За дверью опять послышался шорох. Все застыли в напряженных позах. Ручка двери повернулась.

Парни схватились за палки.

Дверь открылась, и вошел Ла Суре.

Он откашлялся, улыбнулся и тут только заметил восемь палок, нацеленных на него.

— Насколько я понимаю, вы ждали меня во всеоружии, — заметил он с довольным видом.

— Это ты сейчас расхаживал по строительной площадке? — сурово спросил парашютист.

— Да.

— Дешево же ты отделался!

Жако подошел к делегату.

— Ты, значит, не доверяешь нам, раз сам пришел?

— Вполне доверяю. Только мне что‑то не спалось, вот я и вздумал зайти вас проведать.

— М — да… — недоверчиво протянул Жако.

— А теперь ставьте ваши «ружья» в козлы, — спокойно сказал Ла Суре.

Он подошел к столу, поставил на него свою сумку, открыл ее.

— А потом я подумал, что вот это вам, пожалуй, не повредит…

Делегат вытащил два разрезанных пополам батона, три коробки камамбера, кружок колбасы, два литра красного вина, три пачки дешевого табака и пачку курительной бумаги.

— Ну, прямо отец родной! — воскликнул Мимиль.

Ла Суре надорвал пачку табака, взял листик бумаги и, сворачивая сигарету, проговорил в виде извинения:

— Мне что‑то не хочется есть.

Ребята убрали свои палки и уселись вокруг стола.

Они приготовили бутерброды и начали жевать в полном молчании. Утолив голод, Жако обратился к Ла Сурсу:

— Кстати, я хотел поговорить с тобой об одном нашем приятеле, парне из Гиблой слободы.

— Что ж, выкладывай.

Ла Суре вытащил зажигалку, положил на ладонь и стал вертеть во все стороны.

— Так вот в чем дело. Его зовут Морис. Морис Лампен. Работал он в сапожной мастерской. Но сейчас мертвый сезон — и парень очутился на мели. Он совсем извелся, ведь на шее у него целая семья. Хотел даже записаться добровольцем и уехать в Индокитай… И вот… вот… я и подумал: может, позвать его к нам на стройку?

— Ну, положим, на то, что он сейчас заработает на стройке, семью не прокормишь…

— Знаю, Ла Суре, но, может, это выбьет у него из головы всякие глупости.

— Ну что ж. Тащи его к нам. Раз мы теперь хозяева, мы сами и примем его на работу.

Ла Суре щелкнул зажигалкой — и сразу вспыхнул такой длинный и яркий язычок пламени, какого не увидишь и у зажженной свечи. Делегат с минуту любовался им и наконец решился закурить. Затянувшись, он выпустил дым, задул огонек и бережно закрыл зажигалку.

— А если мы победим, — сказал он, — то и твоего приятеля протащим под шумок вместе с остальными.

Шарбен спросил с набитым ртом:

— А ты думаешь, мы добьемся победы?

Делегат пожал плечами и на минуту отвел глаза от зажигалки, чтобы проследить за струйкой дыма, стлавшейся по черному стеклу окна.

— Думаешь, нам не придется уступить? — настаивал Шарб ен. — Ну, хоть по некоторым пунктам? По вопросу о заработной плате, об увольнениях?

— Ни в коем случае! — решительно заявил Жако, вскочив с места. — Все или ничего!

Ла Суре посмотрел на него с улыбкой и потер о свитер свою медную зажигалку.

Наступило молчание. Издалека донесся свисток поезда дальнего следования.

— В самом деле, на чем же ты приехал? — спросил Жюльен. — Ведь метро уже не работает.

— У меня есть велосипед. — И, смеясь, добавил: —Точно так же, как и у вас, ребята!

— Как бы мне хотелось иметь мотоцикл «веспа», — сказал Жако. — Вот зто да!

— А Виктор хочет купить тяжелый мотоцикл. Только им и бредит! — заявил Мимиль.

— Подумаешь… Тяжелый ли, легкий ли — все равно у Виктора никогда мотоцикла не будет. — Жако вздохнул и добавил: —Да и у меня тоже никогда не будет «веспы».

— Дьявол, мне тоже хотелось бы иметь «веспу», — сказал Шарбен, — или «ламбрету», эта марка еще лучше.

— «Ламбрета» просто кастрюля. Вот «веспа»… — начал было Жако.

— Не ссорьтесь, — вмешался Жюльен. — Все равно у вас никогда не будет мотоцикла.

— Послушайте, ребята, на вашем месте… — Ла Суре настойчиво повторил еще раз: — …на вашем месте я бы откладывал помаленьку деньги, чтобы потом сложиться и купить какую‑нибудь подержанную машину…

— Машину! — одновременно воскликнуло несколько человек.

