"Нет, это не Новгород", – подумал Илья и, не имея интереса к происшествию, отошел от окна и вновь сел на диван. Только бы вспомнить, только бы… Прилег на подушку…

Сознание мутнело, он снова слышал музыку, снова за стеной кто-то играл на фортепьяно, но это не раздражало его…

Когда Илья вновь открыл глаза, в комнате ничего не переменилось, кроме одного: метрах в трех от тела Ильи сидел гигантский паук, позади него на всю стену раскинулась паутина стеллажа.

"Вдруг какой-то старичок-паучок…" – явственно прозвучало в голове. Свет настольной лампы падал ему на спину, и разглядеть мерзкое насекомое было непросто, но паучина не сводил с Ильи своих ужасных глазищ. "…нашу Муху в уголок поволок, хочет бедную убить… погубить", – бубнило в мозгу. Илья поспешно сел на диване.

– Очнулся? – спросил паук резким голосом.

Илья щурясь вглядывался в странное насекомое, при более пристальном рассмотрении оказавшееся долговязым мужчиной. Сидел он верхом на стуле, уперев длинные руки в бока, скрестив ноги и расставив в стороны острые колени. Паучье было не только в его теле, но и в редкой бороде и поблескивающих круглых очечках.

– Я уже час дожидаюсь, когда ты проснешься. Есть будешь?

– Как я здесь оказался? – Илья потер лоб и удивленно посмотрел на свою грязную исцарапанную руку, чужой халат. – Как я сюда…

Илья впервые видел этого человека, эту комнату; голова болела, но самое главное – он не знал, как себя вести, что предпринять, он озирался по сторонам.

– Где я?

– Не волнуйся, Миша. Ничего страшного не случилось, – перебил хозяин комнаты успокаивающе.

– Я не Миша, я Илья, – грубо поправил он. – Где мои вещи? Мне переодеться нужно.

– Ты, Илья, не волнуйся – подберем мы тебе вещи по размеру.

– Мне не нужно по размеру. Где мои вещи? Да и кто вы такой?

Илью охватило чувство ненависти к этому рослому неприятному человеку.

– Ладно, если хочешь, я расскажу. Зовут меня Егор Петрович. Знаешь что, – Егор Петрович поднялся, – ты поешь, а я тебе в это время расскажу все в подробностях.

Илья, действительно испытывавший зверский голод, согласился и, подсев к письменному столу, угол которого был освобожден от книг и занят большой тарелкой с вареным картофелем и котлетой, принялся за еду, попутно разглядывая долговязого человека. У того было морщинистое лицо, усы и академическая бородка. Круглые очечки придавали ему сходство с ученым, щеки он брил, вероятно, не каждый день и без особой тщательности, седые волосы стриг, должно быть, саморучно.

Егор Петрович между тем рассказал ему следующую историю. Оказывается, вчера, поздно вечером, почти ночью, Илья в одних трусах, с ошалелыми глазами, весь перецарапанный и грязный, стал звонить в дверь к Егору Петровичу. Увидев человека в таком жалком и ничтожном состоянии, Егор Петрович проявил милосердие и, дав Илье две таблетки сильнодействующего снотворного, уложил спать. Вот, собственно, и вся история.

Наевшись и выслушав историю Егора Петровича, Илья немного успокоился. Ненависть к этому человеку улеглась, но недоумение осталось. Он помнил, как ехал в поезде, помнил, как вышел вечером на вокзале, но вот дальше…

– Нужно в милицию заявить, – сказал Илья, допив чай. – Наверное, меня ограбили.

Егор Петрович пожал костлявыми плечами и сдвинул лохматые брови.

– Вряд ли ограбили, а если ограбили, то еще и напугали до такой степени, что… А было что взять?

– Да нет, – махнул Илья рукой.-Так, мелочь – я ведь на неделю только в Питер собирался, даже паспорт дома забыл, достопримечательности посмотреть… А вообще-то меня жена бросила. Мне приятель адрес своей тети дал, обещал, что она на ночлег устроит. Адрес я, конечно, потерял. Нужно все-таки в милицию идти, – снова повторил Илья.

Егор Петрович встал и прошелся по комнате. Роста он был высоченного.

– В милицию, конечно, можно сходить. Но подумай хорошенько, что ты им скажешь. Скажешь, что нечего вспомнить. В памяти пусто. Знаешь, куда тебя направят?

