Встречаясь в поезде, парни обменивались впечатлениями, новостями. Милу замечал, что Жако хмурится, не зная, в какой вагон сесть, а войдя, оглядывает одну за другой все скамейки, и понимал, что тот ищет Бэбэ. Тогда он принимался паясничать, чтобы развеселить друга. Однажды Милу появился даже с наклеенными усами на манер Верценгеторикса, «типаж номер 53 бис», и начал рассказывать о своей работе на Монмартре, где продаются парики всех времен — от доисторических и до наших дней. Милу занимался доставкой этих волосяных покровов. Он бывал за кулисами. В театр «Варьете», где шли репетиции «Трех мушкетеров», он отнес парик дАртаньяна, в театр «Капуцинов» — «английские локоны» и видел там в артистической уборной нагих женщин. Милу рассказывал об этой нежданной удаче, тараща глаза и раздувая ноздри, чтобы поразить, а главное, развлечь Жако. Впрочем, он признавал, что доставка париков не такое уж выгодное и приятное занятие, даже если принять в расчет откровенные костюмы актрис в современных парижских спектаклях. Ведь каждая поездка хронометрировалась, а у Милу не было даже велосипеда; Эх, будь у него хоть какой‑нибудь транспорт! Тогда Жако снова заговаривал о мотоцикле «веспа», который ему так хотелось купить. Существует, говорят, заманчивая возможность приобрести мотоцикл в рассрочку, но как поразмыслишь, так уж лучше, если можешь, откладывать деньги, беречь их на вещи более серьезные. Об этих «серьезных вещах» Жако говорил весьма туманно и даже с некоторой грустью. Милу страдал, чувствуя, что друг его расстроен. Однажды он не выдержал и сказал ему все начистоту: Жако не должен обольщаться. Если он не встречает Бэбэ в поезде, так это потому, что она больше поездом не ездит. Да, девушки почти совсем не видно в Гиблой слободе. Какой‑то тип приезжает за ней каждое утро на машине и привозит обратно по вечерам. Шикарный тип — разъезжает в черной «аронде».

Жако молчал. Опустив голову, он зажал губами сигарету, табачный дым попал ему в глаза, и на них выступили слезы.

* * *

— Сейчас вернусь.

— Что?

— Я сейчас вернусь!

Фландрен из‑за вибратора посмотрел вслед Жако, направлявшемуся к двери барака. Там стоял делегат и беседовал с молодым человеком в теплой куртке защитного цвета, с вещевым мешком за плечами. Жако подошел к ним. Он остановился позади Ла Сурса, наблюдая за вновь прибывшим, прислушиваясь к разговору.

— …Сыт по горло, — говорил парень в защитной куртке, — хватит с меня шататься по свету и рисковать собственной шкурой. Я непривередлив. Хочу одного: набивать себе каждый день брюхо в столовой, и баста!

— Хорошо. Пойду поговорю с Бурвилем. Это начальник строительства. Вот увидишь его, тогда поймешь, почему его так прозвали '.

Ла Суре повернулся, чтобы идти в канцелярию. Парень последовал за ним. И тут они столкнулись лицом к лицу с Жако, который преградил им дорогу.

¹ Бурвиль — известный во Франции исполнитель комических песенок. — Прим. ред.

Ла Суре поднял свой внушительный нос:

^{: —} Привет, Жак. Что‑нибудь не ладится?

Жако стоял очень прямо, слегка расставив ноги, крепко упираясь ими в землю. Он потер руки, словно собирался засучить рукава рваной блузы, которую носил поверх комбинезона. Выпятив грудь, закинув назад голову — шейные мышцы напряглись. Не сводя глаз с парня в защитной куртке, он кивнул в его сторону и глухо спросил:

— Чего он добивается, этот субъект?

— Парень ищет работы. А тебя какая муха укусила?

— Он парашютист, — выпалил Жако.

— Знаю, — спокойно ответил Ла Суре. — Парень мне все объяснил. Он демобилизовался и ищет работы.

И делегат направился было к начальнику, но Жако опять преградил ему дорогу.

— Послушай! Он явился из Индокитая. Пусть себе убирается туда, откуда приехал! — Жако повысил голос.

Резко передернув плечами, парашютист поправил свой вещевой мешок и крикнул Ла Сурсу:

— Сопляк начинает мне действовать на нервы. Уж если он очень этого добивается, то получит по счету сполна!

