— Надо организовать безработных.

— Это нелегко.

— Нелегко? А что, по — твоему, легко? И почему это нелегко?

Помолчав немного, Ритон сказал:

— Когда у ребят нет работы, они думают лишь об одном: надо найти ее во что бы то ни стало.

— Ну и что же? Если они объединятся, я считаю, это им лишь…

— И потом, видишь ли, Рене, надо понять ребят. Если они объединятся как безработные, то выйдет так, словно безработица для них — что‑то постоянное. А они не хотят мириться с этой мыслью.

Шантелуб опять с раздражением принялся расхаживать между столом и стеной. Вдруг он поднял кулаки и потряс ими у самого своего носа.

— Но черт вас всех подери! Должны же вы в конце концов понять! Мы все находимся в одинаковом положении. Нас всех гнетет существующий строй. Парни все это прекрасно знают или по крайней мере чувствуют. Опреде ленно. Когда ты им все это объясняешь, они не возражают, не говорят, что ты не прав, а только смотрят на тебя, словно и не видят, думают о чем‑то другом. Никак не удается их увлечь. Что их интересует, спрашивается?

Он разжал кулаки, сунул руки в карманы и остановился перед Ритоном.

— Вот если бы речь шла о том, чтобы потанцевать или подраться!..

Дверь распахнулась, в комнату ворвался порыв ледяного ветра.

— Скорей закрывайте дверь! — крикнул Ритон; он вытащил из кармана платок и надолго закашлялся.

Увидев входящих Мимиля и Октава, Шантелуб умолк и выразительно посмотрел на часы. Мимиль и Октав опустили глаза.

— Привет, Шантелуб.

— Привет, Рене.

Шантелуб не ответил им и, обратившись к Ритону, заметил:

— Вот полюбуйся на эту парочку: они всегда готовы ввязаться в драку, как последняя шпана. Стоит только Жако пустить в ход кулаки, они тут как тут. Жако всеми вами командует. И знаете, куда это вас приведет? Знаете?

Мимиль осторожно заметил:

— Знаешь, Рене, в общем Жако хороший малый.

— Факт, — подтвердил Октав.

— Скажи‑ка, Рене, — спросил, улыбаясь, Ритон, — а разве ты сам не полез в драку в прошлое воскресенье?

Шантелуб удивленно посмотрел на него.

— Ну, это совсем другое дело. Меня ударили.

Ритон рассмеялся.

— И ты вместо одного удара вернул два.

Шантелуб проворчал:

— Ну и что же? Я не христианин, чтобы подставлять другую щеку.

Парни засмеялись, но Шантелуб и тут нашел объяснение:

— К тому же там было трое парашютистов. Дело принимало политический оборот.

Ребята насмешливо смотрели на него. Октав проговорил как ни в чем не бывало:

— Да, но только ты бросился в драку прежде, чем парашютисты появились в зале.

Чтобы спасти положение, Шантелуб переменил разговор:

— В следующую субботу в Париже проводится массовая демонстрация против перевооружения Германии. Необходимо тщательно к ней подготовиться. Члены Союза молодежи не только сами обязаны в ней участвовать, но и добиться того, чтобы пришли все ребята, даже самые завзятые драчуны…

Лица у парней стали серьезными.

— Дело нелегкое, — вздохнул Мимиль.

— Придется оплатить ребятам проезд в Париж и обратно, они сидят без гроша, ведь многие не имеют работы, — заметил Ритон.

Шантелуб насмешливо улыбался. Остальные сосредоточенно рассматривали стол или собственные руки. В конце концов Октав спросил:

— Ты говоришь, демонстрация назначена на будущую субботу?

— Да.

— Видишь ли… в субботу Рей участвует в состязании в Зале празднеств.

— Так вот, оказывается, в чем дело! — торжествующе воскликнул Шантелуб.

Ритон опять закашлялся.

— Да ты никак помирать собрался? — пошутил Мимиль.

— Эка важность! Прогуляемся лишний разок на кладбище, — тем же тоном подхватил Октав.

Мимиль, понизив голос, добавил:

— Ты только посмотри на Ритона: такой холодище, а у него под пиджаком нет даже теплой фуфайки.

Ритон вытирал рот, словно не слыша замечания приятеля.

