Фарид видел, как его мать отодвинула камень, достала деньги и спрятала в повязке, обмотанной вокруг тела. Он слышал стук ее зубов.

Свои немногие пожитки он сложил в рюкзак с надписью «Адидас».

Он долго стоял у деревянной калитки в надежде, что придет газель. Ему хотелось встретиться с ней, ощутить ее дыхание посреди грязного двора.

Фарид с матерью отправились в путь на рассвете. Джамиля поцеловала каменный порог. Фарид подумал о запахе тех послеполуденных часов, когда его мать скидывала покрывало, оставаясь в одном лифчике, и плясала босиком. Маленький живот, блестевший от арганового масла, вращался, точно планета. Сброшенная корка жизни.

Он был центром дома. Спасательный камень.

Джамиля вынимает ключ из замочной скважины и кладет его за пазуху. Словно мыши, они с Фаридом пробираются между домами и клубами дыма. Война ведется в одном из соседних кварталов, небо исчерчено трассирующими пулями. Ключ падает в пыль. Мать не нагибается, чтобы поднять его.

— Не стоит, Фарид, времени у нас нет.

— А как же папа вернется домой?

— Он попросит мастера сделать новый.

Джамиля не сказала сыну, что Омар — ангел, спустившийся в пустыню.

Фарид оглядывается. Где-то сейчас его приятели: хозяин крытого автодрома, мороженщик, продавец солнечных очков?

Городские ворота перед ними кажутся каким-то хищником. У всех людей — звериные глаза. Волосы и лица блестят от пота. Все что-то выкрикивают, чего-то ищут. За воротами — пустыня. Они с матерью присоединяются к колонне беженцев со свернутыми матрасами на спине и чемоданами, которые они опасаются класть в автобусы.

Многие пытаются добраться до лагерей для беженцев в других странах. Джамиля знает, что это опасно: верные правительству части стерегут многие километры границы, вдоль которой тянется колючая проволока, и стреляют при попытке перейти на ту сторону.

Они направляются к морю — на грузовике, набитом вещами и неграми, тощими, как рабы. Машина почти не снижает скорости, чтобы подобрать их. Джамиля с воплем бросается следом за ней. Они прыгают в кузов прямо на ходу: сначала Фарид, ловкий, как обезьяна, потом его мать.

Фарид видит, как джип с горящими колесами сбивает старика. Это первое, что он наблюдает в пустыне.

Он не осмеливается открыть глаза. Его мать набросила покрывало на лицо, защищаясь от песка. Грузовик то взбирается на песчаные холмы, то съезжает с них.

Километры и километры в молчании: только звук мотора. Такова война, любая война. Людей везут, точно скот. Машина не останавливается, чтобы они могли облегчиться.

Все сидят с закрытыми глазами, с опущенными головами, белыми от песка.

Вдали — вязкий горизонт. Сирокко продувает пустыню, полную всякого хлама: остовов сожженных автомобилей, мусора, который шевелится на ветру.

Дедушка Муса говорит, что любая вещь в пустыне принадлежит пустыне и попала туда не случайно: ее можно будет употребить для чего-то другого, она обретет новую жизнь.

Из песка торчат цветные тряпки: рубашка, джинсы, которые кажутся плоскими, словно ткань, расстеленная на земле. Дальше башмак.

Затем — головы, пожранные жарой, погребенные в песке. Волосы, челюсти. Руки — в точности как высохшие сладкие рожки.

Все сидящие в грузовике исторгают крик, потом разом замолкают. Джамиля перегибается через борт, ее тошнит. Фарид видит это кладбище под открытым небом через покрывало на лице.

Все умершие — негры. Они скончались несколько месяцев назад. Еще до войны. Одежда цела: ни одна пуля ее не пробила.

Все в грузовике знают, в чем дело. Это беженцы из Мали, Ганы, Нигера, брошенные караванщиками после того, как вождь пообещал европейцам поставить заслон потоку мигрантов.

Вода и тень: вот боги, которым поклоняются в пустыне.

Рядом с костлявой рукой — пустая пластмассовая бутылка. Последнее телодвижение перед смертью.

Но где в этой пустыне Бог?

