Вода закончилась уже давно.

Губы мальчика высохли и потрескались, как доски баржи. Джамиля смотрит на его рот — темную, безводную щель, — склоняется к сыну и вливает ему в рот немного своей слюны. Море превратилось в шахту, сомкнувшуюся у них над головой, в обитель дьявола. Поверхность его глубин солона. Джамилю охватили страх и отчаяние. Отныне она ждет лишь, когда свершится их судьба. Последний из ликов истории. Джамиля вглядывается в этот лик: ввалившиеся щеки среди соленых брызг, там, где нет уже никакого горизонта. Только море. Спасительное море, ставшее мокрым огненным кольцом. Черным сердцем.

Она приберегла деньги для поездки: динары Омара, евро и доллары дедушки Мусы, рваные, пропитанные потом. Вместе с остальными она отдала сбережения за плавание на барже, которой никто не управляет. Только пластиковый глазок бутылки и канистры с соляркой, почти пустые. Никто не знает моря, лишь немногие смогут удержаться на его поверхности. Они — дети пустыни.

Парень из Сомали бредит. У него кожная болезнь: кровавые гнойники, которые он постоянно расчесывает. Его бьет лихорадка, он извивается, будто одержим злым духом. Он совсем раздет, и дико видеть голого парня, пытающегося перебраться через других пассажиров. Те устали от больного и с удовольствием вышвырнули бы его с баржи. Слышны громкие разговоры о том, что все сомалийцы — пираты.

Сомалиец сплевывает за борт и вопит, что в его болезни виноваты море, белая дрянь в водах близ Могадишо, баки с отходами в трюмах затонувших судов из богатых стран. Он размахивает руками так, будто в них мачете. Раньше он делал древесный уголь: рубил деревья, складывал их в яму, засыпал ее песком. Парень смеется, говорит, что все погибнет, что для животных не останется ни деревьев, ни пастбищ. Виноват уголь. Никто не думает о будущем, все заботятся лишь о том, как прожить сейчас. Пусть даже ценой уничтожения родной земли. Бедняки не могут думать о будущем. Парень смеется, говорит, что они страшно торопятся продать свой древесный уголь, суют его в мешки еще тлеющим, и оттого на кораблях иногда случаются пожары. Он воет, скребет свое тело, катается по палубе, как раскаленный уголь. Затем поднимает ракетницу и выпускает последнюю ракету. Та улетает — на этот раз в небо, невероятно высоко, по идеальной дуге из цветных искр.

Все наблюдают за фейерверком. Все благодарят за это божественное знамение. Все пробуждаются от предсмертной дремы. Раздаются одобрительные возгласы в адрес парня. Теперь их заметят. Придет корабль с военными в белоснежной форме и спасет их. Им протянут руки в перчатках, дадут всяких вкусных вещей и чудодейственный крем против герпеса.

Они продолжают смотреть на море сквозь мрак, точно кальмары, собравшиеся вокруг источника света.

Фарид теряет в весе. Он кажется сделанным из бамбука, из полых деревянных трубок. Ноги — как две палки с грязными ступнями на концах. Джамиля сняла с него сандалии и велит шевелить пальцами на ногах. Это было одно из его последних движений: он старался шевелить ступнями, чтобы из пальцев не ушла жизнь. Теперь его дыхание пахнет углем, оно превратилось в хрип, рвущийся откуда-то изнутри. Кажется, будто оно исходит от кого-то куда более крупного и старого. Может быть, за время путешествия мальчик подрос.

Джамиля ласкает его лоб, сухие и жесткие от морской соли волосы, прижимает сына к себе. Веки Фарида полуприкрыты. Джамиля смотрит на две подвижные белые полоски глаз, ищущих ее. Теперь мальчик лежит спокойно — как в те мгновения, когда словно засыпает и, дернувшись в последний раз за день, закрывает глаза.

Он всегда был спокойным ребенком. Маленьким мужчиной.

Джамиля вспоминает, как он попросил у нее разрешения сделать пипи в саду — было слишком поздно, чтобы идти в туалет. Раздвинув ноги, он вытащил свою штучку. Джамиля велела ему немного отойти, но Фарид боялся темноты и не хотел выходить из круга света, идущего от лампы.