Делегат взял Жако за руку и проговорил серьезно:

— Выслушай меня…

— Ну, нет! — запальчиво крикнул Жако, вырвав руку. — Ну, нет!

Ла Суре посмотрел на обоих парней, стоявших друг против друга в воинственной позе. Он снова схватил Жако за руку, на этот раз гораздо крепче, и оттащил назад.

— Ты сейчас же отправишься, как миленький, на свое рабочее место, — сказал делегат негромко, но отчеканивая каждое слово.

Тогда Жако снова высвободился и, вытянув шею, бросил прямо в лицо Ла Сурсу:

— Незачем было тогда морочить нам голову всеми этими разговорами о «грязной войне» в Индокитае, да еще на профсоюзном собрании. Факт, незачем!

Он сунул руки в карманы, сделал несколько шагов к своему рабочему месту, но вдруг резко обернулся и, указывая рукой на парашютиста, крикнул:

— Я‑то ведь знаю этого типа! Сам с ним дрался!

— Черт побери! Уж на этот раз…

Парашютист хотел было броситься на Жако, но делегат удержал его.

— Послушай‑ка меня, Жако, — проговорил он гневно, — человек вовсе не обязан подыхать с голоду из‑за того, что он проболтался три года в Индокитае. Если ты неспособен это понять, зайди ко мне немного погодя, и я тебе все популярно растолкую. Ну, а если тут дело в личных счетах, то улаживайте их между собой сами!

Делегат пропустил парашютиста вперед и, обернувшись, крикнул:

— Только вам придется заняться этим не на строительстве, даю слово!

Жако повернулся к ним спиной и зашагал, расправив плечи, все так же высоко держа голову, шаркая стоптанными башмаками по гравию. Он яростно схватил пустую тачку.

— Что случилось? — спросил бетонщик.

— Ничего!

Перед пристройкой, служившей кабинетом начальнику строительства, Ла Суре проговорил:

— Подожди меня здесь минутку, пойду закину удочку.

Постучав, он открыл дверь.

— Здравствуйте, мсье Лашеналь.

— Здравствуйте, Ла Суре, скорее закрывайте дверь, а то печь дымит.

— Мсье Лашеналь, я привел к вам парня, который хотел бы у нас работать, а на втором объекте как раз нужны подсобные рабочие…

— Опять один из ваших протеже, Ла Суре? Просеянный сквозь сито, сквозь «красное» сито?

Делегат молча пожал плечами.

— Ладно. Посмотрим… — сказал Бурвиль. — Но вашему приятелю придется немного подождать. Мне надо с вами поговорить.

Бурвиль присел на корточки, помешал кочергой в печке, подбросил угля и опустился на табурет возле чертежной доски с наваленными на нее проектами.

— Садитесь, Ла Суре.

Делегат сел на другой табурет.

— Берите сигарету, — предложил Бурвиль, придвинув к нему начатую пачку.

— Спасибо, — проговорил делегат.

Он вытащил из кармана кисет, вынул из него листик папиросной бумаги и принялся сворачивать необычайно тонкую сигарету. Бурвиль внимательно наблюдал за ним, приглаживая короткие пряди волос, падавшие на лоб. Он немного отодвинул табурет, положил ногу на ногу… На нем были короткие вельветовые штаны бурого цвета, гетры и слишком узкая куртка, надетая на толстый свитер, по — видимому, связанный женой. Волосы у начальника были рыжеватые, а кожа бледная, как у крестьянина, оторвавшегося от земли, покрытая бесчисленными веснушками.

— Послушайте, Ла Суре, в этом деле я тоже нахожусь под ударом, не меньше чем рабочие.

Делегат вынул зажигалку. Это была большая зажигалка из красной меди, и Ла Сурсу, видимо, доставляло огромное удовольствие держать ее в руках, вертеть, ласково поглаживать большим пальцем.

— Подумайте об этом хорошенько, Ла Суре.

Делегат поплевал на зажигалку и, прихватив пальцами рукав куртки, принялся начищать медную поверхность. Наконец он решился открыть зажигалку и закурил свою тощую сигарету.

— Видите ли, мсье Лашеналь, я пока что не уполномочен обсуждать этот вопрос.

Он замолчал и взглянул на свою сигарету.

— Хочу таким манером отучиться курить:' сыплешь в сигарету все меньше и меньше табаку, и она становится все тоньше. Я уж больше месяца этим занимаюсь. Скоро буду курить одну бумагу.