Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Помню я, приходил отец тайно по ночам – и то не каждый раз, как потом мне мать рассказывала, скрывал он от своих соплеменников, что есть у него семья на земле: у них связи такие не поощрялись. Меня будили ночью, и мы с ним играли и разговаривали. Потом меня снова укладывали спать, и я просыпался поутру, часто даже не помня, что играл с отцом, или думая, что это был сон. Мать поддерживала во мне это странное полуреальное состояние. Жизнь моя, конечно, была совсем не похожа на жизнь сверстников, которые точно знали, где в их жизни явь, где сон. Поэтому во дворе меня считали странным и обижали. Но это было неважно. Каждый раз я ложился в постель с удовольствием, потому что надеялся, что во сне ко мне придет добрый дедушка. И, сидя у него на коленях, я буду слушать его странные песни на непонятном мне языке. Он будет рассказывать легенды, обряды и сказки своего народа. Нет, конечно, тогда я не знал, что это мой отец: от меня это старательно скрывали, опасаясь, что я могу проговориться. Так мы и жили.

Нужно сказать, что мать мою соседи считали ненормальной, потому что часто слышали ночами доносящийся сквозь дверь ее голос (отец умел говорить настолько тихо, что слышно было только нас). Я родился в тридцатом году, а в тридцать седьмом отца забрали. Скорее всего, кто-то видел его выходящим из подвала.

Я очень хорошо запомнил ту ночь, когда впервые за семь лет своей жизни понял, что все мои сны были явью.

Они ворвались, когда я сидел на коленях у отца. Мгновенно всех ослепил яркий свет – это включили люстру под потолком (с отцом мы сидели всегда при накрытой маминым платком лампе, в полумраке). Стуча сапогами, люди в милицейской форме вывели отца из комнаты. Я видел его при свете в первый и в последний раз. Он был не такой, как все люди, он показался мне в тысячу раз красивее их.

Мать была в большом горе. Но она была смелой женщиной и беспокоилась не только о своей жизни. Той же ночью, когда забрали отца, мать решилась на отчаянный поступок.

Под землей оставались ни о чем не подозревающие соплеменники отца. Он рассказывал, как работники НКВД душат их, пуская в подземелья газ. Мать должна была предупредить их, но как? Отец подробно рассказывал о подземном пути, который он проделывал. Но он предупредил, что в те подземные лазы, в которые он пробирается, взрослому человеку без особой подготовки не протиснуть своего тела. Значит, оставалось послать меня. Кроме меня, у мамы больше никого не было. Она сделала это ради других людей, ради последних жителей подземного народа. По памяти она рассказала мне, как и куда мне следует лезть, дала свечу и отвела в подвал.

Я понимал, что от меня теперь зависит жизнь многих людей. Мне было всего семь лет… в том подземном ходе было так страшно… Да, я до сих пор помню почти все. Я полз на четвереньках по земле, из глаз моих текли слезы ужаса, и я слабым голосом пел песню на древнем финском языке, которой научил меня отец.

Я полз, наверное, целую вечность, крысы кидались в стороны, но я стремился дальше и дальше, уже не помня, в ту ли я ползу сторону…

Свеча погасла, будто от дуновения ветра. Теряя сознание, я почувствовал, что кто-то медленно тащит меня волоком по земле. Очнулся я в большой зале, возможно, мне показалось, что она была большая после узкого подземного коридора, горела свеча. Рядом кто-то переговаривался на языке моего отца. Женщина – я успел разглядеть, что это беременная женщина,-натирала мне виски чем-то холодным. Здесь пахло землей так же упоительно приятно, как от отца. Некоторые слова я понимал и стал вмешиваться в разговор. Среди подземных людей были и такие, которые говорили на русском. Так, путая и смешивая два языка, я передал им все, что велела мать.

Было в подземелье человек двадцать, но, возможно, и больше. Они начали спорить между собой. Потом меня положили на кусок материи с колесиками – этакие земляные санки – и бесшумно отвезли на поверхность. Предупредив, чтобы я ни в коем случае никому не рассказывал, что видел в подземелье.

А на следующий день мы видели, как работники милиции оцепили дом, зашли в подвал и занесли туда какие-то баллоны… Через три дня арестовали маму. Больше я ее никогда не видел. Казалось бы, народ, кровь которого течет и в моих жилах, пропал навсегда, как являвшийся в снах отец, которого я видел только один раз наяву.

