Свободно идти можно было лишь по грядке между колеями. Но грядка эта зачастую настолько сужалась, так зыбко двигалась под ногами, что для ходьбы по ней требовалась сноровка и сноровка. А кто такой сноровки не имел, тому оставалось лишь одно: поминутно проверять глубину колеи да терпеливо выслушивать благодарности тех, кто шагал впереди и сзади, когда на них из-под сапог фонтанами летели брызги. И все-таки мало кто утратил хорошее настроение, владевшее всеми в это утро. А если некоторые и приуныли, так до поры, пока не показался впереди кедрач.

Роща была небольшая, тянулась неширокой полосой по увалу всего километра на три-четыре. Но кедрач, казалось, безраздельно господствовал над всей округой. Сам климат здесь вроде переменился. Грязь под ногами уже не хлюпала, колеи с водой исчезли, дорожка стала просто влажной. Словно и не было здесь почти недельного ненастья, а лишь мимоходом пробрызнул веселый летний дождичек. Заросли медвежьих пучек тоже вдруг как бы обрезало. Под кедрами вообще не росло никакой травы, а лежала упругая хвойная подстилка вперемежку с ползучим брусничником и мягкими лишайниками.

— Здесь и воздух совсем другой! — воскликнула Дина.

Да, в осинниках, через которые они шли до этого, воздух был сырой, застойный, с горчинкой. А тут свежий, текучий, с запахом смолки.

— А деревья-то, деревья какие осанистые! — опять удивилась Дина.

— Осанистые? — Тихону показалось забавным, что девушка заметила у кедров какую-то осанку. Но, присмотревшись, он согласился с ней. Верно же: кедры не теснятся, как осины, не тянутся безудержно вверх, как сосны, а стоят поодаль друг от друга — стволы в два обхвата, кроны раскидистые, мощные. Богатырская стать!

— Кедрач — лесной богач, — вспомнил парень присказку. — Но не скопидом, привечает всех добром. Ядрышко ореха — и белке и людям утеха!..

— А где они, орехи?

— В шишках.

— Это я знаю. А шишки где? — Дина подняла голову, стараясь разглядеть на мохнатых ветках деревьев-великанов хоть шишечку. Увидела, обрадовалась. — Как же их доставать с такой высоты?

— Да ты не вверх, а вниз гляди, — рассмеялся Тихон.

— Верно, я забыла, Степан же объяснял, что шишки ветром обило…

— Раз кедробой прошел — только не ленись, собирай. Вот когда его не бывает, тогда потруднее добыча. На деревья лазят, шестами сбивают, колотушками по стволам бьют — всячески приспосабливаются.

Но Дина уже не слушала объяснений парня. Она с детской радостью, с упоением принялась собирать шишки.

— До чего ж они красивы! Смотри, чешуйка загнута, словно лепесток у цветка. А цвета какие подобраны — снаружи темно-коричневый, с зеленцой, а отковырнешь — розовый, бархатистый. До чего уютно лежать орешку! А капельки серы — будто бриллианты. А запах! Никогда не думала, что шишки так чудесно пахнут! — восторгалась она.

Невозможно было без улыбки смотреть на нее в эти минуты. Тихон рассмеялся.

— Или ты до этого шишек не видала?

— Орехи кедровые в детстве нам иногда покупали. А живой шишки не видала ни разу.

— Живой? — Тихону стало еще веселее.

— Конечно! Она же вчера еще на дереве росла.

Впервые видел Тихон Дину такой оживленной, будто просветлевшей. Радостно было ловить ее сияющий взгляд, слушать ее возбужденный голос. А еще больше радовало то, что Дина не чуралась его, что весь сегодняшний день он мог провести рядом с ней.

Но не оправдались эти надежды. Минуту спустя Тихон увидел невдалеке отца. Спиридон шел, сгибаясь под тяжестью большущего бугристого мешка. В мешке, конечно, шишки. Когда он успел их насобирать? И вообще, как он здесь оказался? Среди приехавших его не было. Значит…

Вон за деревьями мелькнули еще две знакомые фигуры: Евсей и Алеха. Неужто отец отправился на промысел с ними?.. Так, наверное, и есть! Он исчез из дому еще вчера. Задумал, выходит, поживиться, догадался по каким-то приметам, что будет кедробой. Теперь перепугались. Евсей с Алехой пустились уже наутек, торопятся скрыться с глаз людских. Отец, видать, тоже растерялся. Остановился, ухмыляется виновато… Прятаться, понятно, не в его натуре. Но лучше все-таки, если бы и он неприметно скрылся.

