– Теперь разберемся с левой стороной, – сказал я. – По моему глубокому убеждению, монастыри должны заниматься духовными делами: молиться богу за грехи наши, переписывать книги, помогать сирым и убогим. Мирские дела не должны отвлекать монахов от богоугодных занятий. Поэтому, игумен Дмитрий, приезжай ко мне только по делам монастырским. Чем смогу, помогу.

Настоятель монастыря, в отличие от старшего брата, не побагровел, а покорно согнул выю и произнес елейным голосом:

– Позволишь и мне уйти, князь?

– Позволяю, – молвил я.

Игумен Дмитрий встал, перекрестился на икону, попрощался и вышел вслед за братом.

Священники, передвигаясь выше по лавке, не скрывали злорадные улыбки. Значит, поддержка среди горожан мне обеспечена.

– С тобой, ключник, мы и так будем по несколько раз на день советоваться. Ты – мой ближний человек. Так что нечего здесь порты просиживать, иди заботься о моем имуществе, – продолжил я.

Онуфрий вроде бы не обиделся. Или виду не подал.

– У нас что, на все княжество два купца и один ремесленник? – задал я вопрос.

– Нет, – ответили в один голос оба купца.

– Когда в следующий раз призову на совет, пусть придут еще один купец и один ремесленник, – приказал я. – Отберите сами людей достойный и здравомыслящих.

– А чего отбирать?! – сразу произнес золотых дел мастер. – Бронник Глеб и купец Ян.

Оба купца согласно закивали головами. Теперь поддержка горожан мне уж точно обеспечена. По крайней мере, достойной и здравомыслящей части их.

– Сегодня я отдохну, устал с дороги. Завтра отслужим молебен по утонувшим в море, отметим сорок дней, помянем их, – сказал я, хотя сорока дней еще не прошло.

Кроме меня, этого ведь никто не знает. Свидетель Савка считать не умеет, а остальные остались в Чернигове.

Во время молебна собор был набит битком. В нем собрались не только родственники погибших в море, но и множество любопытных. Горожанам понравилось, что я удалил от себя, а, следовательно, и от власти, обоих Сучковых. Видимо, братья рулили не слишком праведно. Кстати, оба ни в соборе, ни на поминках не появились. Поп Калистрат решил показать себя во всей красе и растянул службу часа на три. Я мужественно отстоял весь срок, крестясь и шевеля губами якобы в молитве. Когда Калистрат спросил имена княгини и моих детей, чтобы помянуть их отдельно, я громко заявил:

– Поминай всех вместе. Они все были моими детьми.

И услышал громкий шепот: мои слова передали стоявшим позади и на улице возле собора. В общем, отпиарился по-полной.

В это время на княжеском дворе полным ходом шло приготовление к поминкам. На вертелах жарили трех быков и несколько свиней. В поварне в огромных котлах варили разное мясо и рыбу. В пекарне пекли хлеб, пироги и калачи. Из подвалов тащили разные соленья. Как здесь говорят, гостьба готовилась толстотрапезная. Тягаться с черниговским князем я, конечно, не мог, однако приказал ключнику организовать поминки на славу, не жалея продуктов и напитков. Я помнил римский завет правителям, которые хотят добиться любви подданных. Хлеба и зрелищ. После представления в соборе народ надо было накормить. Знатные люди и часть дружинников гуляли со мной в гриднице – вместительной столовой, расположенной над клетями с запасным оружием и доспехами, а для остальных были накрыты столы во дворе и на площади. На угощение ушли все три бочки медовухи, которые подарил мне Мстислав Святославич, и большая часть того, что было в погребах. Было там, правда, не много. Каждый горожанин мог прийти и угоститься. Вряд ли всем хватило, но все равно будут говорить, что я накормил весь город. Как в свое время Иисус Христос пятью хлебами пять тысяч человек. В таких делах главное – желание, а не результат.

Пока не знаю, почему, но я не нравлюсь воеводе Увару Нездиничу. Он напоминает мне старого старшину роты, который вынужден подчиняться молодому старшему лейтенанту, новому командиру. Привычка к дисциплине обязывает его беспрекословно выполнять приказы, вот только все время хочется послать щенка. Сейчас он сидит у меня в кабинете, который располагается рядом с моей спальней и имеет с ней одни сени, и старается не встретиться со мной взглядом, чтобы я не увидел, как не нравлюсь воеводе.

