— Битва не чужая, — сердито возразил горец. — Я ведь здесь, верно? И ты тоже. Нельзя притворяться, будто происходящее не имеет к нам никакого отношения. Только не сейчас. Как насчет Тайнэ? И всех, кто погиб… матерей с детьми в Руаннох Вере? — Малки все больше злило равнодушие друга. — Ты считаешь, что сделал свое дело, раз доставил Бразнаир к Белой Орлице и поговорил с Рианнон? Но нельзя же равнодушно смотреть, как мир вокруг горит! С тем же успехом ты мог оставаться в тюрьме, а я — там, где был…

Талискер осушил чашу меда. Синие глаза опасно вспыхнули, и на мгновение Чаплину показалось, что он ударит Малки. Горец, казалось, не понимал, что ему грозит. Улла поспешила вмешаться.

— Талискер, — начала она, — прибыв сюда, я послала вести Уне, как ты и просил, но не знаю, дошли ли до нее мои слова. Мне сообщили, что она ухаживает за беременными женщинами в западной башне. Паренек, который приносит еду, сказал сегодня утром, будто у них что-то стряслось, но я не знаю, что именно.

В голове Дункана пронесся вихрь образов. Уна рядом с ним с жестокой улыбкой на окровавленных губах. Нет, то была не она. В его встревоженные мысли легким перышком проникло воспоминание, веселый, радостный смех Уны. Теплый и…

— Уна? С ней что-то случилось? — Он будто очнулся от сна. — Где она?

Крики, звон мечей, вопли — все это напоминало Руаннох Вер, только на сей раз зрение не мутил алый туман и в кровь не хлынул адреналин.

Талискер стоял на винтовой лестнице и оглядывал царящее вокруг разрушение, позабыв о желании добраться до Уны. Победы быть не могло. Черные тени кораннидов затмевали весь блеклый пейзаж отравленных земель. Сколько хватал глаз, они бесконечными черными волнами накатывали на укрепления.

Вверху парили бултари, те самые твари, которые жестоко ранили Мирранон, — теперь они заслоняли собой небо.

Стены до сих пор не пробили, но толку с того было немного — летающие враги спускались вниз с безжалостной точностью орлов, накрывали жертву кожистыми крыльями и взлетали, оставляя за собой трупы воинов-феинов. Убивали они беззвучно, однако на лету издавали пронзительные вопли. Талискер понял, что они страдают. Свет причинял им боль, отравлял их темные души. Из какого бы угла Ничто ни вытянул Корвус бултари, они пришли не по своей воле. Эти твари ненавидели все живое.

Коранниды, похожие на смутные тени людей, штурмовали стены с помощью стволов деревьев и веревок. Они не делали ничего, чтобы помочь своим товарищам, и Талискер в очередной раз отметил, что это не армия в обычном смысле слова, а скорее туча бессмысленных демонов, жаждущих только убивать.

Было очевидно, что коранниды победят феинов, и мешало тому лишь то, что им требовалось взобраться на стены. Никогда, даже в Руаннох Вере, не видел Талискер такого отчаяния. Мужчины плакали, сражаясь, и не стыдились слез, проклятия и крики мешались со стонами умирающих. Трупы убитых кораннидами заполняли все вокруг, и живые наступали на них в безумии битвы или даже использовали тела как щиты, чтобы отгородиться от врагов.

Те же, чья смерть ворвалась изнутри, лежали изувеченными грудами, оплетенные черными щупальцами. Талискер видел призрачные образы, стонущие от осознания ужаса своего жребия, невозможности покинуть мир. Здесь не было места ни доблести, ни подвигам, как в Руаннох Вере, только запах крови, желчи и смерти. Дункану вспомнились Фирр и черный кошмар ее души. Кошмар, ставший плотью.

— Ты! Да, ты!

Талискер обернулся и увидел невысокую мускулистую женщину с длинными рыжими косами, которая махнула в его сторону мечом. Она была забрызгана кровью и тяжело дышала, но в глазах сверкала боевая ярость, знакомая Дункану. Ибистер сплюнула и вытерла щеку перчаткой, размазав кровь так, что лицо стало напоминать страшную алую маску.

— Сегодня неподходящий день для трусливых ублюдков. Если боишься сражаться, помоги раненым и умирающим.

