Черт его знает, где это «там» и когда, мы туда дойдем! Лично мне неизвестно.

Дошли. Сперва карабкаемся по ступенькам, вырытым в глине, потом по камням, затем по жердочкам, укрепляющим крутую тропку, и, наконец, по приставной лестнице… Нет, я никогда не признавалась ни Богдану, ни тем более кому-нибудь из нашей охраны, что каждый раз, когда мы оказывались «на квартире», я с невольным вздохом облегчения оглядывалась кругом. Карабкаться по шаткой лесенке на высоту третьего этажа и переползать через высокий порог внутрь пещеры… Нет уж, хватит! С каждым шагом пот заливает мне глаза, спина мокрая, блуза прилипла к телу…

Полукруглая, искусственно расширенная и прикрытая бамбуковыми матами ниша в скале отведена под жилье Богдана и нашего эскорта. Крепкие деревянные столбы подпирают свод. Внутри ниши — бамбуковые топчаны, противомоскитные сетки, одеяла и развешенные на веревках полотенца. Маленькая стремянка, всего из нескольких ступенек, ведет через лаз в скале в соседний грот, где лежат несколько циновок, приготовленных для меня. Через узкие вертикальные щели в скале днем сюда проникает немного света, а в ясную ночь заглядывают звезды и лупа. Маленькая платформа из жердей, втиснутая между скальными стенками, — умывальня. Тут есть кадка с водой, таз и два черпака: одни из жести, второй из скорлупы кокосового ореха.

Несмотря на позднюю ночь, нас ждут двое лаосцев. Тхао Пенг занимается вопросами просвещения, культуры и воспитания в провинции Самнеа. Ему поручено сопровождать нас в дальнейшей поездке. Нанг Кхам Ла, руководитель местной женской организации, через Си Мона говорит мне, что дважды побывала в Европе: сначала на фестивале молодежи в Хельсинки, а затем в столице «страны Полой», то есть в Варшаве. Ох, как тесен мир: где только не встречаются люди!

Вскоре мы отправляемся спать, так как на сон у нас остается совсем немного времени: на рассвете надо вставать. Поедем в город Самнеа и дальше.

Глаза у меня слипаются. В полумраке, при свете каганца, я различаю дружеское, улыбающееся лицо Нанг Кхам Ла. Укладываясь на соседнем топчане, она жестами спрашивает: удобно ли мне? Едва коснувшись изголовья, я засыпаю как убитая. Мне кажется, что я спала не больше пятнадцати минут, по уже наступает время «побудки».

Туманное, хмурое утро. Богдан ворчит: неизвестно, можно ли будет работать с камерой. А мы ведь многого ожидали от посещения города Самнеа. Что поделаешь: туман, тучи, дождь — все это «высшая сила». Может быть, еще прояснится?

Солнце мглистым багровым диском висит в небе среди туч, которые вроде бы начинают редеть. Наш шофер то и дело высовывается из кабины и посматривает вверх. Впереди нас едет первый газик с охраной. Один из солдат буквально висит на борту и не отрывает глаз от неба. Есть надежда на хорошую погоду и… на появление самолетов.

Окружающий пейзаж окрашен в желтые и багрово-красные топа, лишь кое-где видны пятна зелени. Дорога и крутые склоны гор — цвета охры. На буро-желтых обрывах торчат взъерошенные кусты. Молочно-белый туман заполняет все котловины и ущелья.

Вместе с нами едут представители администрации провинции: Тхао Ой и Конг Муонг, а также «женские кадры», то есть Нанг Кхам Ла. У нее на голове замысловатый тюрбан из полотенца. Тхао Ой показывает нам на дорогу, которая широкими витками спускается в долину. Всюду видны воронки от бомб. Некоторые участки дороги подвергались бомбежке по 20–25 раз.

Горы остались позади. Перед нами плоская как стол равнина, заросли, какие-то руины. Видим разрушенные здания, а среди них — кое-как слепленные хижины и землянки: мы достигли города Самнеа. Минуем развалины школы, которую, как рассказывает Тхао Ой, разбомбили еще в 1964 году. Машина снижает скорость: среди землянок и жалких хижин снуют люди. Я кричу:

— Смотри, Богдан! Это похоже на азиатский базар!

— Точно! Торговая улица. Это надо посмотреть вблизи!

