Я до сих пор помню, как открывался её беззубый черный рот. Он возвращается ко мне в кошмарах снова и снова:

   - Гори огнем!

  К раскиданному хворосту полетели факелы.

  Я не могла поверить, что это конец. Сердце билось, душа - надеялась. Тело, молодое, полное сил, не желало сдаваться. Оно хотело жить. Безумно хотело.

  Но когда дым накрыл нас едким, ядовитым, густым облаком, я поняла: никто не пощадит; никто не спасет. Мы умрем. Лютой, жуткой, мучительной смертью. Животный ужас вытеснил все: любовь, чувство собственного достоинства, милосердие, веру в богов и в посмертье. Крик смертельно раненого зверя устремился в небо.

  Огонь взлетел, обретая полную силу. Мир скрутился, съежился, словно конфетный фантик, многоцветный и пустой.

  Осталась боль.

  Огненные ручьи текли и плясали, прорываясь в легкие, сплавляя кожу, мышцы, сухожилия. Меня разрывало на части, в каждую разорванную клеточку впивались тысячи жадных плотоядных зубов.

  Я больше не боялась смерти. Из пучины страданий она виделась единственным спасением. Я звала смерть, как избавительницу.

  ***

  Первым, что я увидела, придя в себя, было обугленное тело моей несчастной матери. На лоснящемся, совершенно лысом, будто наполированном черепе лишь кое-где пружинками топорщились редкие волоски - жалкие останки прекрасных, густых кос, - предмет зависти многочисленных соперниц. Почерневшие глазницы сочились сукровицей.

  В воздухе медленно оседали сажа и пепел.

  Пока я поднималась на ноги, люди в немом ужасе наблюдали за этим простым действием. 'Ведьм' жгли часто. Куда реже им удавалось пережить смерть.

  Ярость, - белая и праведная, всепожирающая, - обернулась огнем. Он послушно пошел к рукам, словно выдрессированный пес к хозяину. Обращенное в бичи пламя, полетело, врезалось в тела недавних палачей, заставляя их обугливаться, скукоживаться и таять под воздействием немыслимо высоких температур.

  Один за другим люди исчезали, рассыпались черным пеплом, кружащимся в воздухе.

  Струи-бичи взлетали и били до тех пор, пока не осталось ничего, кроме выжженной земли да высокого равнодушного неба.

  Глава 2

  Улочки Бэртон-Рив

  Из небытия меня выдернуло знание о том, что кто-то находится рядом.

  Я села, с недоумением оглядываясь вокруг. Тяжелое небо, готовое разродиться дождем, ни о чем не говорило. Как я оказалась на черном обожженном пустыре; кто я - не удавалось вспомнить. Ветер тоскливо гремел цепями на столбе. Большая черная ворона, прогуливающаяся на тонких ножках, заметив подозрительные, с её точки зрения, движения, вспомнила, что она, как-никак, птица, возмущенно махнула косыми крыльями и улетела, оставляя меня в одиночестве.

   Кое-как доплетясь до кирпичной коробки дома, я толкнула дверь. Взгляд выхватил из липкой темноты шаткую лестницу, убегающую вверх, скалящуюся многочисленными острыми ступеньками.

  Навстречу поднялся ужасный смрад. Стараясь не обращать на него внимания, преодолевая подкатывающую к горлу тошноту, я поднялась по лестнице с облезлыми перилами на второй этаж, на верхних ступенях столкнулась с худеньким щуплым подростком.

  Парень, выхватив нож, направил его в мою сторону и замер, как гончая перед прыжком, приготовившись отразить возможное нападение. Острие лезвия слегка вздрагивало, скорее пугливо, чем кровожадно.

  - Девочка, ты кто? - напряженным шепотом спросил он.

  Я молчала, не зная, что ответить.

  - Хоть голос подала бы, - проворчал паренек, - а то не знаешь, взаправду ли живая? Или мертвяк?

  - Живая, - сорвалось с моих губ

  Впрочем, не очень уверенно.

  Мальчишка медленно опустил руку, не отводя настороженного взгляда:

   - А почему ты в таком виде? Прикройся, - бросил он через плечо, отворачиваясь.

