На Мимиле были черные с белым верхом ботинки, спортивные штаны с крошечными медными пуговицами, похожи ми на гвоздики, у карманов и в конце швов, и толстый свитер, какие носят моряки.

Парашютист был в брюках из офицерского сукна, спадавших на начищенные до блеска американские ботинки, в узкой клетчатой куртке и широкополой фетровой шляпе, сдвинутой на правое ухо. Одна перчатка с кожаным низом была натянута на руку, другую, сложенную пополам, он держал в руке.

Шарбен облачился в строгий темный костюм, взятый, видно, напрокат у приятеля, не так щедро одаренного природой, как он сам. Рукава в плечах трещали по швам, а петли пиджака пытались вырвать пуговицы с мясом. Между брюками и белыми короткими носками виднелась полоска поросшего волосами тела. Новенькие спортивные ботинки дополняли костюм.

Рыжий неслышно ступал на мягких толстых подошвах. Костюм его состоял из узеньких черных брюк и черного джемпера с двумя огромными желтыми полосами, перерезавшими даже рукава. Шею подпирал большущий клетчатый воротник ковбойки.

Поскольку пальто и плащи, которые они носили каждый день, казались им недостойными этих парадных костюмов, парни скромно сложили их подкладкой вверх и перекинули на руку.

Все они хотя и наскоро, но чисто побрились, расплывавшиеся в улыбке лица покраснели и были все в порезах, кое-где залепленных папиросной бумагой и наспех припудренных.

Ребята снисходительно позволяли Ла Сурсу любоваться собой, принимая наиболее выигрышные позы.

Делегат пробормотал сквозь зубы:

— Нечего и думать, что мы пройдем незамеченными…

Он подступился было к Жако:

— Послушай, ты не мог бы снять кашне и спрятать его в карман?

— Шутишь!

— Ну, ладно.

Ла Суре вытащил зажигалку. Он совсем позабыл о сигарете, и она успела потухнуть.

* * *

Во дворе, где стояло множество машин, Ла Суре задержался. Парни окружили его. Депутаты парламента, секретари, служащие торопливо проходили по тротуару, искоса бро сая на них любопытные взгляды. Делегат стал считать по пальцам.

— Превосходно. Нам осталось только побывать в парламентских группах социалистов и РПФ. Хотя Паланки из РПФ пригласил нас к себе домой. Он живет на набережной, у моста Гренель. А после этого можно будет возвращаться домой.

Вдруг Жако побледнел. Он взволнованно окликнул Шарбена:

— Шарбен! Шарбен!

— Что случилось?

— У тебя дырка на брюках, на самом заду.

— Что?!

— Дырка, говорю, у тебя на заднице. Факт!

Шарбен, подняв глаза к небу, провел руками по брюкам, нащупал справа дырку и засунул в нее целых два пальца.

— Скажи, это очень заметно? — трагическим тоном спросил он.

— Я думаю!

Все ребята продефилировали мимо, чтобы собственными глазами судить о размерах несчастья, постигшего приятеля. Шарбен, прикрыв рукой злополучное место, заявил делегату:

— Я не могу идти с вами.

— Почему это? — возмутился Ла Суре.

— У меня дырка на брюках сзади, — жалобно сказал Шарбен.

— Велика беда, подумаешь!

— Нет, я не пойду с вами. Хорош я буду с дырой на заднице!

— Тебе не следует поворачиваться спиной, вот и все.

— Послушай, Шарбен, — предложил Жако, — держись все время впереди меня, чуть слева. Я тебя прикрою…

Когда мсье Паланки позвонил у входной двери своей квартиры, был уже десятый час. Горничная открыла ему и, принимая у него пальто и шляпу, сказала:

— Вас ждут, мсье.

— Кто еще?

— Молодые люди. Делегация с какой‑то стройки. Вы как будто назначили им…

— Ах, да. Совершенно верно. А разве мой секретарь не говорил с ними?

— Говорил, мсье, но они хотят видеть лично вас. Ваш секретарь ушел в семь часов.

— Где же они?

— Делегатов очень много, и я провела их в гостиную.

— Хорошо. А давно они ждут?

— Собственно говоря… они сказали, что вы назначили им прийти в шесть часов. Они так и явились.

