За одним приглашением следовало другое. Кавалеры сменялись. Я ни с кем из них не пыталась быть милой. Напротив. Сыпала колкостями, какие только приходили в голову. А голова у меня устроена таким образом, что гадостей в ней помещается не мало. При этом я, не пытаясь затачивать произносимые фразы до уровня остроумия, позволяла репликам сочиться откровенной злостью, не щадящей самолюбия собеседника.

  В ответ же получала восхищенные улыбки. Может быть, кто-то и вправду находил подобное поведение очаровательным? Кто их знает, этих щенков, пресытившихся жизнью в пятнадцать лет?

  Одиф*фэ Чеар*рэ прощалось, как я успела заметить, гораздо больше, чем Одиф*фэ Сирэн*но. Дурной нрав здесь оборачивался эксцентричностью; дурной вкус - пикантностью; злой характер - горячностью и прямолинейностью, не свойственный лицемерному аристократическому кругу.

  Пятнадцатилетние мальчишки млели, я, бессовестно кокетничая, вела себя откровенно вызывающе. Мне не нужны были нежность, защита, понимание. Я хотела сиюминутного поклонения. Это стало способом находить энергию с совершенно новым, пряно-пикантным вкусом.

  - Прекрасно выглядишь, кузина.

   Эллоис*сент на балу предпочел выглядеть менее безупречным, чем в обыденной жизни: волосы растрепаны, рубашка распущена, щеки пылают:

  - Окажите честь, маэра, подарите танец? - отвесил он пригласительный поклон.

   - Ты - пьян, - возмутилась я.

  - Ты мне отказываешь? - рассмеялись в ответ. - Я первым за вечер нарвался на твой отказ? Чертовски лестно! Ну, что ж? Пойду, приглашу кого-нибудь ещё...

  Отсалютовав, порывисто развернувшись, он направился прочь.

  Вовсе не настроенная отвергать сделанное предложение, я была раздосадована.

  С нарастающим раздражением приходилось наблюдать, как он флиртует со смазливой блондинкой, принадлежащей к тому счастливому типу, что большинством мужских голосов признан совершенством.

  Дабы не остаться в долгу, я тоже отыскала кавалера, что не представляло сложности: в зале, где некрасивых женщин не было, мальчишеское внимание все же принадлежало мне. Конечно, успеху во многом способствовало то, что мероприятие затевалось в мою честь; то, что меня впервые преподносили изысканному обществу, словно десерт; что вокруг неуловимым ароматам распространялась тайна. Но даже все это, вместе взятое, не могло объяснить почти экзальтированного восторга, жадного блеска в глазах у кавалеров, которые, будто волки, казались готовыми перегрызться за один мой взгляд.

  Я никогда не чувствовала себя столь великолепно. Никогда прежде не приходилось пребывать от собственной персоны в таком самовлюбленном восторге. Я позволяла мальчишкам приближаться ближе, чем допускали правила приличия. Смеялась веселее и громче, чем следовало бы. И все это лишь затем, чтобы Эллоис*сент продолжал следить за мной потемневшими глазами.

  Мне удавалось подглядеть за ним согревающий душу, тяжелый злой взгляд исподлобья, когда он, глупый, пребывал в уверенности, что я занята другими. Представление 'я центр вселенной, знаю об этом и мне чертовски весело!' разыгрывалось перед множественной аудиторией, но для единственного зрителя.

  И судя по тому, как зритель налегал на спиртное, имело успех.

  Наши действия походили на простонародный перепляс: кто затейливее, кто прихотливее, кто круче. Игра, похоже, обоим приходилась по вкусу.

  После очередного виража, мальчишеская ладонь крепко обвилась вокруг талии:

   - На сей раз я не приму отказа! - горячие руки увлекли меня на середину залы. - Что ты себе позволяешь? - зло зашипел он на ухо.

  Судя по сверкающим глазам и поджатым губам, Эллоис*сент действительно злился:

  -. Есть ли в зале кто-то, на ком ты не успела повиснуть?

  - Полагаю, - есть,- пожала я плечами.

   -Ты роняешь честь семьи!

   - Подумать только! - засмеялась я.

   - В нашем роду беззастенчивых шлюх, активно демонстрирующих прелести, ещё не было.