Джамиля хочет пить. Пить. Она роется в сумке, достает бутылку, льет воду сыну на голову, откидывает покрывало с его лица, поит его, обнимает. Пей, Фарид, пей.

Они остались вдвоем в этом мире.

Дом — глиняное яйцо, оставленное позади.

Потом — кусты, некоторые — с белесыми побегами. Это заросли солянки. Воздух становится мягче. Ветер завывает все ленивее, точно усталое животное, которое уходит прочь.

Начались предпустынные области. Виноградники. Крошащиеся каменные стены, возведенные без раствора. Заброшенные отдельно стоящие дома вроде тех, что встречаются в Тоскане. Это бывшее поселение итальянских колонистов. Плантации кривых олив. Арки ворот, ведущие в никуда.

В мотор забился песок. Грузовик останавливается. Лицо водителя прикрыто на манер туарегов, покрасневшие стариковские глаза говорят: «Выходим». Внезапно раздается взрыв, такой близкий, что заглушает крики; но небо остается чистым. Проносится стая вспугнутых птиц, на лету меняющих построение. Туарег говорит по мобильнику, выкрикивает что-то на тамашеке.[4] Фарид не понимает ни слова.

Солнечный диск висит высоко в небе. Они ждут уже два часа. Фарид и Джамиля обходят мертвую цитадель, им хочется где-нибудь отдохнуть. Площадь. Бывший муниципалитет. Они заходят в церковь. Центральная часть крыши провалилась, абсида изрисована. Пол земляной, лишь кое-где лежат кирпичи. Фарид с матерью прислоняются к стене, делят на двоих кусок хлеба. Джамиля молится. Она не в мечети, но какая разница? Это тенистое место, где люди преклоняли колени и разговаривали с голосом безмолвия.

Негр снимает обувь. Одна его ступня раздулась и напоминает освежеванного барана. Сам он из саванны и уже много дней в пути. Он опасается, что это гангрена.

К нему подходит сомалиец с ножом в руке, подносит к ножу горящую зажигалку, делает надрез на ступне и заворачивает нож в древесный лист, — так заворачивают финики, прежде чем положить их в коробку и вручить туристам.

Все бредут дальше.

Вдалеке слышится шум мотора, затем на горизонте появляется квадроцикл. За рулем сидит толстяк, на его футболке — бутылка пепси и надпись Israb pepsi.[5]

Фарид разглядывает футболку — отголосок жажды из иного мира.

Человек на квадроцикле объявляет, что он поведет всех к морю.

Они идут перед квадроциклом, напоминающим луноход.

Негр волочит свою ногу, перевязанную при помощи растений. Кое-кто бросает матрас или слишком тяжелую кастрюлю. Все шагают молча. Сперва они разговаривали, потом перестали. Слышны только стоны беременной женщины. Правда, она, похоже, будет покрепче мужчин. Женщина скрывает свою беременность из опасения, что ее отправят назад.

Шеренга тараканов пробирается между песчаных холмов.

Люди оставляют древний знак бедуинов-кочевников — цепочку следов, которые занесет песок. Они вновь предоставлены своей извечной судьбе: ориентироваться в пустоте.

Дедушка Муса отказался уходить. Опустив ноги в тазик, он будет по-прежнему сидеть в саду и смотреть, как орлы охотятся за светляками.

Джамиля совсем не выглядит грустной. Она вязнет в песке, переводит дыхание перед каждым барханом. Фарид теперь сидит у нее на спине, привязанный куском ткани, — совсем как маленький.

Джамиля молода: ей чуть больше двадцати. Молодая вдова с ребенком. Пустыня — их раковина.

У Фарида на шее висит амулет.

На горизонте появляются выжженные солнцем растения. Стена рожковых деревьев. Долгий спуск вдоль цветущих олеандров.

Этот запах — густой, буйный — совершенно незнаком Фариду.

Что это — запах моря с его сверкающим простором и синими глубинами?

Все бегут, пригнув головы, между индийских фиг с их толстыми колючими листами. Фарид спрыгивает со своей маленькой верблюдицы. Он бежит, то падая, то поднимаясь, к зарослям тамариска. Впервые в жизни он оставляет пустыню позади себя.