Он вечно забегал вперед, исполняя песни не то что неотрепетированные, а даже толком не сочиненные. В расточительности концертного драйва он не знал равных. Подобно тому как пьяный обычно платит в такси дважды — садясь и вылазя, — Шнуров не жалел эмоций и выражений, к тому же эти выражения сразу становились нарицательными. Вообще, на каждом концерте возникало ощущение, что у тебя на глазах только что расколотили вдребезги об пол огромную, не один год собиравшуюся копилку. Но на следующем же концерте возникала новая копилка, чтобы снова стать фейерверком черепков и звонких монет.
Шнуров ловко набивал себе несомненно пацанскую, но не всегда соответствующую истине цену, почти как Высоцкий со своей великоотечественной и тюремной антропологией. Все эти его фразочки: «…твою жопу при людях хватаю своей волосатой рукой», «Утром я захожу в гараж и на свой мотоцикл гляжу», «А я с баяном, а вот он я» — были не более чем остроумными автонаветами — руки у Шнурова нисколько не волосатые, внутривенных наркотиков он сторонился, а мотоцикл не водил отродясь. «Ленинград» можно было поймать на слове, но заниматься этим совершенно не хотелось. К тому же на каком-то московском сольнике, представляя песню «Мой мотоцикл», Шнур честно признался, что образ мотоцикла служит для него метафорой собственного хуя. А рекламируя раз грядущие концерты The Tiger Lillies (чьих гастролей тут он, конечно, не ожидал), С.В.Ш. во всеуслышание посовестился: «Ну, мы там спиздили у них пару песен». (Кстати о мотоцикле: был у него одно время «навороченный» трехколесный велосипед. Просуществовал недолго. Однажды с похмелья Шнуров подарил его какому-то человеку — просто чтобы какой-то человек отстал.) В общем, он понимал все правильно — рок-н-ролл был для него искусством вранья по мелочам, однако по принципиальным вопросам он не лукавил. Его взгляд на окружающую рок-музыку чем-то напоминал отношение Ван Гога к профессиональным живописцам, которые, будучи виртуозами частного порядка, убирали из картин самое главное.
Шнуров уже тогда умел неплохо пасти народы. У него была хорошая боксерская реакция в обращении с залом (а также с собственным ансамблем): кому дерзил, кому потворствовал. Мог сунуть кому-то без заминки в рожу, мог, напротив, вытащить кого-нибудь на сцену и на пару минут премировать микрофоном, мог поинтересоваться: «Ну че ты мне фак показываешь, я тоже так умею». Умел пожаловаться звукорежиссеру: «Я, конечно, понимаю, что мы из провинции, но вообще-то… монитор под перкуссию включите». Шнуров контролировал ситуацию, растворяясь в ней, — такой у него был стиль управления. Все было очень четко и по делу. Он никогда не переигрывал в плане конферанса. Кем-кем, а тамадой он точно не был.
(Год спустя Шнуров получит за свою концертную отвагу награду от «Нашего Радио» с идиотским названием Poboroll. Премия была моментально переименована в Proeball, поскольку она потерялась практически на месте вручения. Вручал ее Троицкий.)
В тот период были сочинены и обкатаны все принципиальные песни-отмашки с грядущего альбома «Пираты XXI века»: истошная серенада «Без тебя пиздец», исповедальная считалка «Пидарасы», развратный регги «Бляди» и, наконец, коронный финт для первой леди «WWW». Последний поначалу состоял из двух куплетов и исполнялся в очень среднем по сравнению с альбомной версией темпе. В самом начале Шнур походя командовал: «Ну, давай, заводи нашу, Андромедыч!» — и Андромедыч принимался пыхтеть помятой тубой, неспешно разворачивая ожидаемую феерию. Зал выл.
