Сам Лао Ли получил три письменных приглашения и еще несколько устных:

– Господин Ли, когда получите повышение, не оставьте, пожалуйста, своим вниманием, замолвите словечко, чтобы дали вашу должность, а завтра вечером покорнейше прошу ко мне.

Лао Ли любил юмор, но все хорошо в меру, и он бросал приглашения в корзинку.

Наконец появился приказ: повышение, разумеется, получил Лао Ли. А на его место назначили какого-то Вана. Сослуживцы хором поздравляли Лао Ли и пытались пронюхать, кто такой Ван. Лао Ли тоже его не знал, но все считали, что Лао Ли хитрит, и негодовали: «При его-то связях можно быть и пооткровеннее; не сказать нам, черт его побери!» Теперь все ждали увольнения Чжан Дагэ.

– О! Лао Ли, поздравляю! Поздравляю! – Господину Суню снова представился случай поупражняться в официальном языке. – Когда зовешь гостей? Я могу составить компанию, в сущности. Ты теперь как сыр в масле будешь кататься.

Звать гостей Лао Ли не собирался, и все окончательно в нем разочаровались, особенно Символ Тоски, который решил, что Лао Ли плохой друг. Господин Цю, собственно, имел высший разряд и ничуть не завидовал Лао Ли, но сердце его одолевала тоска, если он не мог кого-нибудь поддеть. И он ходил, чесал языком, подстрекал, дразнил, а все дела взвалил на Лао Ли. Лао Ли привык работать за других, но прежде господин Цю – Символ Тоски – очень любезно просил его об этом, а сейчас вдруг приказал, как свекровь невестке, даже нос его, казалось, говорил: «У меня солидный стаж!» Лао Ли не сразу вышел из себя. Он долго думал, прежде чем пришел к мысли: либо быть с этой сворой заодно, либо порвать с ними. И он решил проявить твердость: все равно он уже продал душу Сяо Чжао! Лао Ли возвратил Цю бумагу и сказал:

– Делай сам, мне нужно повидать одного человека! – Он имел в виду Чжан Дагэ. Губы у Лао Ли дрожали: он не привык так разговаривать с людьми.

Стоит ли рассказывать Чжан Дагэ о том, что его могут уволить. Ведь это – слухи. Но слухи в служебных сферах часто подтверждаются фактами. Тогда Чжан Дагэ будет еще тяжелее. Чжан Дагэ выглядел чуть получше, но был каким-то вялым. Лао Ли счел это дурным признаком. Чжан Дагэ был неутомим, как дождевой червь, никогда не ленился, ни от чего не увиливал. А сейчас он был очень уж тихий, словно выбившаяся из сил лошадь, которой даже хвост трудно поднять. Да, это дурной признак! Лао Ли стало не по себе. Что бы там ни говорили о Чжан Дагэ, Лао Ли считал его своим другом.

– Ну, как, Дагэ?

– Садись, Лао Ли! – Он и сейчас старался быть вежливым, помнил о приличиях, хотя в словах не было прежней уверенности: ему, видимо, трудно было говорить, но ведь молчать еще труднее. Весь вид его свидетельствовал о том, что хлопотать о сыне бесполезно и лучше о нем не упоминать. – Садись. Все по-старому. Тут приходил Сяо Чжао, он старается для меня, бегает, сказал, что есть надежда.

Но, судя по тону, Чжан Дагэ не верил Сяо Чжао.

– Это я просил его к вам зайти, – сказал Лао Ли, чтобы что-то сказать, – он совсем не хотел хвастаться своими заслугами.

– И правильно сделал. Он многое может, многое. Наступило молчание.

Лучше говорить о чем угодно, чем вот так молчать, и Лао Ли не выдержал:

– Дагэ, ходят слухи… Ты побывал бы на службе. В этом мире нет ничего надежного.

– Все это не имеет значения. – Чжан Дагэ понял, что имел в виду Лао Ли, но выражение его лица осталось прежним. – Не имеет значения, Лао Ли. – Он как будто хотел успокоить друга. – Теперь уже все равно. Сына нет, ради чего же хлопотать? – Он повысил голос, но тут же обессилел и снова умолк.

– По-моему, все обойдется. – Ради друга Лао Ли покривил душой.

– Возможно.

Чжан Дагэ и в самом деле не думал больше ни о себе, ни о службе.

Вошел Дин Второй, держа в руках клетку со своими любимыми птичками.

– Дагэ, пришла Вторая сестра. Говорю ей, что к вам нельзя, а она и слушать не хочет Опять, наверное, из-за мужа.

