И продолжил, обращаясь к своему адъютанту, обер-лейтенанту Эриху Менде:
— Мы, как Наполеон, найдем лишь свою смерть на огромных русских равнинах. Менде, запомните мои слова — час начала этой несчастной войны стал часом началом конца нашей старой Родины… Finis Germania![104]
Генерал знал, что он говорил, — ведь он сражался против русских в Великой Войне…
23 июня 1941 года. 23 часа 48 минут.
Буховичи. Штаб 4-й Советской Армии
На свет выложенных костров прямо на Варшавское шоссе приземлился связной самолет У-2 из Штаба Запфронта. Командующий Фронтом Павлов посылает и.о. командующего 4-й армии Сандалову «приказ», если этот клочок бумаги можно так назвать… Собственно, это даже не бумага, а оторванный уголок топографической карты, где простым карандашом, без даты и реквизитов, торопливым почерком, с пропуском знаков препинания и нарушением правил орфографии написано:
«Почему механизированный корпус не наступал кто виноват, немедля активизируйте действия и не паникуйте а управляйте. Надо бить врага организованно а не бежать без управления.
Каждую дивизию вы знать должны где она когда что делает и какие результаты.
Почему вы не даете задачу на атаку механизированному корпусу? Немедленно атакуйте всеми силами.
Найти, где 49-я и 113-я стрелковые дивизии и вывести.
Исправьте свои ошибки. Подвозите снаряды и горючее. Лучше продовольствие берите на месте.
Запомните, если вы не будете немедленно действовать активно-Военный совет больше терпеть не будет».[105]
Леонид Михайлович Сандалов пробегает глазами эту «цидулку», пожимает плечами, потом передает Берии. Тот внимательно читает, переворачивает — нет ли чего на обороте, снова читает… аккуратно складывает, кладет в свой планшет…
— Ну… царь Леонид… теперь держись. Тут, у Бреста, будут твои Фермопилы… — пожимая на прощание руку Сандалову, говорит Берия. — А я — срочно в Минск. Кажется, я уже нашел там твоего Эфиальта…
…В этот момент прикрывавшие важнейший участок фронта — левый фланг Белостокского выступа — 49-я и 113-я стрелковые дивизии (одна формально остающаяся в 4-й армии, вторая еще остающаяся в 10-й армии, но обе готовые к передаче под командование 13-й армии… то есть вообще сейчас никем не управляемые) отступали в Беловежскую Пущу. Теснимые четырьмя… нет, не дивизиями — четырьмя немецкими КОРПУСАМИ.
…А в Штабе Западного фронта член Военного совета в этот момент меланхолично докладывал товарищу Ворошилову:
— Давайте, Климент Ефремович, посмотрим правде в глаза. Что в самом деле у нас получается? Командующий Фронтом либо молчит с угрюмым видом, либо отделывается общими фразами. Вы тоже высказываетесь как-то неопределенно: ведете речь только о действиях 4-й армии, не связывая эти действия ни с войной в целом, ни даже с обстановкой на Западном фронте. А ведь именно в полосе этой армии фашистские войска вклинились наиболее глубоко. И для Вас, по-видимому, не секрет, что среди бойцов и даже командиров, в том числе и некоторых крупных начальников в тыловых частях и учреждениях, пошли слухи об измене, о том, что 4-я армия предана. Надо же наконец разобраться во всем этом. Лично у меня есть много вопросов к генералу Сандалову…
Ворошилов, молча играя желваками, внимательно, не перебивая, слушает…
От Советского Информбюро на 23 июня 1941 года сводки не поступало…
ГЛАВА 7
…Малой кровью, могучим ударом…
24 июня 1941 года. 00 часов 02 минуты.
Деревня Сипурка Каменецкого района Брестской области
— А-а-а, бляжьи дети… приперлись? Схватило кота поперек живота? Ну заходите, сволочи… — Отец Гарвасий сплюнул под ноги полночным незваным гостям и повернулся к ним спиной. — Господи, помяни царя Давида и всю кротость его… Ну, что встали, как засватанные? Ироды…
— Дядя Фима, пойдем отсюда, а? — сердито пробурчал Вася Корж.
