Хозяйский мальчишка принялся жонглировать Цецилией, быстро перекидывая из одной руки в другую. Кларисса ахнула и бросилась к нему, но толстяк заступил ей дорогу.

— Если не хочешь, чтобы твоя драгоценная куколка раскололась, делай, что тебе велят! А не то — кр-р-р-рак! Дзин-н-н-нь!

— Ну хорошо… — прошептала девочка, подбирая с пола отвратительный лоскут, но Волли внезапно покачал головой:

— Нет, не так!

— Ты должна встать на четвереньки и подобрать его зубами! — охотно пояснил Юджин.

Кларисса, не веря собственным ушам, смотрела на мальчиков.

— Ну, чего ты ждешь? — спросил Волли; в его маленьких свинячьих глазках читался неприкрытый интерес.

— Давай!

— Давай! — подхватил Юджин. — Считаю до десяти! Раз… Два… Три…

— Я не буду этого делать! — Девочка никак не могла принять всерьез происходящее.

— Не будешь, так и не надо, — Волли со вздохом обернулся. — Бросай, кузен.

Юджин подкинул куклу к самому потолку — и быстро отступил в сторону, спрятав руки за спину… Осколки брызнули во все стороны. Вскрикнув, девочка упала на колени рядом с любимой игрушкой. Увы! Дубовый паркет оказался слишком твердым для Цецилии; ее фарфоровое тельце разлетелось на тысячу кусочков. Кларисса подняла крохотную белую ладошку — все, что осталось от маленькой подруги.

— Чего ты наделал, дурень! — зашипел Волли и в сердцах одарил Юджина крепкой затрещиной. — Мы же теперь не получим выкупа! Надо было просто напугать ее…

Рыжеволосый ударился в рев, за что тут же получил от кузена пинок — и завопил еще громче. Кларисса больше не обращала на мальчишек внимания. Собрав осколки, она тихо спустилась вниз, завернула их в кружевной платочек и отнесла во двор.

День выдался туманным. Голубоватая стылая дымка неподвижно висела над землей.

Выкопать ямку было нечем, и девочка упрятала свою ношу в прелые листья под яблоней.

— Прощай, Цецилия! — прошептала Кларисса. — Злые разбойники столкнули тебя со скалы… Прости, но я ничего не могла поделать… — Горячий комок подкатил к горлу, и она расплакалась.

Тихонько всхлипывая, девочка вернулась в дом — как раз вовремя: стоило ей закрыть за собой дверь и сделать несколько шагов по коридору, как за углом послышалось знакомое дребезжание.

Виттиго, как всегда чопорно-неприступный, катил коляску со стариком; и Кларисса отступила в сторону, пропуская их. До сих пор ей не приходилось встречаться с Эзрой Двестингауссом глазами. Хотя девочка ежедневно видела его в гостиной, а вчера вечером во время спиритического сеанса они даже сидели бок о бок, старик ни разу не дал понять, что хоть как-то осознает присутствие гостьи.

Вблизи паралитик производил вовсе отталкивающее впечатление: складки нездоровой пятнистой кожи, веревки вен, морщинистый лик древней рептилии… Вот только глаза его не были глазами старика: ярко-голубые, они словно принадлежали другому человеку. Волна тяжелого запаха следовала за коляской, но Кларисса даже не обратила на это внимания. В тот миг, когда взгляды их встретились, бескровные губы Эзры дрогнули, почти беззвучно произнеся одно короткое слово. Девочка была уверена, что дворецкий ничего не заметил; но не почудилось ли ей самой? И если нет, если он действительно сказал это…

Вернувшись в свою каморку, Кларисса присела на краешек кровати и задумалась. Конечно, старик мог просто-напросто выжить из ума… Или он имел в виду нечто совершенно безобидное, а она навыдумывала всякого… Откуда же тогда взялся ледяной комок страха, ощущение близкой беды?

Беги.

Куда она может бежать? И зачем? Двестингауссы, конечно, не самые хорошие люди; иногда просто ужасные… Но не людоеды же они, в самом деле! Дядя Эрл ни за что не оставил бы ее одну, таись тут опасность… Правда, у обитателей этого темного, похожего на склеп дома наверняка хватает собственных мрачных тайн; она чувствует их незримый гнет… Поскорей бы вернулся Птицелов, а еще лучше отец… Когда это случится, будет так здорово!

