Детям необходимо, чтобы добро всякий раз неуклонно одерживало победу над злом — так важна ученым повторяемость результатов опыта, подтверждающего открытый ими закон.
Впрочем, я настаиваю, что Иванушка, дурачок и царевич, это одно и то же лицо. Не только благородный Иван-царевич, но и чумазый неряха и растрепа Иванушка-дурачок, к великой радости слушателей и читателей, ловит Жар-птицу, покоряет лучшую в мире красавицу, спускается в подземное царство, плывет по океану, а в небе делается почетным гостем и даже родичем Солнца и Луны, пьет с ними чай и по-свойски беседует.
Помните, в «Царевне-лягушке» царевич на время превращается в дурака? Пустил стрелу не на боярский или купеческий двор, где старшие братья получили приличных невест, а в болото. Взял в жены пучеглазую лягушку. Кто же знал, что это сама Василиса Премудрая! Таким же дураком считают старшие братья Ивана-царевича и в других сказках. Кто же еще полезет в подземное царство, да еще и подкормит несущего его орла кусками собственного мяса? Правда, Иван-царевич совершит множество подвигов, добудет для родителей молодильных яблок, освободит пленных красавиц для себя и для братьев. И передаст — дурачок — свою добычу братьям, а они, приняв драгоценный груз, бросят младшего брата погибать в подземном царстве, присвоят его подвиги, а самый старший еще и затеет свадьбу с чужой невестой. Но добро победит, неузнанный царевич окажется на свадьбе, невеста узнает его, обманщиков накажут, а ребенок примется перечитывать сказку, чтобы еще раз убедиться в победе добра.
ГЕРОЙ, КОТОРЫЙ НЕ ЛЮБИТ РЫНОК
«Вся наша задача, — писал Корней Чуковский, на чьих сказках выросло столько поколений малышей, — заключается в том, чтобы пробудить, воспитать, укрепить в восприимчивой детской душе эту драгоценную способность сопереживать, сострадать и сорадоваться, без которой человек — не человек».
Эту задачу и решал народ, сочиняя Иванушку. Народ дал ему величайшую степень надежности, что так прекрасно показал в своей дивной поэме «Конек-горбунок» Петр Ершов. «Особенно интересной, — писал Александр Афанасьев, известный исследователь народной поэзии прошлого века, — представляется мне роль младшего из трех братьев, действующих в сказке. Большая часть народных сказок, следуя обычному поэтическому приему, начинается тем, что у отца было три сына: два — умных, а третий — дурень. Старшие братья называются умными в том значении, какое придается этому слову на базаре житейской суеты, где всякий думает только о своих личных интересах; а младший — глупым в смысле отсутствия в нем этой практической мудрости: он простодушен, незлобив, сострадателен к чужим бедствиям до забвения собственной безопасности и прочих выгод».
Все, кажется, дано старшим братьям. Но потом выясняется, что они, живя умом «ярмарки тщеславия», оказываются только жалкими дублерами Иванушки, так сказать, «контрольной группой» в поразительном, захватывающем дух эксперименте. У Иванушки нет ничего из того, чем располагают его братья, но, как ни странно, — в этом его сила.
Иванушка — фигура парадоксальная. Он лежит на печи, дремлет или ловит мух. Но когда приходит время, то как раз он-то и не спит — в отличие от умных братьев. В одной из сказок отец, умирая, просит братьев по очереди провести ночь на его могиле. И, значит, с каждым могло произойти то, что потом случится с Иванушкой. Только старшие братья «благоразумно» остаются спать дома, послав вместо себя младшего, дурака. Бессонье его в те три ночи напоминает творческую бессонницу мыслителя, поэта, влюбленного. События сказки как бы происходят в его внутреннем мире, в его душе. Он разговаривает с покойным отцом, а на третий день получает от отца в подарок чудо-коня: «Конь бежит, земля дрожит, из ушей пламя пышет, из ноздрей дым, валит».
Отец дарит Ивану коня со словами: «Пусть он служит тебе, как мне служил». Но ни в какой конюшне такого коня не сыщешь. Он вообще не любит жить в конюшнях, является по свисту неизвестно откуда и уходит неизвестно куда. Волшебный Сивка-бурка — духовное наследие отца, его благословение. Отца, который теперь представляет всех отцов, живших на земле. Конь — подарок юноше от всех предков, от всего народа, какой был, есть и еще будет. В сущности, это Пегас, символ поэзии, спутник вдохновения. И вдохновение в высшей степени присуще Иванушке.
