— Давно отключил машину? — спросил он кузнеца.

— С час, наверное, не больше, — ответил тот неуверенно.

— Что же ты, на молоте собирался блины печь, что ли? Потрогай-ка! — Кузнец приложил руку к металлу — он был все еще теплым, а ведь прошло около часа.

— Тут не только блины печь, щи варить можно, — проворчал наладчик, продолжая осмотр молота.

По тому, как это было сказано, можно было понять, что мастер доволен обнаруженным. Теперь предстояло найти причину перегрева. Так оно и есть! Стальной шток, который они только что проверяли, блестел только с одной стороны. Значит, сальник, сквозь который он проходит, перекосился, неправильно обжимает деталь. Несложная вроде бы вещь — сальник — по существу уплотнительная резинка, этакий черный резиновый бублик. Внутри его сжимает пружинка. Своей внешней стороной «бублик» прижимается к неподвижному цилиндру, а внутренней, обжатой пружиной поверхностью обтягивает скользящий вдоль него шток. Делается это для того, чтобы удержать давление воздуха, пара или газов, необходимых машине для работы. Перекосился сальник, стал прижиматься к штоку только одной стороной — вот он и перегрелся от трения. Но не в трении даже дело. Не получилось ли так, что с разогретой стороны штока стало исчезать масло, как с раскаленной сковороды?

Николай Петрович достал из сумки инструмент и принялся регулировать «направляющие», стараясь выправить перекос сальника.

— Теперь блины здесь не пожаришь, придется тебе к теще на блины ездить.

Кузнец, повеселевший после того, как неисправность обнаружилась, не стал отшучиваться. Чем мог, он помогал наладчику — подавал инструмент, поддерживал ключи.

Работа приближалась к концу. Хорошо подтянув последние гайки, Николай Петрович убрал ключи в сумку. Кузнец потянулся к рычагам управления молотом. Присутствующие было приободрились, но наладчик не дал включить машину:

— Поперед батьки в пекло не суйся! — Он принялся снова осматривать молот, желая убедиться, что обнаруженная неисправность была единственной.

Рабочие заволновались:

— Кончай, Петрович, нам работать надо.

Но наладчик словно не слышал их. Любое дело он привык доводить до конца. Добросовестность в работе была для него таким же естественным делом, как умывание рук перед едой. Он был честным рабочим и не мог допустить, чтобы после его ухода машина вдруг снова разладилась бы. Другие назвали бы это рабочей гордостью или рабочей честью, может быть, еще какими-нибудь высокими и красивыми словами. Если бы ему самому пришлось говорить о том же самом с трибуны, он, наверное, тоже говорил бы такие слова, но… о других. Когда же дело касалось его самого, он считал себя просто честным рабочим. И всех, с кем ему приходилось встречаться, он делил про себя на честных рабочих и «летунов». Так он называл всех, кто заботился только о своем кармане, — кое-как выполнив работу, такие люди бежали закрывать наряды. Если работа предстояла сложная и невыгодная, «летуны» тут же начинали лавировать: то у них появлялись больничные листы, то еще что-нибудь… не понимали они, уклоняясь от сложной работы, что сами себя обкрадывали. Избежав ее раз-другой, спасовав перед трудностью, начинали уже всерьез ее бояться. У них исчезала уверенность, что они вообще в состоянии с ней справиться, становились как бы неполноценными специалистами.

Другое дело — кузнец или бригадир судосборщиков, которых он хорошо знал. Это были честные рабочие, знающие свое дело, а подгоняли его потому, что, конечно же, их беспокоил вынужденный простой. Поэтому наладчик не обижался. Он продолжал педантичный осмотр машины. И нашел то, что искал, — в молоте заедали опорные «пальцы».

Снова наладка, терпеливая, хладнокровная, и вот наконец молот готов к работе.

— Попробуем.

Кузнец точно по центру установил заготовку, нажал рычаг. Бетонный пол вздрогнул под ногами. Все подались вперед, окружили наладчика, снимавшего размеры с еще горячей поковки.

— На, — протянул он ее бригадиру судосборщиков, — иди работай!

— А подойдет? — недоверчиво протянул тот, беря в руки металл.