Меня взяла к себе жить двоюродная тетка матери, смотревшая на жизнь поверхностно и реалистично. Сначала она спросила меня о том, что произошло с мамой. Но, выслушав один раз, больше не возвращалась к этой теме и велела никому этого не рассказывать, посчитав, что я тронулся умом от горя.

Отечественная война застала меня в возрасте одиннадцати лет. Тетушка, у которой я продолжал жить, в том году достигла пенсионного возраста и испугалась ехать в эвакуацию. Тогда, в начале войны, никто не мог предположить, что будет дальше… А дальше была блокада. У нас в квартире умерли все соседи, мы еще держались за счет мешка картошки, который нам перед самой блокадой привез дальний родственник. Но и картошка кончилась. На наши хлебные карточки иждивенцев выделялось мало хлеба.

Умерла тетя тихо и незаметно – просто не проснулась утром. Я тоже не вставал с кровати, дров давно не было и, навалив на себя кучу тряпья, лежал, то погружаясь в сон, то вновь обретая реальность.

В таком угасающем состоянии меня и обнаружили соплеменники отца. Как они разыскали меня в умирающем городе, мне непонятно по сей день. Но они стали приносить для меня еду. Мне остается только догадываться, что это была за еда – вкус у нее был очень непривычный. Потом никогда ничего подобного я не ел. И эти ночные пришельцы спасли меня от голодной смерти. Они появлялись только ночами, и снова, проснувшись утром, мне казалось, что это продолжение того детского сна.

Уже после войны я слышал от многих людей, переживших блокаду, что к ним, лежавшим при смерти, ночами тоже приходили темнолицые люди, разжигали огонь в печи, наливали в миску похлебку и бесшумно исчезали. Скольких еще людей спасли они в ту страшную зиму…

Двадцать лет я ничего не слышал о подземном племени. Но оказалось, что они помнили обо мне. Однажды ночью от них появился посланник…

– Эх, е-о-о, мое! Пьете, падлы!! – Дверь вдруг широко распахнулась, и пьяный здоровенный бугай встал на пороге. – А мне кто нальет! А?!

К своему ужасу, в руках у него Илья увидел топор.

– Это сосед, – спокойно сказал Егор Петрович, не шелохнувшись.

– А мне кто нальет?! – гремел мужик и вдруг засадил острием топора в крышку стоявшей возле двери тумбочки.

Сергей легко соскочил с места и вытолкал мужика за дверь. Не было его несколько секунд, потом в коридоре что-то тяжело упало. И тут же Сергей возвратился. Топор так и остался торчать из полированной поверхности тумбочки.

– Так вот, с тех пор я охранял чудь, – когда Сергей сел на место, продолжал Егор Петрович.-Тридцать лет я приносил им лекарства и… устранял опасные последствия ритуалов…

– Это еще что такое? – спросил Сергей.-Трупы прятал после них?

– Нет, трупы не нужно прятать, – ничуть не обиделся Егор Петрович. – Но есть у них один обряд. Один раз в два года они, выйдя на поверхность земли, должны пронести на руках человека, на которого пал жребий… Но я не имею права говорить об этом. И еще, они должны взять к себе в подземный город того, на кого укажет Атхилоп. А там, под землей… Впрочем, я не могу открывать тайну мистерии. Наверное, не нужно говорить, что они владеют многими кладами и богатствами, спрятанными людьми в земле. И когда человек возвращается из-под земли, моя задача в том, чтобы он забыл виденное. Это важно и для него тоже. Может быть, прежде всего для него.

– И поил их настоем афганской колючки?

– Да, я поил их настоем колючки. Но настой этот не главное. Есть тайные приемы, передаваемые жрецами чуди из поколения в поколение, которые помогают человеку забыть. Люди, побывавшие под землей, забывали; и я со спокойным сердцем отпускал их домой. Так было много лет. Но однажды я проговорился. Я не предполагал, какие могут быть последствия моей откровенности. Я рассказал все своему другу Николаю. Нужно сказать, что у меня никогда не было друзей – он был единственным. Дружили мы со школы, и однажды я разоткровенничался и рассказал все ему. Конечно, он поначалу не поверил. Но я захотел во что бы то ни стало доказать ему. Я устал от гнета тайны, которую нес всю жизнь в одиночку. Казалось, что стоит мне хоть кому-нибудь доказать существование подземного народа, и мне станет легче жить. И я тайно показал ему шествие чуди по улице. Все, с начала до конца. Но мне не стало легче: теперь я знал, что еще кто-то посвящен в эту тайну и в любую минуту может проговориться…

21
{"b":"168386","o":1}