В одной сказке, выйдя из уха коня, Иванушка — уже нарядный красавец. Ясно, что он и Иван-царевич — это одно лицо. Вместе с другими женихами он хочет на коне допрыгнуть до окна терема, где сидит царевна, поцеловать ее и принять из ее рук платок в залог их будущего союза. Трижды Иван участвует в турнире и в первый же день чуть не достигает цели, поразив всех. И вдруг красавец витязь пропал, а восхищенных братьев встречает дурак со словами: «Не я ли это был?», чем вызывает безудержный смех. Он как бы испытывал братьев, любят ли они его, могут ли, пусть на миг, представить его победителем, предметом всеобщего восторга.
Победитель, как и Золушка, остается неузнанным. Всех молодых людей зовут во дворец, поят пивом и приглядываются, не вытрет ли кто губы заветным платком. Иванушку (он и во дворце сидит за печкой, черный от сажи, волосы дыбом, рот разинут) никто и за гостя не счел. Лишь на третий день и ему дали пива; тут-то он и утер губы платком царевны.
Полюбите меня черненьким, а беленьким всяк полюбит. Иванушка явился во дворец дураком, а не царевичем, ибо ему важно знать, верна ли его невеста своему слову. И если первого поцелуя удостоен царевич, то второй достается уже дураку, нелепому и жалкому с виду. Зато теперь и невеста стала жить по сказочным нормам, поэтичным и справедливым.
МАШИНА ВРЕМЕНИ
У сказок про Иванушку огромная историческая глубина. Ребенок, слушающий их, и впрямь проникает через тридевять земель в тридесятое царство. Пустившись на машине времени в прошлое, мы сначала встретим там крепостного мужика, который, по русскому выражению, придуривается, то есть нарочно притворяется безвредным для сильных мира сего дураком. «Нужно быть очень умным, чтоб сыграть дурака», — писал поэт Николай Глазков. (Это он, назвав себя в 40-х годах «величайшим гуманистом эпохи», как бы спародировал самого Сталина. Выглядел поэт безумцем, и никто его не тронул). Еще вглубь, и мы становимся свидетелями распада родового общества. Над младшим братом, остающимся у родительского очага до смерти родителей, смеются сторонники новых порядков (об этом пишет фольклорист В. П. Аникин).
И вот — родовой строй, детство «человека разумного». Если верить В. Проппу, автору труда «Исторические корни волшебной сказки», то в родовом обществе перед инициацией, посвящением во взрослые, подростков испытывали не хуже, чем ныне космонавтов или спасателей. Они переживали жуткие приключения, нарочно подстроенные взрослыми, геройски преодолевали боль, страх, решали труднейшие задачи, разгадывали коварнейшие загадки. Все это и ушло в волшебные сказки. Если они и впрямь вышли из обряда инициации, то можно мысленно протянуть нить от пращуров, создавших нормы взаимной поддержки и родового братства, без чего человечество в своем начале просто не выжило бы, до наших детей и внуков на пути в то будущее, какое сейчас полубессознательно создается нами.
В сущности, обряду инициации до сих пор подвержены те, кто неизбежно проходит бесписьменное, неграмотное, первобытное время детства. И значит, волшебные сказки не просто воспоминание про этот обряд, но сама инициация. Да и вся история есть в сущности инициация с ее головоломными загадками, на которые мы еще не полностью ответили, и ужасающими испытаниями, какие мы еще не прошли до конца.
Общество обречено, если человек останется беспомощным перед стихиями собственного бытия, если он не осуществит наконец завет Сократа: «Познай самого себя».
И тут приходит на память известная загадка, которую Сфинкс ставил перед каждым, идущим в Фивы. А вдруг это одна из тех загадок, какие предлагалось решать и отрокам при инициации? И испытуемые верили, что от разгадки зависят их жизнь или смерть? Ведь в греческом мифе Сфинкс сбрасывал со скалы не сумевших найти разгадку. Загадка такая: «Кто утром на четырех, днем на двух, вечером на трех ногах?» Только Эдип нашел разгадку: это он сам, человек, в младенчестве бегающий на четвереньках, в старости опирающийся на палку. После верного ответа погиб Сфинкс.