— Подойдет, — уверенно и на этот раз серьезно, без обычной шуточки ответил Петрович.

Снова торопливо ухал молот. Одна за другой поковки падали в деревянный ящик. Наладчик собирал ключи, плоскогубцы, отвертки, аккуратно раскладывая их в ячейки своей инструментальной сумки. Рабочий день только начинался, и ему предстояло наладить еще немало необходимых заводу машин — молотов, агрегатов, станков. Почему необходимых? Да потому, что кроме поковок, огромных стальных конструкций, любой корабль состоит из сотен тысяч деталей самой замысловатой формы — валиков, штоков, шестерен, которые изготавливаются с помощью механической обработки, на этих самых станках — фрезерных, токарных… О том, что они из себя представляют, как работают на них станочники-судостроители, вы узнаете чуть позже.

…Закончив знакомство с двумя новыми профессиями — кузнеца и настройщика, — мы с Чижиком почувствовали себя уставшими.

— Пошли-ка передохнем, Олег, — предложил я.

Тот неохотно согласился: экскурсия увлекла его не меньше, чем нас с Тимой. Мы расположились в тени любовно ухоженных акаций на аккуратной зеленой скамейке.

— Прислушайтесь, — сказал вдруг Олег.

Мы умолкли, внимательно ловя каждый звук. Было их множество. Из открытого окна соседнего цеха доносился тонкий визг какого-то инструмента, чуть правее и ближе к нам слышался громкий непрерывный шорох, похожий на шум падающей воды.

— Шипит, как сковорода. — Чижик сидел вытянув шею и приставив обе руки к ушам, чтобы лучше слышать.

— Это и в самом деле сковорода, — Олег, кажется, говорил вполне серьезно, — а жарится на ней железная начинка для судна. Шипит токарный станок. Повизгивает фрезерный… — Он безошибочно показывал в ту сторону, откуда доносился шум.

— Олег Иванович, значит, токарь и фрезеровщик — судостроительные профессии?

— А как же? Без их работы — ни на шаг. Станочник — самый уважаемый человек на заводе.

— Извини, не совсем понял, — перебил я, — на машиностроительном заводе токарь — персона, это понятно. Но здесь, на судостроительном, разве не важнее профессии, связанные непосредственно с постройкой корабля?

— Ну знаете, — незлобиво возмутился мастер, — столько времени на вас потерял, а кажется, зря. Вот посмотрите, — он указал на судно, стоящее у причальной стенки завода, — видите, работает лебедка. Кто выточил для нее ось? Токарь. Почему с оси не срывается ведущая шестерня? Потому что фрезеровщик вырезал на ней шлиц. Почему лебедка не кувыркается за борт? Потому что сверловщик просверлил в ней отверстия для болтов. А Теперь представим себе, что все детали, сделанные станочником, исчезли с корабля. Что произойдет? Развалится он, как карточный домик на ветру, и затонет. К чему я это говорю? — Олег наставительно посмотрел на нас. — Можете сами решать, встретим мы или нет главную судостроительную профессию среди тех, с которыми сейчас познакомимся, только знайте, без них кораблю не бывать. А теперь поднимайтесь, не будем терять время, еще очень многое надо увидеть. Вперед, вперед!..

Зубы животных способны на многое. Лев одним движением могучих клыков перекусывает горло жертвы. Бобер — лесной трудяга — срезает своими небольшими зубами столько деревьев, что и топором их не сразу нарубишь. Каких только зубов нет в животном мире — от крошечных зубов грызуна до огромных (длиной в два метра) бивней слона. Ведь его устрашающие бивни — не что иное, как разросшиеся передние резцы. Нередко человеку самому приходилось испытывать на себе силу и эффективность этого «главного орудия джунглей». Неудивительно поэтому, что зубы животных послужили прототипом для многих инструментов и машин. До сих пор мы говорим «вгрызается в металл», имея в виду отличную работу режущей фрезы. Не сразу удалось найти подходящую ее конструкцию. Еще Леонардо да Винчи, работая над своими прекрасными картинами «Крещение», «Мадонна с цветком», задумывался: каким должен быть инструмент, который мог бы с легкостью резать железо?