3 сентября

Мне приснилось сегодня, что я пришёл в деревню Оглалов и повстречал там мою Мэгги. Она такая же свежая, как много лет назад. Она взяла моё лицо в ладони и поцеловала. После этого мне стало необыкновенно легко в теле, словно оно исчезло.

Мэгги произнесла слова, которые я не запомнил, но это было лучшее, что мне довелось слышать в жизни из человеческих уст. Её голос проникал глубоко в меня и пробуждал забытые нежные чувства, если во мне они вообще когда-либо говорили.

Потом позади Мэгги выросла огромная, как скала, фигура медведя. Шерсть на нём, как я разглядел, оказалась густым еловым лесом. Медведь поднял лапу с человеческими пальцами и погрозил мне.

Я проснулся с ощущением какого-то беспокойства. Необъяснимое томление не покидало меня до рассвета. Я почувствовал, что во мне возникло желание отправиться к жене и сыну. Неужели это совесть? Или вина? Или что-то ещё, с чем я раньше не сталкивался?

12 сентября 1861

Всё реже берусь за перо. Не знаю, зачем я вообще вёл этот дневник в течение стольких лет. Кому нужны эти тетради? Они истлеют в этой глуши вместе со мной.

Я бы и сегодня не сделал запись, если бы не удивительная встреча. У нас два дня жил иезуит, которого я повстречал много лет назад. Он всё так же худ и бородат, но повзрослел. Он меня, разумеется, сразу не признал, но тут же вспомнил ту встречу, когда я растолковал ему, в чём дело. Удивительно, как люди умудряются встречаться на огромных пространствах земли.

Он сказал мне, что с тех пор дважды проезжал около того места, где мы с ним похоронили кости Джека-Собаки (запомнил же!), и останавливался, чтобы прочесть молитву. Было бы неплохо, чтобы он и над моей могилой произнёс пару-тройку слов. Что-то подсказывает мне, что я исчерпал мой срок до конца.

Как только до слуха Рэндала донёсся неторопливый стук копыт, он выпрямился и наморщил лоб. Лошади шли совсем недалеко, но шум ручья всё же заглушал их шаги. В падающих сквозь поредевшую листву солнечных лучах внезапно прорисовались силуэты нескольких индейцев. Рэндал метнулся к «винчестеру», прислонённому к шершавому стволу старого кедра, и решительно дёрнул рычаг затвора. Подняв оружие, он свистнул через плечо, призывая своих компаньонов.

– Не стреляйте! – Перед индейцами появилась сутуловатая фигура белого человека с поднятыми вверх руками. – Не стреляйте, мой друг!

Теперь Рэндал увидел, что на последней лошади сидела женщина и лошадь, помимо этого, тащила волокушу. Всё, в том числе и полное спокойствие индейцев, говорило о том, что приехавшие не имели враждебных намерений.

– Не стреляйте! – ещё раз крикнул белый, подъезжая совсем близко к Рэндалу. Он был одет в грязную рубаху и просторные штаны с чужого плеча. Растрёпанные волосы на голове рыжеватой копной перетекали в лохматую бороду.

– Добро пожаловать, святой отец! – проурчал Рэндал Скотт, откладывая «винчестер» и выходя из-за укрытия.

– Благодарю, что не открыли огонь, увидев нас, – ответил белый человек и, повернувшись к своим краснокожим спутникам, негромко сказал им что-то. – Но почему вы решили, что я священник?

– Разве я ошибся? – ухмыльнулся Рэндал и поскрёб бороду грязными пальцами.

– Нет, вы совершенно правы.

– Не знаю, куда вы подевали свою рясу, но лицо ваше почти не изменилось. К сожалению, не помню вашего имени.

– Поль Грие, – подсказал приехавший.

– Точно! Грие! – Рэндал щёлкнул пальцами.

– Но откуда вы знаете меня?

– Помните могилу Джека-Собаки?

– Неужели… Так это мы с вами… Удивительная встреча! Столько лет! Я рад видеть вас живым и здоровым, хоть и заметно постаревшим. – Иезуит соскочил на землю, и его примеру последовали индейцы.

– Так что с вашей сутаной? Неужели вы сняли её?

– Сколько раз моя одежда приходила в негодность! Сколько раз я шил новую! Обычно виной были дикари, но на этот раз меня обокрали люди одного со мной цвета кожи. Поверите ли? Это была грубая шутка с их стороны. Они были пьяны и выбросили мой наряд в реку, оставив меня совершенно голым. Забрали и мою лошадь, и Библию, и вообще все вещи. Особенно жаль, что пропали все мои записи. Это случилось недели две назад. Меня приютили эти индейцы и дали мне кое-что из европейской одежды. Полагаю, что они сняли это тряпьё с покойников, ибо на рубашке, вот здесь, взгляните, у воротника остались следы крови.

– Должно быть, кому-то отрезали голову. Кстати сказать, это надёжное средство от облысения. А я, как видите, стал совсем плешивым, – криво улыбнулся Рэндал и пошлёпал себя по блестящему затылку. Он задумался на секунду, затем кивнул в сторону индейцев и спросил: – Это Шайены?