— Нет, погоди, Васятка… — сказал Фрумкин. — А Вы, отче, не очень-то сволочитесь, а то обидимся и вправду развернемся, да и уйдем…
— Чой-то вы, бесово отродье, уйдете? Дождешься от вас такой милости, как же, как же… Сами приперлись, меня разбудили, матушку растревожили, а теперь уйдете? Нет уж. Давайте к столу. Водку пить будете? Нет? Ну и ладно. Мне больше достанется. Хлебайте сырую воду, — попотчевал гостей отец Гарвасий и после небольшой паузы добавил. — Слушаю!
— Гражданин Семенов, вы, как человек, пострадавший от Советской власти… — с выражением начал говорить Фрумкин, садясь за стол.
— Слава Богу, Слава Богу! — перебил Фрумкина отец Гарвасий, — сподобил меня Он принять венец купно с праведниками, мучениками и исповедниками, в земле Русской воссиявшими, под сенью пресвятых Зосимы и Савватия… Когда бы я еще на Соловки-то сам по себе попал? А так бесплатно меня довезли и два года продержали в затворе, в посте и молитвах… Спасибо вам земное! — И отец Гарвасий действительно земно поклонился ночным гостям.
Фрумкин оторопело переглянулся с Коржом. Вася кивнул на попа и вопросительно поднял бровь. Фрумкин еле заметно пожал плечами и задумался. Видимо, над душевным состоянием хозяина дома… Впрочем, решение продолжить разговор пришло довольно быстро.
— Вот, значит, когда придут в деревню немцы, вы, отец Гарвасий, не могли бы для нас… — снова начал Фрумкин, придав своему лицу подходящее «выражение».
— А вот это ты не видал? — снова перебил Фрумкина поп, показывая гостям сразу две фиги. — Для ва-а-ас… Для вас, песьи выблядки, мне и чихнуть жалко… Вот для России-матушки постараться, оно, конечно, это дело другое. Кабы не рать иноплеменная, я бы с вами, мерзопакостники, и говорить бы не стал, не токмо за одним столом с вами сидеть. Но уж коли попущением Господним пришла беда… то отворяй ворота! Ну, говорите, чего вам надобно…
…Спустя час, провожая гостей, отец Гарвасий широко перекрестил их (Вася Корж недовольно поморщился), а потом застенчиво промолвил:
— А знаете, вам бы к тетке Олесе на болото сходить… Я-то сам к ней не ходок, да и тех, кто на исповеди о том кается, потом к Святому Причастию не допускаю… Но сходить вам все же, думаю, к ней надо. Характерная она старушка… Лет триста тому назад я бы ее с удовольствием сжег. Заслужила. Вполне. Вот, внучка моя вас отведет…
Укладываясь под теплый бок матушки-попадьи, отец Гарвасий, выслушав целую нотацию («Куда малую послал, бес старый, и к кому…»), ехидно резюмировал:
— Да, нужда научит калачи есть… Дождемся, гляди, что сам Антихрист Усатый еще нас уважительно назовет, поди, не товарисчами, а братьями да сестрами… — и меленько рассмеялся таковой своей старческой глупости…
24 июня 1941 года. 01 час 03 минуты.
Берег озера у деревни Сипурка Каменецкого района Брестской области
— Все, дяденьки, я далее не пойду. Я боюся… — и маленькая, лет десяти, девчушка стремительно засверкала пятками по лесной тропинке.
Пахло сыростью, тихо плеснула волна…
— А рыбы тут, наверное… — зябко повел плечами Корж.
— Это, Вася, не рыба… — тихонько хмыкнул Фрумкин.
— А кто?
— Не знаю… Что-то крупное.
Прокричала выпь у дальнего берега, точно заплакала. Над озером поплыл белесый туман. У самой воды, перед чернеющим срубом, ожидала гостей черная, сгорбленная фигурка.
— Ну, здравия тебе желаю, гражданин старший майор… — неожиданно звучным голосом поприветствовала бабка. — И ты, Васятка, заходи…
Пригнувшись, мужчины осторожно спустились в полузаглубленную в песчаный берег землянку. Запахло сухими травами, чем-то пряным, незнакомым. Под ноги юркнул черный кот и стал ластиться к Васиным сапогам.
— А откуда ты, тетя Олеся, про нас знаешь? — осторожно спросил Фрумкин. — Впрочем, вопрос снимается…