  Кровь забурлила в жилах, жарко приливая к щекам. От обиды в глазах потемнело. Звук пощечины достиг слуха прежде, чем до разума дошло, что я делаю. Прокатившись по зале, словно выстрел, он привлек к нам взгляды множества глаз, липнущих со всех сторон; сальных и любопытных.

  Судя по вызывающей позе, Эллоис*сент отнюдь не намеревался заминать намечающийся скандал.

  Оставив его посредине залы одного, я устремилась к выходу.

  Пройдя через террасу в сад, развернулась на каблуках, к ожидаемо следующему за мной Эллоис*сенту.

  Скрестив руки на груди, топнула ногой:

   - Я жду извинений.

   - С какой такой радости? - возмутился он.

  - Ты, в самом деле, считаешь меня женщиной легкого поведения?

  Молчание.

  - Ты назвал меня шлюхой. Ты позволил себе меня оскорблять.

  Голос слегка подрагивал от подавляемых эмоций. Острый ноготь потонул в пышном жабо - мой палец уткнулся ему в грудь:

   - Ты! В твоей жизни нет ни секунды, ни мгновения, в котором не присутствовали бы другие женщины! Причем именно во множественном числе!

  - Я - мужчина! Кроме того, я никогда не применял магии, для того чтобы привлечь к себе внимание.

   - Ну и что?!

  Я так отчаянно тряхнув головой, что тщательно собранные в причёску локоны рассыпались:

   - Что с того, что ты - мужчина? Разве это дает тебе право быть мерзавцем?! И какая, в бездну, 'магия'?! Я что, настолько уродлива, что не могу привлекать к себе людей просто так?

  Мне стало не по себе от враждебности, застывшей в зелёных глазах.

  - Это низко обещать то, что никогда не сможешь дать,- ледяным тоном заявил он. - Почти жестоко.

   - Лицемер, - ласково и иронично усмехнулась я, пробегаясь пальцами по гладким, будто шелк, волосам. - Желание, поглощающее, а порой и сжигающее, называется мечтой. Она способна заставлять жить дальше. До той поры, пока остается мечтой! Воплощенная в жизнь мечта теряется, становится плоской, обрастает бытом. Никогда не следует воплощать самую дорогую мечту.

  - Что ты делаешь? - отстранился он от протянутой руки.

   - Собираюсь утолять желания, воплощая мечту в жизнь, - усмехнулась я.

  Меня порывисто заключили в объятия, приподнимая над полом. Его руки грубо сомкнулись на талии, губы впились рот, заставляя голову кружиться. Мои пальцы вонзились ему в плечи.

  Под ладонями чувствовались горячие толчки сердца, сильные и размеренные.

  Между колонами Сиа чертила серебристые полосы...

  Тело гибкое. Ещё по-юношески хрупкое. Уже по-мужски сильное.

  Мы будто оказались внутри сентиментального романа, в котором демон таки умыкает невинную девицу. Осталось решить, кто из нас демон? Хотя, вопрос о том, кто девица, на этот раз, слава Двуликим, не стоял.

  Глаза Элоис*сента на белом лице казались черными.

   - Подари мне мечту, Одиф*фэ, - исступленно шептал он. - Лёд не способен удержаться рядом с такой огненной шевелюрой, как у тебя. Целуй меня. И ничего не говори.

   - Ты любил танцовщицу Гиэн*сэтэ...

  Черты окаменели, превращаясь в маску. В пустых, как стекла, глазах оказалось сложно что-то прочитать. Будто заслонку выдвинули.

   - Уже успели напеть? - с горечью покачал он головой. - Гиэн*сэтэ была содержанкой Те*и, отличалась красотой и отлично знала своё ремесло. Мне в этой 'любви на троих' досталась неблаговидная роль. Хотя, кто в итоге выглядел 'бледнее', большой вопрос. Думается, то, как дядя свернул дела, его не красит. И ...я не отрекусь от неё, Оди. Даже ради тебя. Я любил её. По-своему...

   - По-своему? - переспросила я.

   Пытаясь осмыслить, что значит 'по-своему'? Не очень любил? Безумно любил? Любил - как мог.

  - Хочешь стихи?

   - Что...?

   - Стихи, - усмехнулся он.

  - Даже и не знаю ...

  - Разве такие речи ожидает услышать герой-любовник от прекрасной маэрэ в награду за труды? - деланно возмутился рифмоплёт. - Я все равно прочту! - заявил он упрямо.