Чувствуя легкий озноб, девочка сняла с гвоздя плащ и закуталась в него, накинув на голову глубокий капюшон. Стало уютней, но призрачный холодок продолжал сочиться в комнату. Неужели такой сквозняк, удивилась Кларисса, подходя к окну; странно — на улице совершенно нет ветра… Эту мысль, простую и тривиальную, словно бы додумала за нее Цецилия, в то время как сама девочка зажимала ладошкой рот, сдерживая рвущийся наружу крик ужаса.

Напротив дома стояла черная карета — та самая. Длинные решетчатые фонари источали темно-синюю паутину лучей — свет казался совсем слабым, но все предметы в комнате приобрели вдруг неестественный, мертвенный оттенок. Туман сгустился, сквозь него еле просвечивали тени проезжающих экипажей. Дверцы кареты открылись. Кто-то вышел оттуда, неторопливо направляясь к дому. Позднее девочка пыталась вспомнить, как он выглядел и во что был одет, пыталась… И не могла. В ее сознании как будто взорвалась бомба — в памяти полыхнул миг прощания с отцом, его последние слова, эта странная и зловещая фраза.

«Заклинаю — держись подальше от черных карет и людей с глазами как оловянные пуговицы…»

Проверять, на что похожи глаза незнакомца, Кларисса не стала. Она выбежала из своей комнаты и бросилась к черному ходу — так быстро, как только могла.

Ощущение жуткого давления, уже испытанное ею ранее, с каждой секундой нарастало, но за спиной у девочки словно выросли крылья. Глухо хлопнула дверь, мелькнули голые черные ветви яблонь, норовя вцепиться в волосы… Дальше, дальше! Низенький забор не смог остановить Клариссу; лишь одно чувство жило сейчас в ее душе — ужас преследуемого зверька. Она не видела, как стекают ручейками расплавленного металла петли, как рушатся с грохотом створки дверей и синие отблески ложатся на темный орнамент паркета, не слышала невыносимых, бьющих наотмашь слов: «Я пришел взять то, что принадлежит мне!» Она бежала, покуда хватало сил, пока перед глазами не поплыли кровавые круги, а боль в боку не стала совсем нестерпимой. Но останавливаться было нельзя, и девочка продолжала идти, забираясь все глубже и глубже в хитросплетение тесных улочек и проулков. За все это время Кларисса ни разу не обернулась. Она забрела в совершенные трущобы. Мостовой тут не было и в помине, повсюду лежали бурые, пахнущие конским навозом лужи. С одной стороны тянулась кирпичная стена, растрескавшаяся, вся в пятнах мха; с другой — бесконечные дровяные сараи. Царапаясь о торчащие повсюду ржавые гвозди, девочка заползла в темную щель меж двух таких построек, свернулась клубком, словно бездомный котенок, и замерла.

Море Атлантов наполняло паруса ветром. Люгер «Морская лисица» огибал бесконечный язык Ятаганного полуострова; и с левого борта то приближалась, то удалялась темная полоса береговой линии, отороченная белой тесьмой прибоя. Капканных дел мастер впервые за много дней покинул свою каюту и вышел на палубу. Титания и Лидиана остались за кормой, впереди была неизвестность…

— Любуешься? — Шкипер возник рядом, словно тень, и Атаназиус сдвинул брови: подкрасться так, чтобы он не заметил, редко кому удавалось. С этим малым определенно следовало держать ухо востро.

— Может, и так, — недружелюбно буркнул он и отвернулся. Шкипер, казалось, не заметил нарочитой грубости.

— Да, здешняя волна — совсем не то, что на Сильферре! Тебя часом не укачивает? С новичками такое частенько случается.

— А что, похоже?

— Да нет, вообще-то! — Шкипер белозубо рассмеялся. — Стало быть, тебе уже доводилось путешествовать морем?

— Может, и доводилось.

— Экий ты неразговорчивый! На корабле так не принято, если хочешь знать. Компания здесь небольшая, тесно, деваться особо некуда… Надобно как-то ладить с людьми.

— Мы прекрасно поладим, ежели не будешь лезть ко мне с расспросами! — отрубил капканщик. — Уговор помнишь? Я плачу, вы везете, вот и весь сказ.

— Ну будет, будет! Я всего-то хотел — пригласить тебя вечером на стаканчик красного. Посидим, перекинемся в картишки… Делать все равно нечего!