– Ну, куда меня направят. Домой, в Новгород. Во всяком случае, если вещи всплывут где-нибудь, они грабителей арестуют.

– Не в Новгород тебя направят, – остановился возле него Егор Петрович, – а в больничку на обследование.

– В какую еще больничку?

– В какую, – издевательски ухмыльнулся Егор Петрович, блестя на Илью стеклышками очков.-Известно в какую – в психиатрическую, на Пряжку, – там Гоголь лечился. Или в Кащенко… Да мало ли дурдомов в городе…

– А зачем меня в дурдом? – Илье сделалось не по себе. – Я ведь не психую.

– Бывает такое заболевание, – Егор Петрович опять заходил по комнате, заложив руки за спину и ссутулившись, – когда человек совершает поступки неосознанно, а потом вспомнить не может, чего натворил. Случается, уедет куда-нибудь, очнется в другом городе. Александра Грина-то читать приходилось? А откуда ты знаешь, что не натворил там что-нибудь ужасное, а?

Егор Петрович опять подошел к Илье, склонился над ним, пристально глядя на него широко открытыми глазами (стекла очков делали их еще больше), и Илье стало страшно…

– А?! Откуда тебе это известно? Пока ты в дурдоме за семью замками да решетками отсиживаешься, милиция какое-нибудь зверское убийство с особой жестокостью обнаружит. Тело расчлененное с кишками вывороченными… Куда его девать?! Вспомнят о тебе. Вон, далеко ходить не надо, в доме напротив, говорят, преступление совершилось. Сегодня целый день милиция туда-сюда ходит… Ты же ничего не помнишь – на тебя повесят. И никогда ты из психушки не выберешься. Ни-ког-да…

Егор Петрович грозил ужаснувшемуся Илье длинным и кривым пальцем.

– А что же мне делать?

Понимая, что влип в какую-то мерзкую историю и то, что Егор Петрович отчасти прав, Илья окончательно сник. Больше задать этот вопрос было некому.

В дверь постучали – Илья втянул голову в плечи.

– Егор Петрович, вы Глюку не видели? – В дверях стоял молодой человек в спортивном костюме. – Глюка не пробегала?

Молодой человек был предсмертного вида: худ, лицом желт, глаза водянистые и пустые, казалось, стоит дотронуться до него, и руке будет холодно.

– Нет, не было ее.

Молодой человек кивнул и словно бы выплыл за дверь.

– Вон Сема Никакой, с железным сердцем, тоже помнит плохо. Никакой – это у него фамилия такая. Так он в дурдоме на учете. Таких на учет ставят, и правильно делают. Ну ты, Илья, не переживай – поживешь у меня недельку, может, чего вспомнишь, а там видно будет. Во всяком случае, предлагаю тебе политическое убежище. И самое главное… Самое главное постарайся вспомнить. Теперь от этого, может быть, жизнь твоя зависит.

Илье от этих слов стало совсем нехорошо.

– Но ты не волнуйся – так мы это дело не оставим, – успокоил Егор Петрович.-Знаю я рецептик одного зелья, бабка меня научила, для просветления памяти очень даже помогает.

Егор Петрович ушел в кухню варить бабкино зелье. Илья остался один. Он был благодарен этому приютившему его человеку. Поначалу хозяин комнаты не понравился Илье, но это был единственный человек, протянувший ему руку помощи… И что-то в нем все-таки настораживало Илью.

От нечего делать Илья оглядывал окружающие предметы. На столе рядом с двумя стопками книг стояли чугунная статуэтка филина, стаканчик для карандашей и еще один странный предмет, очень похожий на миниатюрный гробик, искусно вырезанный из дерева, на четырех львиных лапах. Скорее, это был саркофаг.

Илья попробовал открыть крышечку. Это удалось не сразу… Наконец крышка поддалась…

– Ф-фу, ты-ы… – прошептал Илья, заглянув внутрь саркофага.

Вся его внутренность почти до краев была наполнена насекомыми. Мухи, гусеницы, тараканы – все они были мертвы. Илья не сразу понял, чего не хватает этим набросанным навалом насекомым. Все они оказались обезглавлены: и мухи, и гусеницы, и тараканы… Хотя нет, у некоторых из них были вскрыты животики.

"Может, он биолог?" – подумал Илья, закрыв крышечку саркофага.