Повернувшись к ним, он знаками предложил им кофе. Они молча сгрудились у входа в избу. Индеанка, придерживая обёрнутое вокруг бёдер красное одеяло, принялась копаться в сложенных на волокуше сумках. Неторопливо пришли с противоположного берега ручья другие старатели.

– Когда ты схватился за «винчестер», Скотт, я уж решил, что пришёл час Богу душу отдавать, чтоб ты треснул, – засмеялся один из них, заталкивая за щёку ломоть жвачного табака. – Сколько раз говорил я сам себе: если уж подыхать, то лучше места не найти – тишь и красота. Ан нет! Стоило мне увидеть этих краснокожих, как сразу все поджилки затряслись! Полагаю, что это место просто меня не устраивает, чтобы обустроить тут вечную постель. Ха-ха!

Второй приближался, застёгивая штаны.

– А я только было собрался отлить, а тут вижу этих, чёрт бы их побрал! Едут себе, рожами на солнце лоснятся, прямо из-за кустов… А при мне ни ствола, ни ножа, чтоб я провалился. Я прямо одеревенел.

Третий, долговязый парень с длинными сальными волосами, шагнул из дома, не опуская длинноствольного ружья.

– Это хорошо, что вы с ними, мистер, – обратился он к Грие, – а то я бы не стал ждать, начнут они мирно лопотать или откроют пальбу. Я давно уж Скотту сказал, что никогда не буду ждать, что дикари выдадут. По мне, чем они дальше держатся от меня, тем мне спокойнее. Он, Скотт то есть, рычит на меня…

– А ты хочешь, чтобы я хвалил тебя за твою тупоголовость, Чарли? – вяло огрызнулся Рэндал. – Встречаясь с индейцами, всегда имей выдержку. Это всё равно что с крупным хищником встретиться: поспешишь – потеряешь все шансы на победу.

– Так вы, стало быть, миссионер? Или я неверно расслышал? – уточнил Чарли, подступив к Грие. – Коли вы со Скоттом знакомы, выходит, давно тут землю топчете. Вы, отец, небось, за эти годы уж всех краснокожих переловили да обратили?

– Не стоит иронизировать, мой друг, – улыбнулся иезуит.

– Откуда же вы теперь? – полюбопытствовал Рэндал и повернулся к Чарли: – Ты бы пошевелил ногами и сбегал за кофейником…

– Я был на севере, у Хункпапов, – почти равнодушно сообщил иезуит.

– К Сидящему Быку наведывались? Каков он? Я слышал, совершенно косой, колченогий и вообще страшенный, как сам чёрт.

– Слухи имеют свойство искажать действительность, – пожал плечами Грие, – такова их природа. Когда бы не это, слухи были бы информацией.

– Рассаживайтесь, – Рэндал сделал пригласительный жест Шайенам, – только принесите сперва свои чашки. – Он сделал знак, соответствующий на языке жестов слову “посуда”. – У нас не хватит на всех ни кружек, ни плошек. Понятно вам?… Сколько я уже тут копчусь, а дикари остаются дикарями. Порой мне кажется, что они просто не желают меняться, несмотря на то что жизнь мордует их из года в год. Теперь в Чёрных Холмах наверняка объявится море старателей из-за золота, стало быть, солдаты отмаршируют сюда защищать старателей от индейцев, а индейцев от старателей. Сразу вырастут деревянные города. А где город, там белый человек уже надёжно чувствует себя хозяином, индейцу там места не может быть, как и всей старинной жизни. Если дикари останутся при своих нравах, то их перебьют.

– Вы правы, – согласился миссионер, растирая уставшие руки. – Эти дети природы не хотят знать ничего, кроме того, что им давно известно. Я хорошо помню времена, когда для большинства индейцев пароход был чудом. Слушая мои рассказы о том, как пароход устроен, они недоверчиво качали головами. Пароходы ходят по Миссури вот уже много лет, но сегодня на равнинах ещё много племён, не видевших ни разу ни парохода, ни паровоза. Не так давно я рассказывал одному вождю о пароходе и о его устройстве. Мне пришлось общаться с ним через переводчика, который часто видится с белыми людьми и даже когда-то бывал в Вашингтоне. Я легко изъясняюсь на языке Абсароков и Черноногих, но язык Лакотов знаю недостаточно хорошо. “Что он говорит?” – спрашиваю я у переводчика. “Вождь говорит, что не верит в это”. – “Так растолкуй ему, что ты сам видел это”. – “Ладно”. – “Теперь расскажи про паровоз”. – “Он говорит, что в это тоже не верит”. – “Так ты подтверди мои слова. Ты же знаешь, что я не обманываю. А теперь расскажи ему про телеграф”. – “Что это такое?” Я подробно объясняю ему, мол, с помощью тонкого провода ты можешь общаться с кем угодно, например, сидя здесь, ты можешь разговаривать с Белым Отцом в Вашингтоне. “Я не стану это переводить”, – отвечает мне переводчик. “Почему?” А он мне: “Я сам не верю в это”.