, все будет нормально.

Завьялов надел пиджак, поправил галстук, дал распоряжение команде сопровождения и вышел. Горшин и Рыков остались сидеть, словно не замечая друг друга. Потом Герман Довлатович проговорил бесцветным голосом:

— Тарас Витальевич, давайте наконец расставим точки над «i». Я знаю, кто вы…

— И я знаю, кто вы, — спокойно кивнул Тарас.

— Но если до этих пор мы могли контролировать вас, то после вашего ухода из конторы контроль становится проблематичным. А это, сами понимаете, несет угрозу нашему делу. Я имею в виду…

— Союз Девяти.

— Совершенно верно. Вы начинаете мешать нам.

— Это следует понимать как угрозу?

— Я просто констатирую факт. Состояние земной реальности квазиустойчиво, и если вы развернете бурную деятельность по ее дестабилизации…

— Отчитываться вам я не намерен, Герман Довлатович.

— Это нас удручает, Тарас Витальевич. Вы можете случайно нарушить наши планы, и тогда нам придется…

Тарас с иронией посмотрел на собеседника, от которого вдруг повеяло холодом и ощутимой угрозой.

— Договаривайте, кардинал.

— Вы все прекрасно понимаете, Тарас Витальевич. Но насколько я знаю вашу историю, махавидья[15] вам недоступна, не так ли? Вряд ли вы сможете противостоять Союзу долго.

— Во-первых, я не собираюсь воевать с вашим Союзом. Во-вторых, кардинал, насколько мне известно, вам тоже доступен лишь Сатариал, но никак не Цафкиель[16], не так ли?

Они скрестили взгляды и несколько мгновений обменивались психофизическими ударами, пытаясь прощупать оборону друг друга, потом осторожный Рыков отступил:

— Я не хотел угрожать вам, Тарас Витальевич, но в конце концов вам необходимо будет определиться, с кем вы. От этого будет зависеть ваша судьба, а возможно, и судьба реальности.

— Я рискну пойти своим путем, — равнодушно ответил Тарас.

— Карма риска — не лучшая дорога во Внутренний Круг. А вы ведь хотели бы вернуться, не правда ли?

Тарас встал.

— Прошу извинить, но мне надо идти.

Рыков не ответил, продолжая изучать лицо Горшина, обманчиво тихий, серый, слабый, как мышка. Голос его догнал Тараса уже у порога:

— Вы случайно не знакомы с человеком по имени Матвей Соболев?

— Незнаком, — небрежно ответил Тарас с некоторой заминкой, и эта заминка не ускользнула от внимания кардинала Союза Девяти Неизвестных.

В кафе «Лакомка» на Страстном бульваре Рыков появился в начале девятого в сопровождении своего мейдера охраны. «В свет» он выходил редко, имея возможность оттянуться или приятно отдохнуть в менее доступных простому смертному заведениях типа хелс-клаба «У Шварценеггера». Но сегодня Герман Довлатович наконец-то вычислил траекторию движения Матвея Соболева, о котором говорил Бабуу-Сэнгэ на последнем совещании кардиналов Союза Девяти, и решил войти с ним в прямой контакт. Лучшее же место для встречи, нежели кафе, найти было трудно, тем более что Соболев появился там не один, а с девушкой, что заведомо ограничивало его маневр.

Герман Довлатович занял двухместный столик недалеко от буфетной стойки, заказал мусс, кофе, ореховое желе и круассаны и стал наблюдать за парой в углу зала, не обращавшей никакого внимания ни на кого.

Девушка, безусловно, красива, хотя одета была достаточно просто, в узкое серое платье с блестками, с большим вырезом на спине. А вот ее друг явно носил одежду от Бриони. На нем был светло-бежевый костюм: однобортный пиджак с высокой застежкой, рукав чуть-чуть, на полтора сантиметра, приоткрывает манжеты кремовой рубашки, брюки прямые, классических линий, и великолепный сизый галстук с жемчужным отливом и рисунком, напоминающим китайский иероглиф «тайцзи».

Сам Рыков предпочитал галстуки с картинами эпохи Возрождения, но толк в них понимал и оценил вкус парня по достоинству. Оценил он и туалетную воду («Аква ди гио» фирмы «Армани»), которой пользовался Соболев; расстояние в полтора десятка метров, множество посетителей и запахи кафе нисколько не мешали Герману Довлатовичу видеть, слышать и обонять то, что он хотел. Правда, в данном случае он почему-то не мог расслышать ни одного слова из разговора интересующей его пары, и это говорило уже о возможностях того, за кем наблюдал Посвященный.

Один раз Герману Довлатовичу даже показалось, что Соболев ему подмигнул, но сидел он в этот момент спиной к Рыкову, и он решил, что принимает нежелаемое за действительное.

Кафе постепенно заполнялось, пока не образовалась очередь к столикам, однако к Герману Довлатовичу никто не подсаживался — он контролировал обстановку, отводя глаза жаждущих вкусить мороженого. К сожалению, он отвлекся, и в тот же момент к столику подошли крутые молодые люди с равнодушными взглядами повелителей жизни.

— Подвинься, — сказал один из них, подзывая официанта щелчком пальцев. — И вообще, засиделся ты тут, старичок, шел бы домой, а?

Рыков досадливо поморщился, ощущая дискомфорт на уровне психофизического воздействия: Соболев заметил его присутствие — и сказал едва слышно:

— Идите отсюда, мальчики, столик занят!

— Чего?! — вытаращился на него коренастый вожак компании, с бриллиантовой застежкой в галстуке и двумя золотыми перстнями на пальцах. — Пошел ты… — Договорить он не успел.

С трех сторон к столику приблизилась четверка спортивного вида молодых людей в безукоризненных темных костюмах, профессионально выкрутила руки троим «повелителям» и мгновенно вывела из зала, так что отдыхающий народ не успел толком ничего разобрать. Это сработал мейдер сопровождения Рыкова, способный справиться и с более серьезным противником.