Она повернулась к бросившемуся на нее коранниду.

Талискер понимал, как выглядит в глазах женщины. Он не двинулся с места — ужас битвы словно приковал его к месту. Потом на сражающегося тана напал еще и бултари, и Ибистер закричала — не от страха, а от ярости. Сбросив оцепенение, Дункан прыгнул вперед и полоснул серую тварь мечом. Удар пришелся в крыло, поранив сочленение с позвоночником. Из пореза хлынула тускло-желтая жидкость, но тварь не отступила.

Ибистер расправилась с кораннидом, снеся ему голову с плеч точным и сильным ударом, и обернулась к Талискеру — бултари раскрыл мощные крылья, поймал руку воина в начале замаха и выбил из нее меч. Талискер закричал, когда в предплечье вонзился острый коготь на кончике крыла. В когтях твари сверкал серебряный клинок, и Дункан не мог вырваться из смертоносных объятий.

Ибистер выругалась — противники стояли слишком близко друг к другу, чтобы нанести колющий удар, а ей приходилось сразиться с еще одним кораннидом, чтобы добраться до бултари. Но когда тварь костлявой рукой потянула Талискера за рубашку, все ближе к сверкающему лезвию, тан рассекла отвратительную морду мечом, и из нее хлынула желтая слизь.

На окровавленном лице Ибистер появилась слабая улыбка.

— Значит, ты все-таки умеешь обращаться с оружием.

— Что… — начал Дункан, но не успел закончить — к ним бросился один кораннид, затем другой…

Так Талискер оказался втянут в битву, и глаза ему снова застлал красный туман. Начался день крови.

Крылья орла дрожали от напряжения. Ему повезло. Северный ветер, Салкит, поднял его высоко-высоко. Так высоко, что полет стал беззвучен, будто серебристо-голубое воздушное царство не принадлежало ни одному миру, а он, Макпьялута, Призрачный Охотник, принц сидов, перемещался в пустоте, как маленькое пятнышко в холодном сумраке. Коричнево-золотистые перья покрыл иней, хрупкий, как стекло. В когтях орел сжимал Бразнаир, и последние лучи солнца пронизывали камень, бросая на облака зеленые блики.

Он знал, что не долетит. Скоро крылья откажутся служить ему, и он камнем рухнет вниз. Позорная смерть для народа Макпьялуты… И все же принц летел вперед, и его тоскливый пронзительный крик заполнял безграничную белую пустыню.

Коранниды отступили с темнотой, однако феины еще раньше были вынуждены укрыться за вторым кольцом городских стен, бросив припасы и множество коней в стойлах. Теперь измученную армию Ибистер отделяло от осаждающих полмили. Утомленные битвой мужчины и женщины прислонились к холодным камням стены и горько плакали, слыша перепуганное ржание убиваемых лошадей.

Одна женщина-воин, которой Талискер помог во время битвы, не выдержала и с криком бросилась вперед, охваченная яростью. Ее левая икра была поранена, но она не обращала внимание на боль и все выкрикивала и выкрикивала имя своей лошади. Ближайшие к ней попытались остановить безумную… Она вырвалась, и все смотрели будто завороженные, как женщина исчезла за грудами обломков, которыми завалили ворота. Воцарилась тишина, и воины, которые думали, что их уже ничто не может тронуть, затаив дыхание, смотрели ей вслед.

И, чудо из чудес, она вернулась, идя куда медленнее — видно, ее силы совсем иссякли. Женщина вела напуганного черного коня. Их догоняли трое кораннидов. Храбрость женщины так вдохновила, что ей на помощь бросилась небольшая группа воинов, а другие поспешно заделывали пролом. Кораннидов окружили и уничтожили — феины выплескивали накопившуюся ненависть. Никто не упрекнул женщину за безрассудство — воины всегда сражаются со страстью, порой приводящей к печальным последствиям.

Талискер и Чаплин молча смотрели на это, прислонившись, как прочие, к холодным камням. Оба понимали глупость подобного поступка — ради жизни одной лошадки поставили под удар людей, но Алессандро улыбался, глядя на воинов, собравшихся вокруг коня и гладящих его по спине.

— Они и нас вырежут, как лошадей, — мрачно произнес Талискер. — Это всего лишь вопрос времени.