  Пока я пыталась найти одежду, парень болтал и болтал, не умолкая:

  - Ты как сюда попала-то? Я тут добрый час околачиваюсь. Пока вот не встретил ни одной живой души. Все словно повымерли. Ерунда бесовская! Точно говорю - бесовщина! Посуди сама: всего один труп, в комнате напротив. А спиной чувствуешь целый легион духов. А уж смердит!- мальчишка наморщил нос. - Нужно поскорее отсюда тикать. В таких местах, как это, нельзя оставаться после захода солнца...

  Сгущающиеся сумерки обостряли предчувствие опасности, заставляли ускорять шаг.

  Мы довольно быстро прошли через поле. Обогнув чахлый, грозивший превратиться в сухостойник, перелесок, миновали черту отделяющую пригород от городской окраины.

  На улице не светилось ни огонька. Насупившиеся двух-трех этажные здания, налепленные одно на другое, с окнами, наглухо закрытыми ставнями, напоминали ратное воинство в полных доспехах с опущенным забралом.

  Свернув с прямой, как стрела, улицы, мы подошли к задыхающейся речушке, походившей на сточную канаву. В воздухе держались тяжелые миазмы прорванной канализации. Мосток, перекинутый с берега на берег, когда-то тонкий и ажурный, состарился и истончился.

  - Зачем нам сюда? - осведомилась я, недовольно рассматривая кожуру с какого-то экзотического фрукта, плывущую по гнилостным стоячим водам.

  - Хочу утопить в нечистотах одну надоедливую девчонку, - огрызнулся паренек.

  - Хоть накормил бы, что ли, перед смертью, - буркнула я, усаживаясь на каменную ступеньку лестницы, спускающейся к затхлой, грязновато-зелёной воде.

  Мальчишка присел рядом, достал откуда-то из кармана корку хлеба и великодушно протянул мне. Я её быстренько проглотила, игнорируя неаппетитные канализационные запахи.

   - Кого же ты всё-таки ждешь? - не то, чтобы мне было особенно интересно, но я хотела поддержать беседу.

   - Одного парня. Он работает на страшно крутого мэйра.

   - И что в нём такого особенно крутого, чего нет у других?

   - Не с малявками это обсуждать! - моё молчание чем-то его не устроило, и парень продолжал. - Те, кто работает на него, тоже жутко крутые. И денежки у них всегда водятся не маленькие. Вот я и хочу стать одним из них. Только иногда мне кажется, - понизил голос мой случайный спутник, - что напрасно я во все это влез.

  От усталости сильно клонило в сон. Мне казалось, я всего на мгновение прикрыла глаза.

  Последнее, за что пытался зацепиться ускользающий в сновидение разум, было журчание воды, весело струящейся по камешкам.

  Вода журчала по-прежнему, когда я проснулась.

  Ночь успела опуститься на город. Она обещала быть безлунной. Тучи покрыли небо, не давая возможности ни одной из трех лун пробиться сквозь толстое одеяло низких облаков. Полыхали далекие зарницы. Ветер набирал мощь и скорость.

  Придерживаясь рукой за каменную кладку стены, я по инерции сделала несколько шагов вниз.

  Ступени за долгие годы существования успели сильно осклизнуть, не удержав равновесия на влажной плесневой шубе я, пролетев несколько ступенек, с головой ушла в черную, ледяную, затхлую воду.

  Благодарение Двуликим, канава оказалась не глубокой. Немного побарахтавшись, мне удалось нащупать дно. Отплевываясь, я пошарила руками, в надежде отыскать опору, но вместо твердого камня, руки наткнулись на мягкое тело утопленника. Перевернув его, я узнала в трупе моего недавнего словоохотливого щедрого спутника.

  Кажется, одному 'жутко крутому мэйру' он пришелся не по вкусу.

  Больше ни о чем подумать я не успела. Стальные пальцы сомкнулись на горле и принялись беспощадно душить. Тело сделалось непослушным, будто сотканным из ваты; перед глазами поплыли алые круги. Не давая прийти в себя, невидимый душегуб начал утягивать меня под воду. Липкая жижа хлынула в глаза, ноздри, в горло.

  Как я теперь понимаю, выброс магии был спонтанным, но смертоносным. Я выжгла этой твари мозги.

  Но тогда я не смогла понять, почему вдруг убийцы разжал пальцы, просто жадно пользовалась возможностью дышать. Несостоявшийся убийца медленно-медленно, словно мы стояли в забытой топи, погружался в жижу.