Постепенно выяснилось, что хваткое обаяние Шнурова вкупе с неосознанными замашками Ленни Брюса вполне позволяет ему обходиться вообще без музыки. Например, однажды в «Табуле Расе» он физически не сумел пропеть ни одного куплета, потому что несколько часов назад напрочь сорвал голос на каком-то фестивале. Вместо него драл глотку Пузо и голосила Колибаба, а Шнур валялся на сцене, участвовал в подтанцовках ну и всячески, по собственной любимой присказке, «торговал еблом». Даже и от такой версии «Ленинграда» все пребывали в восторге. В подобной стратегии был определенный рассчет. С одной стороны, Шнуров являл чудеса демократии, охотно предоставляя вверенный ему микрофон то собственным музыкантам, то чужим людям из зала; подобными радушными выходками он как бы иллюстрировал популярный в середине девяностых лотреамоновский слоган «Поэзия — дело всех». С другой стороны, самим фактом своего отсутствия на сцене он отчетливо давал понять, кто тут главный и чье, вообще говоря, дело поэзия. Без Шнурова группа разваливалась на глазах. Для того чтобы окончательно расписаться под словами «Государство — это я», Шнурову нужно было сделать единственный шаг — выступить в одиночку. Так он и поступил. На первом же сольнике выяснилось, что все эти песни-перлы с минимумом слов и максимумом апломба без видимого труда выживают под одну только электрическую гитару. Параллельно Шнуров запустил еще один проект под названием 3D или «Три дебила». Репертуар «Дебилов» был в целом послабее, чем у «Ленинграда», — лучшей вещью была «Делаем хип-хоп». Песенка «Подмосковные вечера» вошла в саундтрек к фильму «Гололед», а композиция «В клубе модном» — в сериал «НЛС».
Кстати о «клубе модном». Практически одновременно с нашествием «Ленинграда» в Москве народилось чудесное заведение, где элементарные приличия требовали заливать двадцать четыре часа в сутки. Юдолью бытового, но с артистическим оттенком алкоголизма и досужей болтовни на повышенных тонах стал Чистопрудный «Проект ОГИ» — подходящее место для «не слишком привередливых данников случая и бутылки», как называл такой тип человечества Фолкнер. Сейчас трудно объяснить кому-то (и в первую очередь самому себе), с какой стати мрачный богемный каземат со скверной едой (флагманом меню служила макабрическая «свинина по-тирольски»), вокзальными туалетами и почтенной книжной лавкой воспринимался чуть не как Studio 54. Это не было ни тусовкой, ни братством — на языке почему-то вертелось застарелое слово «жилтоварищество». Поскольку Шнуров и его гурьба тоже, в сущности, являлись не слишком привередливыми данниками случая и бутылки, то застать их после концерта было легче всего как раз в «ОГИ». (Ну, или уже на облюбованных квартирах. Саксофонист Ромеро придумал для решения квартирного вопроса специальное выражение — «забуриться и осесть».) Что ж, в конце концов, какое диско, такая, в общем-то, и Studio 54. По мощам и елей.
Осенью 2000-го под непосредственным влиянием «Ленинграда», а также бдений в пресловутом «ОГИ» в Сети возник диковатый ресурс. Он располагался по адресу www.opekun.narod.ru. Название было навеяно заслуженно забытой кинокомедией с Вициным и Збруевым 1972 года выпуска, на изучение которой нас натолкнул Гарик Осипов. «Опекун» по сути был гостевой книгой компанейского идиотства. Здесь фиксировалось то, на что провоцировало людей ежедневное прослушивание группы «Ленинград». В частности, тут было размещено стихотворение Андрея Карагодина «Мы живем, под хуями не чуя пизды», вывешивались подробные отчеты о текущих концертах понятно какого коллектива (типа: вчера в «Табуле Расе» Пузо в процессе концерта надел себе на голову барабан, ура!) и еще масса занимательного бреда, в частности сообщение о том, что секс-символом «Ленинграда» назначается Андромедыч, как обладатель самых больших яиц. Сам Шнуров ничего сюда, разумеется, не писал, однако же его программный текст «О! Е! Двадцать первый век!» висел на титульной странице вместе с парадной фотографией Александра Збруева. В какой-то момент концентрация похабщины превысила все санитарные нормы, и сайт был элементарно запрещен — учредитель злосчастного «Опекуна» А. А. Зимин получил по этому поводу официальное уведомление от администрации narod.ru. Саму группу «Ленинград» в то время запрещать пока не планировали.
Илья Бортнюк
Презентация «Дачников» была во Дворце молодежи. Я делал первый большой концерт «Ленинграда» и очень боялся, потому что сначала билеты вообще не продавались. Но в результате все раскупили, и успех был дикий. После этого концерта Шнур поднял плату за выступление. Вплоть до этого момента у них гонорар был примерно полторы тысячи.