Мы выскакиваем из газика. Короткий и оживленный обмен мнениями (а по правде — просто ругань) с Тхао Пенгом и Си Моном, Конг Муонгом и Тхао Ой. Конечно, они правы — это небезопасно, так как уже слышен гул кружащих неподалеку «хыа бинь Америка». Но нам так хочется наконец увидеть настоящий, живой, хотя и начисто разрушенный город!

Самнеа был когда-то большим — разумеется, по местной мерке — городом, столицей одноименной провинции, торговым центром. После Женевских соглашений 1954 года провинция Самнеа, так же как и соседняя — Фонгсали, была районом перегруппировки армии Патет Лао, и через эти же провинции проходили войска Народной армии Вьетнама, которые должны были отойти с Юга на Север. Как сегодня выглядит этот город — сказать трудно, поскольку большинство его жителей в страхе перед непрекращающимися бомбежками ушло в джунгли и горы. Но, несмотря на постоянную опасность, несмотря на усиливающиеся налеты авиации США, город Самнеа отнюдь не опустел. Об этом свидетельствует оживленное движение на главной торговой «улице». Сюда за покупками спускаются с гор и приходят из джунглей представители почти всех этнических групп и племен. Разноцветная, яркая и живописная одежда, вышивки, узоры и украшения из различных металлов бросаются в глаза.

— Записывай! — лихорадочно маневрируя кинокамерой, умоляет Богдан, — Пиши обо всем, что тут есть, что ты видишь! Я не могу крутить фильм и одновременно делать записи… Ведь ничего подобного мы больше не увидим!..

Портняжная мастерская. Стоит швейная машинка — судя по ее виду времен царя Гороха или по крайней мере первых лет колониальных захватов. Продовольственная лавчонка: соль в пакетиках и какие-то приправы, от запаха которых аж щиплет в носу, связанная пучками сушеная рыба. Палатки и ларьки, в которых можно купить пластмассовые мешочки и сумки, ножи для пробивания дороги в джунглях, листы оцинкованного железа для крыши, мотки разноцветных бумажных ниток, а также серебряные и золотые нити для вышивания узоров на женских юбках и блузах. Рядом с сульфаниламидными препаратами, на которых наклеены американские и французские этикетки, — «тигровый бальзам», популярное восточное лекарство, применяемое при многих заболеваниях.

Посреди дороги неторопливым шагом идет мео — на гладко выбритой голове пучок волос. На спине у него узел с сильно пахнущими травами и растениями. Я иду следом за ним, пытаясь установить, куда это он направляется со своим необычным грузом.

Девушки в синих вышитых юбках и ярко-красных тюрбанах, вызывая ярость Богдана, подтрунивают над ним и не желают позировать для фильма. А ему это очень надо — экзотика! На пальцах у девушек кованые перстни, на шеях — серебряные обручи, за поясом — ножи в деревянных ножнах, а за спиной — искусно сплетенные корзинки.

Еще один мео стоит возле прилавка, за которым купец — судя по его виду китаец — тщательно взвешивает маленькие темные комочки зелья. Это опиум.

— Сколько он стоит у вас? — спрашиваю у Си Мона.

Оказывается, средняя цена за сто граммов опиума — 2600 лаосских кипов. Тут, разумеется, идет торговля маленькими дозами. Соседняя лавчонка: в ней висят маленькие мешочки из кожи и разноцветных тряпок. Это фетиши и амулеты, предотвращающие болезни и отводящие гнев злых демонов.

Пожилая женщина присела возле очага, в котором пылает огонь. Она нечет лепешки, похожие на пончики, и рисовые пирожки. Каждая штука стоит 10 кипов. Богдан уговорил-таки девушек в красных тюрбанах и теперь торопится увековечить их на кинопленке. К нему бежит запыхавшийся Си Мон: несет запасные кассеты. Экзотичный мео с вязанкой ароматных трав куда-то исчез, и я его больше нигде не вижу…

Большое деревянное строение. Внутри — красиво уложенные на полках товары самого обычного ассортимента: ситец, спортивные майки, носки, шарфы, одеяла и простыни. Есть тут и товары местного производства, но преимущественно все же импортные — вьетнамские и китайские. Керосиновые лампы и стекла к ним, чайники, карандаши, ручки, даже игрушки — детские барабаны. Это государственный магазин, где по твердым ценам продаются товары широкого потребления. Метр хлопчатобумажной ткани стоит 260 кинов, носки — 200 кипов. Самый дорогой здесь предмет — термос. Он стоит 1500 кипов.