— Хорошо, есть у меня в запасе две такие профессии, — заговорщицки прошептал Олег.

— Ну и хорошо, расскажи об обеих.

Почему я решил, что специальность, сохранившая связь с прошлым, увлечет Чижика? Потому что вспомнил прекрасные модели судов, которые он мастерил дома, на Черном море. Были среди них современные пассажирские лайнеры, катамараны, но больше всего было старинных парусников. Их белоснежные паруса, тонкая паутинка такелажа — все было почти как настоящее, только совсем крошечное. Однажды мы сфотографировали модель фрегата с близкого расстояния. Результат ошеломил. На фотографии было запечатлено настоящее судно. Кому бы я ни показывал фото, все были уверены, что это учебный парусник; а один моряк, когда я открыл ему секрет снимка, так и не поверил, что это модель, — слишком уж тщательно и грамотно был выполнен такелаж фрегата.

И вот теперь Тиме предстояло познакомиться с работой настоящего такелажника…

Древнегреческое предание гласит, что родоначальник одной из фригийских династий Гордий, основав новый город, пожертвовал в честь столь знаменательного события в храм Зевса свою колесницу. К дышлу колесницы хитроумным узлом он привязал ярмо. Узел был настолько сложным, что распутать его не удавалось никому. Поэтому никого не удивило, когда оракул предсказал, что человек, развязавший гордиев узел, станет владыкой Азии. Предсказанию суждено было сбыться. Когда Александр Македонский вступил в Гордиан, так был назван город в честь его основателя, он, не утруждая себя распутыванием узла, разрубил его ударом меча.

С тех пор прошло немало времени. Морской флот, бывший поначалу преимущественно гребным, стал оснащаться парусами. Привязывая снасти, моряки научились вязать узлы не хуже знаменитого Гордия. Сначала морских узлов было немного. Завязать и развязать их мог почти любой член экипажа. Но со временем количество их видов достигло пятидесяти, а сколько было «подвидов» и разновидностей! Сотни.

Теперь не каждому члену команды было под силу распутывать замысловатые сплетения канатов. Воспользоваться же способом Александра Македонского моряки не могли: корабль не колесница. Волей-неволей приходилось искать, кто завязал узел. Приходил хмурый бородатый матрос и одним движением распускал узел, к всеобщему изумлению.

Высоко ценилось на флоте и на корабельных верфях искусство вязания морских узлов! Одно из увлечения отдельных людей стало превращаться в профессию.

Во времена парусного флота специальность такелажника была не менее распространенной, чем сегодня, скажем, профессия слесаря. Она была нужна на берегу при постройке судна, но была нужна и в море. Любой матрос был в известном смысле такелажником. Название ее происходило от голландского слова, к нему лишь добавили французское окончание.

Не только вязанием узлов занимался такелажник. В его ведении были все корабельные снасти — такелаж. Весь он делился на две основные части: стоячий и бегучий — подвижной. Стоячий такелаж закреплял на кораблях неподвижный рангоут — мачты, реи, гафели — подобие рей, но идущих лишь в одну сторону. Бегучий служил для подъема и уборки парусов.

Работа такелажника сегодня может показаться простой, но на самом деле она требовала исключительной сноровки и довольно глубоких знаний. Чего стоила одна такелажная терминология! Крякнув, набрав воздуха в могучие легкие, боцман рявкал на все судно: «Поднять фор-бом-брам-штанг!», и матросы немедленно бросались выбирать канат, идущий с носа корабля на макушку фок-мачты — ближайшей носовой части корабля. Где еще, в каком ремесле можно найти подобное слово? Для хорошего такелажника эти слова звучали, как музыка, как песня ветра в тугих снастях. Знание морских терминов было для него предметом законной гордости, ничуть не меньшей, чем умение вязать «особые» узлы. На каждый случай жизни знал такелажник несколько подходящих узлов. Ветер срывает пенные гребешки с волн, кренится бригантина. Пляшет в сумасшедшем танце верхушка мачты, на десяток метров вылетает вправо и тотчас несется влево! Даже птицы шарахаются от «взбесившейся» мачты, стараются облететь ее стороной. Задрав головы, со страхом видит экипаж, как над головами болтается кусок оборванного каната. Его надо немедленно закрепить. Но кто на это решится! «Боцман, готовь бочонок рому!» — несется над палубой матросская шутка. Вперед выходит высокий, стройный матрос, ловкими руками вяжет он двойной беседочный узел — самый подходящий для крепления предохранительной веревки вокруг пояса человека. Помочь ему вызывается другой матрос. Вместе они поднимаются по мачте наверх. Раскачиваясь на страховочном канате, как воздушный гимнаст в цирке, матрос ловит обрывок каната и прямым морским узлом намертво закрепляет его. Под дружный одобрительный рев команды спускается на палубу. Боцман вручает храбрецу заслуженную чарку — таков морской обычай.

