— Густа, не дури… пошли уже с нами?
— Иди, иди давай, куда шла… мало, что мужа невесть зачем среди ночи унесло, так и мне туда же? Не пойду никуда, я же не дура набитая. Спи, спи, сыночек… все хорошо!
Между тем на улице между командирских домов уже начинает собираться небольшая толпа — 170 семей, около 700 человек… Закутанные в одеяла детишки спросонок хнычут…
— Товарищи женщины, товарищи дети, соблюдайте порядок. Нет, ничего с собой брать не надо! Только документы! Никаких вещей! Детское питание — можно… Да мы же вернемся к утру, я вам обещаю! — успокаивающе вещает заведующий гарнизонным клубом, старший политрук Махров.
Так и пошли люди из дому — в халатиках, в домашних тапочках… Некоторые потом в таком виде до Красноярска доехали…
…На асфальте лежит оторванная детская ножка. В абсолютно чистеньком, беленьком носочке…
22 июня 1941 года. 02 часа 00 минут.
Крепость. Цитадель. Танковая рота 75-го отдельного разведывательного батальона 6-й стрелковой дивизии
— Та-та-та-та… Гррммм! — Выбросив темное, даже в ночной мгле, облачко бензинового выхлопа, двигатель наконец запустился…
Командир-танкист (тот самый, который так был ошарашен зловещим предсказанием кучерявой блондинки в парке нынешним вечером — он даже свою роскошную форму переодеть не успел), отступая спиной вперед, помахивает мехводу обеими ладонями к своей груди — давай, давай, помаленьку…
Краса и гордость советского автопрома (именно так — даже движки ГаЗовские) плавающий танк Т-37А залязгал своими узенькими гусеницами и выполз из бокса…
— Боря, тут такое дело, слушай… — неслышно за гулом двигателя подошедший к танкисту комбат положил ему руку на плечо. — Короче, решили мы тебя в поход не брать.
Комроты Боря Элькин недоуменно вздернул вверх кустистые брови.
— Что значит, вы решили меня с собой не брать? За что?! Разве я в чем виноват? — Боря обиженно сбросил руку комбата со своего плеча.
— Что значит — за что? — тщетно пытается успокоить его комбат. — Я тебе что, порицание выношу?
Но Элькин непреклонен:
— А разве же нет? Это что же, вы в бой пойдете, а я в каптерке припухать буду? Милое дело. Товарищ капитан, вы права такого не имеете! Я подам рапорт командиру дивизии… Да я! Я самому Ворошилову напишу!!
— Утихни, чудила! — комбат по-доброму усмехнулся. — Я просто не так выразился. Не тебя лично решили не брать, а твои керогазы… Ну ты сам посуди, на что они нам в поле — броня у них картонная, из оружия — один пулемет… Лишняя обуза! Короче, слушай мой приказ. Поступаешь в распоряжение майора Гаврилова — ну, ты его знаешь, на корпусной партконференции его недавно ебали… ну, ладно, это дело прошлое… Будешь, значит, его под локотки поддерживать. Чтоб он опять не упал, как в тот раз, выходя подшофе из ресторана…[29] хе-хе. Все, все, Боря, без разговоров, я умываю руки.
И, запрыгнув на подножку БА-10А, держась рукой за створку приоткрытого бронещитка, комбат убыл — поехал догонять уходящий разведбат…
Только Боре рукой напоследок весело помахал. Больше они уже не увидятся… никогда.
Элькин с печалью посмотрел на свои выстроившиеся на брусчатке стройной колонной «керогазы»:
— Эх, вы-ы-ы-ы… За что нас так обидели? Броня картонная, броня картонная… Вот уж нет! Это все же боевая машина! Мы еще себя пока-а-а-жем…
И с досадой поправив свою роскошную, специально по особому заказу за большие деньги построенную фуражку, он грустно побрел искать опального майора Гаврилова…
…На брусчатке — вверх дном — лежит роскошная, не уставная фуражка… простреленная… С засохшими пятнами крови…
Из танковой роты 75-го ОРАБ в район сосредоточения не вышел никто.