Чжан Дагэ вскочил:

– Пусть убирается вон! Я не знаю, жив ли мой собственный сын, а ко мне лезут со всякими вонючими делами. Пусть убирается!

Когда Дин вышел, Чжан Дагэ сказал, будто самому себе:

– Ни до чего мне нет дела! На все наплевать! Пришел конец роду Чжанов. Какое зло совершил я в прежнем рождении?!

Лао Ли побледнел, вытер о пальто потные руки, встал и сказал, избегая взгляда Чжан Дагэ:

– До завтра!

Чжан Дагэ поднял голову:

– До завтра, Лао Ли. Я не пойду тебя провожать. У ворот его потянул за рукав Дин-Второй:

– Господин Ли, приходите почаще. Вы единственный, на кого он не сердится. Непременно приходите!

По дороге на службу Лао Ли решил больше не размышлять, от размышлений ни проку, ни радости, чем-нибудь другим надо заняться. Взять хоть Чжан Дагэ. Он – человек маленький, у него ни один волосок, как говорится, не вырос вопреки интересам общества. А каков результат? Нет Чжан Дагэ, нет общества, ничего нет. Пустота. Так стоит ли размышлять?

Уже в управлении он с удовольствием вспомнил о том, как отбрил господина Цю. Чжан Дагэ ни разу никого не обидел, а чего добился?

Символ Тоски сидел, склонившись над столом, хмурый как туча, но при виде Лао Ли отложил ручку и заулыбался:

– Ты не сердись! Я не хотел тебя обижать, но мне, по правде говоря, тошно! Знаешь, – он понизил голос, – у моей жены – только тебе я могу об этом сказать – чересчур сильный характер! С утра до вечера пилит. Говорю, что муж и жена должны уступать друг другу, а она отвечает: «Не я за тобой бегала, а ты за мной! Как могу, так и люблю!» Ну скажи, разве это дело! Недавно я из самых добрых побуждений помирил У и Сяо Чжао, а она на меня налетела: «Помог бы лучше госпоже У выгнать эту мерзавцу, чем потворствовать подлецу. У вас, у мужчин, ни стыда ни совести. Чтобы ноги твоей больше не было у них в доме!» Ну скажи, можно такое терпеть?! Нет, надо разводиться! Сама довела до этого. Врагу не посоветую брать жену с дипломом! Упаси боже! Досидятся эти уродины до тридцати и еще ангелов из себя корчат. Все равно уйду от нее, вот увидишь!

Лао Ли счел неудобным высказываться на этот счет и пробормотал что-то невразумительное, а господин Цю, походив по комнате, продолжал:

– На душе у меня неспокойно, вот и бросаюсь на людей ни за что ни про что. Ты не сердись, Лао Ли. Друзья должны помогать друг другу: может, со временем ты станешь начальником отдела, а я секретарем – я давно не ходил бы в простых служащих, если бы не бесконечные домашние передряги.

Лао Ли с трудом сдерживал смех.

– Я договорился с У и Сунем: пообедаем вместе, по-свойски, отметим твое повышение, а заодно поговорим о делах У. Непременно приходи. – И господин Цю протянул очередное приглашение.

Лао Ли не знал, радоваться ему или огорчаться, но приглашение взял и решил откровенно поговорить с господином Цю. В глазах Чжан Дагэ господин Цю – человек вполне современный. Интересно узнать, что представляет собой этот «вполне современный» человек.

– Как ты думаешь, Цю, есть какой-нибудь смысл в нашей жизни?

Символ Тоски долго молчал, потом засмеялся:

– Думаю, нет. Живем, как в заколдованном кругу, как в клетке. В молодости я был диким ослом, после женитьбы стал рабочим ослом. Теперь остается ждать, когда меня уволокут за городские ворота, сварят и будут торговать моим мясом. Я не в силах выйти из этого круга, никто не в силах. Меня постоянно лихорадит: то хочется выкинуть какую-нибудь шутку, то быть чопорным, принимать гостей. Выхода нет. Мне противно служить, притворяться примерным мужем, но на что еще я способен? Ты смелее, я знаю, однако разница между нами невелика, потому что оба мы варимся в одном котле! Ну хватит! Давай поговорим о чем-нибудь более веселом.

Еще один человек перестал быть загадкой для Лао Ли, оказывается, господин4 Цю тоже мечется. С этого момента они стали друзьями, и Лао Ли не бросил его приглашения в корзинку.

Когда он возвратился домой, госпожа Ли шлепала сына. Раздосадованный, Лао Ли решил пойти в закусочную, заказал тридцать пельменей со свининой и ароматным луком и чашку «супа из трех бессмертных» [48]. Попробую хоть разок пожить в свое удовольствие!…