Омар тоже время от времени мочился в саду. Джамиля выговаривала ему за это: из-за жары вонь могла проникнуть в дом. Омар только смеялся, обнажая белые зубы, которые пронзали мрак. Они пускали струю, стоя рядом, отец и сын, большой и маленький. Этот мужской жест объединял их. Порой они вставали так, что струи перекрещивались, а порой соревновались: кто сделает дырку в песке побольше.

Почему ей приходят на ум все эти глупости?

Ведь есть и другие, намного более важные воспоминания. А ей вспоминаются две струйки, лившиеся в саду, и то, как она кричала обоим: Дальше! Отойдите дальше! Мои цветы будут плохо пахнуть и засохнут!

Джамиля — насекомое, которое угасает. Ее сердце — фонарь, который старается не угаснуть. Сколько еще? Столько, сколько нужно будет освещать ночь Фарида.

В свое время она повесила ему на шею мешочек из кожи, мягкой, как бархат, чтобы прогонять видения и навевать хорошие сны.

Море, увиденное впервые, показалось ей обширным и мокрым, но и только. Та же земля, но более гостеприимная, без оружия. Благословенная. Она не знала, что море безбрежно, что оно воет, где бы ты ни оказался. Вот уже много дней и ночей ее черное, безмолвное лицо поднимается и опускается по воле волн. Руки сморщились, как вытащенные из земли корни. Она прижимает к себе своего сына, свое маленькое деревце.

Дома Фарид играл с деталями антенн, с проводами, взятыми у отца.

В Италии Джамиля пошлет его в школу. У нее есть знакомые на севере, надо попробовать до них добраться. Они тоже прибыли морем, но на судне поменьше размером и более быстроходном. Знакомые хорошо устроились: открыли прачечную в квартале, полном китайских парикмахерских. Сперва пришлось очень тяжело: приходилось спать в парке, все время срываться с места. Но им с Фаридом будет легче: они ведь не какие-нибудь нелегалы, а беженцы, которые спасаются от войны. Им дадут временный вид на жительство. Они попросят убежища. Сама она станет искать работу, пойдет на вечерние курсы итальянского.

Может, позже они вернутся домой. Она сядет и оглянется на свою жизнь. Фарид станет взрослым парнем с узкими плечами, как у отца. Он будет отлично разбираться в электричестве, как отец, действуя длинными, как отвертка, отцовскими пальцами.

В море видна газель. Непонятно, как она оказалась здесь. Она сидит, величественно опираясь на синие волны, как на бархан. Газель оборачивается, чтобы посмотреть на Фарида; ее сверкающие окольцованные рога остаются неподвижными.

Это небольшое, но смелое и благородное животное с тонкими ногами, сильными мускулами и черной полосой на спине, дрожащей при близкой опасности. Оно — лучшее украшение пустыни. У него чуткие уши, волшебные глаза с прозрачной роговицей и блестящими зрачками, способные разглядеть орла в небе или гиеновидную собаку в кустах. В летнюю сушь, когда все звери оставляют пустыни и выжженные равнины, газель не покидает своих мест, и часто ее мясо утоляет голод больших хищников, которые иначе погибли бы. Забавно видеть, как она бежит, почти не касаясь ногами песка. За ней тянется цепочка следов, небольших и круглых, как монеты. Газель несется очень быстро: по-другому ей не выжить. Временами она останавливается и оглядывается, наподобие ребенка, и это любопытство может оказаться для нее роковым. Схваченная за горло, газель не сопротивляется, позволяя утащить и прикончить себя. Ее воспевали арабские поэты, считая этот невинный взгляд проявлением наивысшей красоты.

Умирающий Фарид думает о газели, о ее глазах, вплотную приближавшихся к его собственным, о плоских зубах, которыми она жевала еду, взятую у него из рук в фисташковом саду.

Умирающего Фарида мать по-прежнему прижимает к себе и поет для него песенку. Она не хочет, чтобы другие пассажиры узнали о его смерти: они сделались злыми. Джамиля видела тела, выброшенные в море. Она выдержала все, и она пока жива. Пожалуй, лучше, что все произошло так, что ее сердце выдержало. Ведь главный страх был в этом: умереть раньше ребенка, выронить его из рук. Обречь его на встречу со страшным одиночеством посреди моря. Черного сердца.