Во рву Крепости — спустя многие годы — была найдена истлевшая кожаная полевая сумка с «Записной книжкой командира». Владелец сумки — пропавший без вести лейтенант Элькин, Борис… отчество стерлось.
22 июня 1941 года. 02 часа 32 минуты.
Остров Пограничный
В замаскированных окопах и ДЗОТах, в полной боевой готовности залегли пограничники. В окопах они лежат уже довольно давно — с вечера, однако боеготовность не растеряли. Терпеливо выжидать долгими часами в засаде — им не привыкать…
Внезапно ночную тишину разорвал истошный визг…
Старший сержант-сверхсрочник с досадой перегрыз травинку и обреченно прошептал:
— Все! Зарезал-таки наш старшина Ющера…
Боец, из прибывших на окружные стрелковые соревнования спортсменов, с немым вопросом в глазах взглянул в его сторону…
— А, да ты, брат, не знаешь… — горько усмехнулся «старшой». — Понимаешь, тут вот какое дело… Наш старшина, Москаленко, всех наших заставских кабанов так почему-то называет — говорит, иначе их ему колоть жалко! Рука у него иначе не поднимается! Это у него что-то глубоко личное, я так понимаю… А какой у нас кабан был, ты не поверишь, увидишь — закачаешься… А умный был, как пограничная овчарка — все команды знал! А здоровущий какой! Старшина ведь поросеночка из-под самой Полтавы, из Всесоюзного НИИ свиноводства привез, от свиноматки — призера ВСХВ…
— Ну что же делать, — вздохнул старожил, — ежели провокация, так он, Ющер наш, — все одно был бы не жилец. В окоп же его не спрячешь… А так повар хоть мяса нажарит… Эх, какой был славный у нас кабан! За это фашисты нам особо заплатят!
22 июня 1941 года. 03 часа 00 минут.
Фольварк Семятиче. Участок Государственной границы невдалеке от Буга
«Пыль, пыль, пыль, пыль — от шагающих сапог…», как писал поэт, певец колониализма и солдатской доблести. В темноте ее не видно, но она висит в сереющем небе, припудривает потные лица красноармейцев, грязными ручейками скатываясь на чернеющие от пота гимнастерки…
Передовые подразделения советской пехоты прибывают, наконец, в район заполнения 62-го УРа.
Впрочем, за этим таинственным названием: полевое заполнение — скрываются пресловутые стрелковые ячейки. Правда, не индивидуальные, а на два-три красноармейца, несколько рядов колючей проволоки, блиндажи, площадки для пулеметов и полковой артиллерии…
Но все же — это не среди чистого поля оборону стальную крепить!
Первый красноармеец спрыгивает в им же самим не далее как всего неделю тому назад выкопанный окопчик и с удовольствием скидывает с плеч ранец — нововведение имени покойного ныне врага народа Егорова, вместо «сидора» и знаменитой скатки — прошедшей с Русской Армией от Шипки до Мазурских болот… Натер бойцу плечи, сволочь такая, квадратная…
Прибытие бойцов с изумлением наблюдают работающие в ночную смену военные строители из 184-го саперного батальона…
Про весьма возможную провокацию они ничего не слышали — их командующий, генерал Карбышев, проезжая через их участок утром, ни полслова об этом не обмолвился… видимо, не хотел понапрасну волновать.
После недолгого производственного совещания безоружные строители разобрали свои инструменты, надели ремни и пилотки, и нестройной колонной потянулись к чернеющему на фоне розоватого неба лесу.
У недостроенного ДОТа № 27, прикрытого от нескромных зарубежных взоров дощатым забором, осталась грохотать заброшенными в нее камнями бетономешалка — чтобы «соседи» за рекой не беспокоились о том, что глупые «Иваны» что-то поняли…
…Поле, усеянное солдатскими телами с черными петлицами на выгоревших гимнастерках второго срока… Они не бежали — они отважно шли на врага в безнадежную атаку, сжимая мозолистыми руками лопаты, топоры и ломы…
22 июня 1941 года. 03 часа 35 минут.
Аэродром Высокое. 74-й ШАП
— Черт, черт, черт… — комполка Васильев метался по старту как тигр в клетке. — Уходит время, уходит… Прямо сквозь пальцы сыплется… Черт!