— Многие не переживут этой зимы, если так будет продолжаться, — заметил он. — Скажем, старики, которым не на что купить угля. Пожалуй, Союзу молодежи следовало бы что‑нибудь сделать…

— Мы не Армия спасения! — отрезал Шантелуб, но тут же спохватился: —Старики и неимущие должны объединиться и в организованном порядке обратиться к правительству и к муниципальному совету, чтобы добиться выдачи угля и другой помощи. Нам же нужно поддержать их выступления — организовать сбор подписей под петициями, посылку представительных делегаций к депутатам парламента. Вот что по — настоящему надо сделать. Мы против благо творительности, за пролетарскую солидарность. Вот какие мероприятия могут дать положительные результаты.

— Ясное дело, ты прав, — согласился Ритон, — но, может быть, нужно что‑то сделать не дожидаясь, немедленно. Что-нибудь… в духе солидарности.

Шантелуб взглянул на часы.

— Придется все же начать собрание. Тем хуже для Мориса и Виктора.

— Ну, Виктор… — и Мимиль пожал плечами.

— А Мориса, мне кажется, можно извинить, — сказал Ритон. — Он день — деньской бегает в поисках работы. Возвращается домой поздно, да еще помогает матери по хозяйству. Не сладко ему приходится с такой‑то семьей на руках.

— Тем более ему полезно было прийти на собрание, — решительно заявил Шантелуб.

— Надо его понять, Рене, — мягко заметил Ритон.

— Понять? Я его прекрасно понимаю. Ты что думаешь, я не работаю? Не возвращаюсь поздно домой? Только мной руководит одна мысль: надо как можно скорее изменить этот прогнивший мир, где мы все передохнем, если не будем бороться! Вот почему я не разрешаю себе ни минуты отдыха, веду активную работу в Гиблой слободе, на почтамте, подготовляю там с товарищами забастовку. А понимаете ли вы, что с почтовым ведомством шутки плохи… Понимаете ли вы, чем я рискую, если забастовка провалится?

Ребята сидели, опустив голову, им было неловко.

— Ладно. Давайте начнем собрание. Мимиль, хочешь председательствовать? — предложил Шантелуб. — Ритон будет у нас секретарем, согласен? Вот, Мимиль, возьми тетрадь и прочти протокол прошлого собрания. На этом листке я наметил порядок дня на сегодня.

Стоя на своем высоком постаменте, статуя святой Женевьевы без устали созерцает Сену.

— Можно подумать, что она собирается бросаться в воду, знаешь.

Милу и его спутник, у которого он в подручных, приехали на островок Сен — Луи.

— Знаешь, к кому мы сегодня идем, малыш?.. К Марио Мануэло!

— Нет, правда? К певцу? Вот здорово! Я видел все фильмы с его участием: «Авантюрист с Ямайки», «Любовник — вор», «Неизвестный из Самарканда», «Наполи — Наполя» — словом все. Он часто поет и по радио…

На звонок им открывает горничная в белом чепчике.

— Вам кого?

— Мы насчет центрального отопления. От фирмы «Боттон — Вердюкрё».

— Входите, вас ждут. Котел внизу, в кухне. Его как раз потушили.

Повар бросил на вошедших равнодушный взгляд поверх огромной медной кастрюли. Рабочий машинально похлопал рукой по котлу.

— У нас не греет радиатор в гостиной. Погодите минутку, я узнаю, можно ли туда войти.

Горничная тут же возвращается, улыбка еще не успела сбежать с лица.

— Пройдите за мной, пожалуйста.

Толстый, пушистый ковер заглушает шум шагов.

Гостиная имеет больше двадцати метров в длину и больше двенадцати в ширину. Перекрытие между седьмым и восьмым этажами разобрано, чердака нет. Над головой не потолок, только стеклянная крыша. Под ней натянут огромный полупрозрачный тент, который рассеивает свет и придает теплоту серому небу.

Вдоль наружной стены тянется обитая кожей скамейка с множеством подушек. У другой стены — монументальный камин резного дерева, где меж двух огромных поленьев, положенных на замысловатый колосник, весело потрескивает огонь. Гостиная разделена пополам тяжелой черной решеткой из кованого железа.

— Что это такое? — еле слышно спрашивает Милу у своего спутника. Оба вытягивают шею.

Одна из внутренних стен заменена стеклянной переборкой, и за ней плещется вода. А внутри этого огромного аквариума видны водоросли, ракушки, рыбы, большие и маленькие, длинные и короткие, с двурогими плавниками и с плавниками в виде парусов, бородатые рыбы из тропиков, с глазами на выкате, тонкие и гибкие рыбы, рыбы — пресмыкающиеся, рыбы всех цветов радуги — и все это движется, кишит за стеклом, а из глубины поднимаются с надоедливым бульканьем пузырьки воздуха, прочерчивая воду двумя пунктирами.