Надо ли зачерпнуть за бортом воды, привязать шлюпку или канат к скобе якоря — везде нужны умелые руки такелажника. Хорошо известно, как классифицировались парусные корабли, — по мачтам, по количеству пушек. Но наверное, никому не приходило в голову посчитать, сколько же узлов нужно было завязать такелажнику на самом обычном, заурядном корабле. Тысячи. И чем больше и сложнее было парусное оснащение, тем больше было на судне такелажных работ…

Теперь осмотрим 64-пушечный «Ингерманланд» — один из лучших кораблей русского флота Петровской эпохи. Он был спущен на воду 2 мая 1715 года с верфи Санкт-Петербургского адмиралтейства. На коротком баке корабля красовались две 12-фунтовые пушки, фок-мачта, два трапа по левому и правому борту. Здесь были размещены бронзовые пушки, грот-мачта, запасной рангоут. Даже одного беглого взгляда на паруса и такелаж судна было бы достаточно, чтобы понять огромную разницу в такелаже судов древности и XVIII века. Бесчисленное переплетение корабельных снастей походило на сплошную сетку, повешенную на просушку. На реях и мачтах судна виднелось множество переплетений, узлов, сращенных канатов.

Но было бы ошибочным думать, что искусство такелажника исчезло. Конечно, оно стало менее нужным, но не угасло. Даже на современном судостроительном заводе вы найдете участок такелажных и парусных работ. По-прежнему они нужны флоту. Не обойтись без такелажа ни буксиру, ни океанскому лайнеру. Дело в том, что такелаж — не только паруса и снасти, это еще многие другие «канатные» устройства. Если бы мы с вами могли понаблюдать за тем, как швартуется стопушечный фрегат, то, без всякого сомнения, обратили бы внимание, что делает он это почти так же, как современные теплоходы.

Медленно и величаво, боясь зацепиться своими стальными боками за причал, теплоход подруливает к берегу. Толпа встречающих держится на почтительном расстоянии, чтобы не мешать швартовке. Все — и сотни пассажиров лайнера, и встречающие — следят за движением двух людей — вахтенного на судне и дежурного матроса на причале. В какой-то момент громада теплохода замирает. Всего несколько метров отделяют его борт от причала. Пора. Что есть силы вахтенный швыряет груз с намотанным на него тонким, но прочным шпагатом. Встречающие невольно подаются в сторону. Каждому кажется, что груз летит прямо в него, — так же шарахаются от шайбы, вылетающей за поле, сразу десятки зрителей. И напрасно — движения моряков точно рассчитаны. Руки привычны к такелажу. Подхватив груз, матрос вытягивает поданный с теплохода пеньковый канат толщиной с пожарный рукав и, как во времена парусников, накидывает его конец на чугунную тумбу. Все, теперь теплоход надежно крепится к причалу. Почему для этого используют пеньковый канат, а, скажем, не стальной трос? По той простой причине, что его было бы не поднять даже самому дюжему матросу: весил бы он не одну сотню килограммов. К тому же стальной трос не безопасен — при изгибании его жилы, бывает, ломаются и, как острые вязальные спицы, торчат во все стороны. Не спасают даже брезентовые рукавицы. «Спицы» легко протыкают их. Пенька намного удобнее — легче, не ржавеет, не колется, не пачкает, при этом ее запаса прочности вполне хватает. Вот почему моряки и сегодня ценят хорошую такелажную работу. Кропотливо и старательно готовят такелажники швартовы для нового судна. Их рабочие места оснащены многими механизированными инструментами, но многое осталось здесь в таком же виде, как на первых верфях в Санкт-Петербурге или Ливерпуле.