— Вы будете довольны, сеньор, поверьте мне! — восклицает мальчик, догадавшись по выражению моего лица, о чем я думаю. — Разрази меня гром и прокляни святая дева Мария, покровительница нашей семьи! Вот, — Ромеро расстегивает воротник рубашки, вынимает маленький серебряный образок на цепочке и целует его. — Идемте же, сеньор, а по пути я вам о многом расскажу. Да! Сегодня ведь развод караула. Поспешим, сеньор.

Мы идем через проходную порта. Полицейский в форме и черном шлеме с ремешком отбирает у меня пропуск и дружески подмигивает мальчику, а тот озабоченно выглядывает из проходной: толпятся тут еще человек десять, надеются на случайный заработок. Ромеро хватает меня за руку и выкрикивает:

— Это мой человек! Отстаньте, не трогайте его! — Поворачивается ко мне. — Просто невозможно работать. Безработица сейчас, — озабоченно поясняет Ромеро, когда мы удаляемся от проходной. — Туристов мало. К тому же англичане большую ремонтную верфь закрыли. Вы, наверно, хотите пить? Тогда заглянем к дяде Роландо.

Толстый, потный Роландо подает холодный апельсиновый сок и кока-колу, которую я попросил для мальчика. Ромеро отрицательно качает головой. Потом, немного подумав, говорит:

— Если сеньор не против, он может мне дать деньгами. Как раз я расплачусь с полицейским в проходной порта.

— Пей. А вот тебе еще и эти деньги. А почему ты должен расплачиваться с полицейским?

— Видите ли, он пропускает меня к самому пирсу, понимаете? И за это надо платить. Спасибо за воду, такая жара сегодня!

Солнце с трудом проникает на узкую главную улицу Гибралтара Мэйн-стрит. Да, не сезон, улица почти пуста, и многие магазины закрыты, а в тех, что работают, посетителей мало. Завидя приезжих, владельцы магазинчиков высовываются из дверей, выкрикивают названия наиболее популярных товаров, зазывают к себе.

— Ромеро, скажи этому русскому, что ты обещал приводить ко мне своих людей.

— Хорошо, — говорит мой экскурсовод. — Я ему скажу об этом.

— Ромеро, если русский проголодается, скажи ему, что у меня самое лучшее в городе жаркое по-мексикански — «Ассадо».

— Скажу, если ты и мне дашь кусочек, — смеется мальчик и поясняет: — Меня тут все знают. И это точно: жаркое у дяди Фернандо — пальчики оближешь! — Ромеро для наглядности облизывает пальцы, а потом восклицает: — Да, «Ассадо» у дяди Фернандо ох и вкусное! Надеюсь, что вы, сеньор, проголодаетесь и…

— Надейся, дружище, — смеюсь и я. — Наверняка мы оба проголодаемся и заглянем к Фернандо.

Где-то за нашими спинами, в глубине улицы, раздается барабанный бой и звуки труб. Ромеро торопит меня, и мы вскоре оказываемся на небольшой уютной площади. Тут, в старинном здании монастыря, размещена резиденция английского коменданта города и крепости Гибралтар.

— Вот он, — говорит мне Ромеро. — Во-он тот, со стеком.

Несколько военных выходят из дома и становятся по стойке «смирно». Гром оркестра нарастает. Рядами по восемь человек идут к площади музыканты. За оркестром колышутся высокие мохнатые шапки и покачиваются в такт движения штыки. Площадь запружена любопытными. Вот участники смены караула уже на площади. У многих музыкантов через плечи перекинуты леопардовые шкуры. Смолкают звуки труб, только барабаны отбивают гулкую дробь. Солдаты в меховых шапках маршируют по площади размеренным, с задержкой, через такт, шагом. Останавливаются. Звучит команда. Барабанщики смолкают, прижимают одну из барабанных палочек к носу.

— Р-рр-ра!.. — разносится над площадью дружный рев.

Солдаты, высоко задирая колени, топчутся на месте, будто пытаются раздавить своими подкованными толстыми ботинками змею, а потом широко расставляют ноги и отбрасывают карабины на расстояние вытянутой руки, замирают, будто большие механические куклы.

Снова звучит команда. Солдаты, перестроившись, поворачиваются за оркестром.

Поют трубы. Слышны удары барабана. Караул сменился.

Шоссе круто поднимается в гору. По совету Ромеро я купил пакет печенья и немного конфет: угостить обезьян. Мы идем по шоссе, а город как бы все больше и больше опускается вниз.

Белые дома, рыжие скалы, зеленые клочки зелени, синяя бухта. Теплоходы. Ищу глазами свой. Во-он мой траулер. Какой же он маленький! Нежно гляжу на этот игрушечный теплоходик, который долгие месяцы будет моим домом.