— Да, — принялся объяснять Ла Суре — подержанный «трилистник» или же «ситроен С-4». Машины эти стары как мир, но ход у них замечательный. Выглядят они, конечно, не больно‑то по — современному, но и не так уж безобразны. Вид у них даже забавный.

— Купить машину! Подумать только, — никак не мог успокоиться Шарбен.

— Верно, кто‑нибудь из вас умеет водить машину, имеет права или может их получить…

— Тьен… — прошептал Жако.

— Машину тысяч на двадцать, самое большее на сорок отыскать нетрудно. Если каждый из вас внесет тысячу или две, вы сможете купить машину через несколько месяцев. А там — оркестр, туш!

— Вот было бы здорово! — пробормотал Жако.

— А потом это вас научит пользоваться чем‑нибудь вместе. Развлекаться вместе — так же, как теперь вы работаете, боретесь…

Он встал.

— Ладно, насытились? Пожалуй, неплохо бы обозреть окрестности?

Парни допили вино и вооружились палками. Ла Суре, улыбаясь, выстроил свой отряд. Дважды подбросив вверх зажигалку, он положил ее в карман и сказал в заключение:

— Ну что ж, пошли дозором… все вместе.

* * *

Не успел поезд, заскрежетав тормозами, остановиться на станции Антони, как из первого вагона донеслись неистовые вопли. Ла Сурсу не потребовалось никаких объяснений.

Он вошел в вагон. Выстроившись в два ряда, словно почетный караул, парни кивали ему на место, которое с огромным трудом сберегли для него. Пассажиры оглядывались, вытягивали шеи, чтобы посмотреть, какому человеку эти горлопаны выказывают столько уважения.

Ла Суре уселся на скамью, нервно почесал кончик своего внушительного носа, вытащил из кармана табак и папиросную бумагу, но тут же чья‑то рука предложила ему распечатанную пачку, из которой торчала сигарета, словно напрашиваясь, чтобы ее взяли. Ла Суре вытащил сигарету, поблагодарил Жюльена и вынул из кармана зажигалку. Машинально потер ее о рукав, но кто‑то уже поднес ему огонька. Ла Суре затянулся, поблагодарил Мимиля и не без сожаления спрятал зажигалку.

Тут только он посмотрел на восьмерых парней, стоявших перед ним навытяжку. Равнодушно перевел было взгляд на окно, но вдруг резко обернулся, и в глазах его мелькнуло изумление.

Он им сказал перед отъездом:

«Теперь ваша очередь. Мы решили направить в Палату депутатов делегацию молодежи. Живехонько возвращайтесь домой на своих велосипедах. Помойтесь, почиститесь и напяльте на себя все самое лучшее, надо же достойно представить Новостройку. Ночь вы провели на дежурстве и все утро работали как проклятые. Поедем с поездом 14.20, я присоединюсь к вам на станции Антони».

Теперь Ла Суре удивленно осматривал с ног до головы восьмерых парней, переводя взгляд с одного на другого.

Жако был в черных лаковых ботинках с невероятно острыми носами. Из бокового кармашка его темно — синего костюма, словно флаг из окна, выглядывал ярко — красный платок. Белое шелковое кашне, искусно обернутое вокруг шеи, пузырилось у подбородка.

Жюльен надел синие замшевые ботинки, отделанные кожей. Складка бежевых габардиновых брюк была так тщательно отутюжена, что напоминала лезвие шпаги. Он стоял, гордо выпятив грудь, облаченную в великолепную кожаную куртку бутылочного цвета. Шерстяной зеленый воротник ее был открыт ровно настолько, чтобы все могли любоваться галстуком бабочкой шириной в двадцать сантиметров. Парень едва поворачивал голову, боясь потревожить замысловатую прическу, уложенную при помощи брильянтина.

Октав был в сандалетах и темно — сером костюме в такую широкую полоску, что он напоминал пижаму; кашне цвета гусиного помета правильным треугольником лежало на спине под пиджаком. Серая фуражка в черную крапинку была сдвинута на затылок.

Рири вырос на добрых три сантиметра благодаря толстенным подошвам, ранты которых выступали не меньше чем на палец. Жемчужно — серые брюки были подвернуты на десять сантиметров и открывали носки в красную, желтую и лиловую полоску. На парне была куртка из твида с отложным воротником, от которого плечи казались шире, и темно — синий галстук с изображением купальщицы, готовящейся прыгнуть с вышки на фоне пальм, кактусов и реактивного самолета.