– Когда половцев ждешь в гости? – спросил я.

– Кто его знает?! Обычно в начале осени нападают, перед распутицей, – бормочет он. – Соберем урожай, откормим скотину – тут они и пожалуют, выгребут всё.

– Значит, у нас есть еще месяца три, – делаю я вывод. – Много их придет?

– Кто его знает?! – повторяет он и только потом дает ответ: – Может, тысяча, может, две.

– А от чего это зависит? – продолжаю я допрос.

На этот раз воевода сразу начинает отвечать:

– Они приходят к нам куренями, сотни по две-три в каждом. Так добычи можно больше захватить. Если узнают, что мы отпор собираемся дать, сбиваются в кош. Направятся все к нам, в коше тысячи две будет, но в прошлые годы половина в Рыльское княжество ходила.

– Тысяча – это не много, да и две тоже, – сделал я вывод. – Я думал, большое войско будет.

– Они же грабить идут, а не воевать, – объяснил воевода.

– В Рыльске ведь князь сидит Мстислав Святославич, сын моего двоюродного брата, – вспомнил я услышанное от его тезки, князя Черниговского. – С ним можно объединиться?

– Кто его знает?! – повторяет любимую фразу воевода Увар и продолжает: – Не хочет он с нами знаться. Деревеньку у нас отхватил и не возвращает. Принадлежит она боярину Фоке, который к нему на службу перешел.

– Вернуть не пытались? – поинтересовался я.

– Некому было пытаться, – ответил Увар Нездинич.

– Большая у него дружина? – задал я вопрос.

– Откуда?! Сотни полторы-две. Если ополчение соберет, то сотен пять наскребет, – поделился воевода Увар.

– Южнее нас города есть. Почему с ними не объединяемся? – спросил я.

– Зачем им объединяться с нами?! Половцы на них не нападают, – сообщил воевода. – Те города принадлежат князю Черниговскому, а у него с половцами мир да любовь. Они только нас, новгород-северских, грабят. Чем-то Изяслав Владимирович не угодил черниговскому князю, раз тот позволяет половцам нападать на нас. Только вот до новгородских земель они не доходят, а путивльские и рыльские Изяслав Владимирович защищать не хочет, потому что у нас свои князья. Забыл уже, как сам княжил в Путивле.

– А новгородский князь ничего не отхватил у нас? – поинтересовался я.

– Две деревни, – сообщил воевода Увар. – Их хозяин как уехал провожать князя на новое место, так и не вернулся сюда служить.

– А у племянника моего какая дружина? – спросил я.

– Не меньше тысячи, а с ополчением и все три будет, – ответил Увар Нездинич.

– Значит, придется своими силами отбиваться, – делаю я вывод.

– А чего там отбиваться?! – обреченно машет рукой воевода. – Пересидим за стенами, пока половцы не уйдут. Они города брать на копье не мастера.

– Сколько и какого войска у нас? – задаю я самый важный вопрос.

– В городской страже шесть десятков пеших и три десятка конных, да бояре приведут еще с сотню, в основном пеших, да ополчение можно набрать из горожан сотни две, только вояки они никудышные, – рассказал воевода Увар. – Кольчужная броня человек у двадцати имеется, у остальных кожаная или тегиляи.

Тегиляй – это стеганка, набитая паклей. Иногда к ней сверху крепят металлические пластины или куски кольчуги на плечах, груди и животе. Без пластин спасает от стрелы на излете и слабого удара саблей или копьем.

– Лучников много? – спросил я.

– Два десятка пеших, ну, и конные все, – ответил он.

– Монастыри выставляют войско? – поинтересовался я напоследок.

– Нет, – с легкой злостью произнес воевода. – Они только себя защищают.

– Собери завтра всю городскую стражу и боярские отряды, – приказал я. – Хочу посмотреть их.

– До завтра бояре не успеют, – сообщил он.

– Тогда послезавтра, – сказал я, – а кто не успеет, тот пусть обижается на себя.