— Говорят про обезьян по-разному, — рассказывает между тем Ромеро. Он то забегает вперед и, подняв камень, швыряет его в кусты, то скачет на одной ноге, то, вспомнив, что он не просто гуляет, а работает, начинает степенно вышагивать возле меня. — Кто говорит, что давным-давно тут, на этой скале, было целое царство обезьян. И что они воевали с людьми, бросая сверху камни. А кто говорит… — Ромеро бросается с обочины в траву, ловит большущего синевато-зеленого жука и, показав его мне, отпускает. — А другие говорят, что это вовсе и не обезьяны, а люди, что их заколдовали, но настанет день, и они опять станут людьми и спустятся с горы в город. Но все это, наверно, выдумки, правда?

Потом дорога пропадает, теперь мы бредем по неширокой тропинке. Над нами висит туча. Все небо над морем и дальше, над сушей, чистое, а над скалой — туча. Поглядев на нее, Ромеро говорит:

— Вот странно, туча всегда висит над скалой, а дождь из нее не идет. А воды в ней — ого! Вот бы в нее такую трубу вделать, и потекла бы водичка в город. У нас ведь нет своей воды: привозим.

Я это знаю. Маленький скалистый полуостров не имеет ни одного колодца. Очень дорого стоит эта привозная вода. А еще ее собирают. Многие обрывистые откосы скалы как бы окованы в бетонный панцирь. Во время редких ливней вода скатывается с этих панцирей в специальные водосборники, очищается, а потом по трубам направляется в город.

— Глядите! — восклицает Ромеро. — Вот они!

Прямо на нас идет толпа больших обезьян! Становится немного не по себе. Оглядываюсь. Путь назад отрезан. Из пещеры, мимо которой мы только что прошли, выбираются животные. Пять… восемь… одиннадцать… Молча, внимательно разглядывая нас, обезьяны идут навстречу, обходят сзади. Тот отряд, что показался из-за поворота, возглавляет крупный, уже седеющий самец. Его глаза глядят прямо мне в зрачки.

— Это вожак, Грегги, — тихо говорит мне Ромеро и, оставив меня, идет навстречу вожаку. — Хеллоу, Грегги, это я, Ромеро! Ты, конечно, узнал меня? Я привел моего друга, моряка.

Кто-то трогает меня сзади. Оборачиваюсь. Мохнатый, мускулистый гамадрил стоит на задних лапах, тянет ко мне передние, будто желает со мной поздороваться. Грегги стремительно бросается к нему и отбрасывает гамадрила. Обезьяна прыгает на валун, разглядывает меня. Я достаю пакет с печеньем. С радостными криками стадо животных устремляется к пакету. Предостерегающе зарычал Грегги, протягивает лапу.

— Выньте из пакета штук пять и отдайте ему, — говорит Ромеро. — А остальное — другим, по одной штучке.

Грегги степенно берет печенье и, громко хрустя, начинает жевать. Гамадрилы теснятся возле меня, толкаются, тянут свои коричневые узкие ладошки, я раздаю печенье, а потом и конфеты.

— Мы отдали все, — говорит Ромеро вожаку. — Мы немного побудем тут и уйдем. Хорошо, Грегги?

Быстро взглянув на мальчика, Грегги аккуратно разворачивает конфеты, а бумажки бросает. Малышня подхватывает яркие бумажки, ссорится. Один из гамадрилов, кажется опять тот, который хотел со мной обняться, подходит и деловито ощупывает сначала карманы моих брюк, а потом и брюк Ромеро. Увы, больше у нас ничего нет.

— Когда много туристов, то обезьян просто закармливают. Сюда тащат и фрукты, и конфеты, и шоколад, — рассказывает Ромеро. — И обезьяны так объедаются, что даже животы у них болят. Глядите: парусный корабль в бухту входит!

По синей воде бухты под всеми парусами медленно скользит корабль.

— Вырасту — стану моряком. Ах, как хочу побывать в Южной Америке!

Помолчав немного, Ромеро тихонько рассказывает:

— А однажды я убежал из дома. Отец меня побил. Пытался пробраться на какое-нибудь судно. Не получилось. Пошел в горы к обезьянам. Забрался в одну пещеру, натащил туда сухой травы и лег. Стало темнеть. Пришла одна обезьяна, потом другая. Потом много-много. Они подходили, трогали меня и о чем-то разговаривали друг с другом. И мне стало очень страшно… — Замолчав, Ромеро опять глядит на бухту. — Паруса там, на корабле, убирают. А вот и якорь в воду упал… Но я напрасно пугался: никто меня не тронул. Я заснул, и обезьяны легли рядом со мной. Мне было очень тепло. Только… — Ромеро засмеялся и шепотом сообщил: — Только я потом очень чесался: обезьяньи блохи меня искусали.