Нет, где там! Это не в натуре Спиридона. Опомнился, направился прямо к ним.

— Здорово бывали, кого не видали. — И сразу задиристо к сыну: — Чего бычишься? Али на отца глядеть по-людски разучился? — Сбросил с плеч мешок, уселся на него. Хохотнул презрительно: — Евсей-то с Лехой драпанули. До смертоньки пужливые стали. Узрили племяша с птахой-девахой, а рванули будто от медведя…

Тихон угрюмо, молча собирал шишки. Знал: возрази отцу, скажи хоть слово, он непременно уцепится за него, полезет в словесную драку.

Но Дину заинтересовал отец Тихона. Она посмотрела на него с любопытством, спросила:

— О ком вы это говорите?

О вас с Тишкой, о ком еще боле! Евсей — браток мой, Алеха-придурок племяшом доводится… Перепужали вы их страшенно.

— Мы? — искренне удивилась Дина. — Как мы могли кого-то испугать?

— Тем и перепугали, что в кедрачи нежданно-негаданно заявились.

— Непонятно. Почему нежданно, разве вы не с нами приехали?

— Гм… оно как считать… Спиридон кашлянул в кулак.

Тут уж Тихон не мог заставить себя молчать.

— Считать надо только так: калинникам удалось окончательно завербовать тебя.

— Но-но! Думай, чего мелешь, — сказал Спиридон таким зловещим голосом, что Дина похолодела. На Тихона же окрик отца не возымел приметного действия.

— Я и думаю как раз о том, чего говорю, — продолжал он негромко, но жестко. — Потерял ты, видно, последнее уважение к себе, если за Евсеем потянулся…

— Тля ты зеленая! — задыхаясь, как от удушья, прохрипел Спиридон. — Потерял, вишь, уваженье… Да я, может, это самое уважение ныне как раз нашел.

— У калинников?

— Заткнись! Калинники моему забору троюродный плетень.

— У кого же ты тогда это уважение нашел? — не без насмешки поинтересовался Тихон.

— У самой Александры Павловны, ежели хочешь знать!

Не усмехнись Тихон при этих горделивых словах, разговор, может, обрел бы постепенно спокойную форму и Спиридон объяснил бы, в чем именно оказала ему председательница уважение. Но Тихон проявил недоверие, и отец рявкнул:

— Дерево перед прутом не гнется!.. Не обязан я всякому щенку докладать, что да к чему.

— Не обязан — и не надо! — Тихой круто повернулся, ушел вглубь кедрачей. И зря. Если бы у него достало выдержки переждать, перетерпеть очередной наскок отца, он узнал бы немаловажную новость.

Спиридон очутился в лесу вовсе не по сговору с «калинниками», даже не потому, что сам соблазнился легкой поживой. Третьего дня его встретила председательница.

— Колхозу дают лесную делянку, — сказала она. — Как только закончим уборку, так отправим людей на валку леса, чтобы успеть заготовить и вывезти его до глубоких снегов. Делянку эту надо получить немедля. Ты, Спиридон Панкратович, по строевому лесу великий специалист, так не поможешь ли колхозу выбрать получше делянку? Чтобы и лес был добрый и подъезд удобный.

— А где обещают делянку?

— За кедрачами.

— Не больно далеко, можно сходить, уважить.

— Зачем ходить? Запряги Серка.

— Серка? — Спиридон знал, что это выездная правленческая лошадь, на которой куда попало не ездили и которую не всякому давали.

— Благодарствую, — растрогало такое внимание старика. — Интересуюсь вот чем еще: лес-то с делянки на какую стройку пойдет?

— Клуб будем строить и доильный зал для «карусели».

Слово «карусель» мало тронуло Спиридона — мельком он слыхал, что это какая-то новая доильная установка. Зато весть о строительстве клуба крепко задела. Его даже передернуло, как если бы глотнул перекисшего до горечи квасу.

— Стало быть, надумали клуб-то…

— Надумали, Спиридон Панкратович. — Председательница вроде не заметила ничего. — И хотим тебя просить, чтобы возглавил бригаду плотников.

— Меня? Кхе-кхе… — озадаченно поскреб в затылке Спиридон. — Куда уж мне… Устарел я…