Депутат уже хотел войти в гостиную, когда услышал какие‑то странные звуки. Он прислушался: ему почудился тихий и мерный шорох, прерываемый временами приглушенными вздохами.

Паланки повернул ручку и тихонько открыл дверь. Сначала он заметил мужчину, сидевшего у стола, на котором лежали какие‑то бумаги, документы, вырезки из газет, и задумчиво кусавшего карандаш. Затем депутат обвел взглядом комнату: на креслах, на диване, на кушетке развалились восемь парней и сладко похрапывали.

* * *

В общем все вышло довольно удачно. Ни один депутат не отказал делегатам в поддержке и помохци. Мсье Паланки позвонил тут же при них «своему другу, министру внутренних дел», желая удостовериться, что отряды республиканской безопасности не будут посланы на стройку.

На станцию шли пешком по набережной, пересмеиваясь и без конца подшучивая над Шарбеном из‑за дырки на его штанах.

Вкрадчивый ветерок ласково пробегал по Сене, поглаживая ее против шерстки.

Анфилада мостов отражалась в реке бесчисленными бликами своих фонарей.

— Это тебе почище цветных фильмов, — заметил Мимиль.

На площади Сен — Мишель ребята постояли, облокотясь на парапет. В ореоле света четко вырисовывался Собор Парижской богоматери, лучи прожекторов выхватывали из темноты ажурную иглу Сент — Шапель, а остров Ситэ казался фантастическим замком из какой‑то старинной легенды.

— Подумать только, ведь люди приезжают за сотни и тысячи километров, чтобы поглазеть на это! — с гордостью проговорил Шарбен.

Они долго стояли так, молча. Ла Суре переводил взгляд с восьмерых парней, застывших у парапета набережной, на причудливые фасады зданий, словно сотканные из света в глубине реки.

На бульваре Сен — Мишель ребята вновь обрели дар речи и свое бурное веселье. Перебрасываясь шутками, они пробирались сквозь людской поток, выливавшийся из кино после окончания сеанса.

— Ты слышал, как клялся Картье: «Ну, конечно же, господа, само собой разумеется, господа». А Шарбен‑то пыжился; шея у него чуть не выскочила из пристежного воротничка.

— Еще бы, как ему не чваниться с такой дырой на заду!

До станции добрались как раз вовремя: успели вскочить на ходу 'в последний поезд. Ребята тотчас же завладели целым купе и принялись горланить: они уже чувствовали себя дома.

В Денфер — Рошеро Жако подобрал под скамейкой вечернюю газету, разорвал одну страницу на мелкие кусочки и начал обстреливать Шарбена. Тот в ответ швырнул в него целую пригоршню бумажных шариков.

На остановке «Университетский городок» к игре присоединились Мимиль и Рыжий, а тем временем Жюльен и Октав в поисках боеприпасов шарили под скамейками и в сетках вагона.

На станции Лаплас господин, читавший в газете какой-то роман, брезгливо стряхнул бумажки с отворотов своего костюма. Женщина, вязавшая рядом с ним, проговорила:

— Ну и молодежь пошла нынче, хулиганье!

В Бур — ла — Рене град бумажных шариков обрушился на середину вагона.

В Антони господин с газетой, исчерпавший весь запас яростных взглядов, отказался продолжать чтение. Он оторвал от газеты страницу, но не ту, где был напечатан роман, скатал из нее шарики и контратаковал нападающих их же оружием. Все бойцы мгновенно сосредоточили на нем огонь своих батарей.

Тогда другие пассажиры, смеясь, вступились за господина с газетой и принялись рвать какие‑то бумаги, обертку, пакеты; некоторые даже перехватывали бумажные шарики на лету.

Женщина, сидевшая рядом с господином, закрывала вязаньем лицо и игриво посмеивалась.

Когда парни сошли с поезда, бумажный снег грустно осел в проходе и на скамейках вагона, а пассажиры проводили молодежь веселыми криками.

В зале «Канкана», на эстраде для оркестра, составили, несколько столов. На этой импровизированной трибуне разместились мэр, Раймон Мартен, почтенный господин, представлявший организацию «Католические семьи», Ла Суре и Жако Леру. Ла Суре присутствовал на собрании как представитель Новостройки, Жако волей — неволей тоже пришлось сидеть в президиуме, так как его избрала своим делегатом молодежь Гиблой слободы и Шанклозона.