— Ты не был на Аиде, — ответил Фрэнсис. — Но я там был. Я видел гробницу, видел его иссохшую руку и чувствовал…
Он умолк и закрыл глаза.
— Так что же ты чувствовал, магистр Фрэнсис? — продолжал, издеваясь, настаивать Де’Уннеро. — Что ты чувствовал на горе Аида? Присутствие ангелов? Или сам Господь снизошел благословить тебя, пока ты стоял на коленях перед останками погибшего еретика?
— Я шел туда с недоверием, — признался Фрэнсис. — Я отправился в Барбакан, надеясь отыскать Эвелина Десбриса живым, мечтая заковать его с ног до головы в цепи и доставить к Маркворту! Но не могу отрицать, — оказавшись рядом с его могилой, я почувствовал какое-то особенное состояние, состояние мира и покоя.
Де’Уннеро нетерпеливо махнул рукой.
— Теперь ты готов канонизировать брата Эвелина, — процедил он.
— Думаю, настоятель Браумин станет побуждать меня к этому, — вполне серьезно ответил Фрэнсис.
Де’Уннеро поморщился.
— Ну и удивительные времена настали! — желчно произнес свирепый монах. — Оказывается, мы живем в эпоху чудес! Я и не мечтал о такой радости!
Фрэнсис молча следил за ним.
— Я пришел к тебе, желая поделиться своими наблюдениями, — наконец сказал он. — И еще, чтобы предупредить тебя. Прежней, знакомой тебе церкви больше не существует. Я прошу тебя научиться сдерживаться, ибо в нынешней церкви твое зверское обращение с братом Телларезом и иные подобные действия не встретят одобрения. Повторяю: времена Маркворта прошли, и прихвостни демона-дракона более не угрожают нам осадой. Задумайся об этом. Мы с тобой долгое время шли вместе, и я был просто обязан тебя предостеречь. Однако я не стану брать на себя ответственность за твои решения.
Де’Уннеро хотел было выпроводить его, но Фрэнсис, не сказав более ни слова, повернулся и поспешно вышел.
Как бы насмешливо и дерзко ни держал себя Де’Уннеро, слова магистра Фрэнсиса сильно подействовали на его беспокойную душу. Он мог издеваться, язвить и даже плеваться, а простая правда этих слов не давала ему покоя.
Де’Уннеро лег и долго не мог уснуть. Но и наступивший сон не принес облегчения. Это было какое-то тяжелое забытье, наполненное жуткими видениями. Де’Уннеро снилось, как своими тигриными лапами он наносит удары по молящимся братьям. Он видел кровь молодых монахов, обступавших и наваливающихся на него. Он яростно кричал на них, обвиняя в слабости и говоря, что их слабость подорвет церковь Абеля. Эти зеленые юнцы почему-то не слушали его и отворачивались, чтобы продолжить свои идиотские моления. Тогда когти Де’Уннеро стали раздирать их тела, и он почувствовал горячую кровь, залившую ему лицо и шею.
Он проснулся в холодном поту и увидел, что лежит на полу, запутавшись в простынях. До рассвета было еще далеко. Де’Уннеро сразу же взглянул на свои руки и едва не лишился чувств от радости: это были руки, а не лапы тигра. Но облегчение оказалось мимолетным. Де’Уннеро начал растирать затекшее тело, и вдруг ему вспомнилось то странно-сладостное ощущение крови на лице и шее.
— Сон, только и всего, — успокаивал себя Де’Уннеро, отирая пот.
Он поправил постель, намереваясь снова лечь, однако вскоре понял, что больше не заснет.
Де’Уннеро покинул келью, вышел на восточную стену и стал смотреть, как восходит солнце. Косые лучи упали на залив Всех Святых, и темные волны заискрились сочным, красным, оранжево-красным цветом.
Оставляя Палмарис и глупцов, завладевших Сент-Прешес, Де’Уннеро надеялся, что возвращается в свой родной дом. Сейчас он понял, что заблуждался. Сам Де’Уннеро ничуть не изменился, во всяком случае он так думал. Но Санта-Мир-Абель определенно изменился. Де’Уннеро понял: монастырь уже не был его домом. Магистр не был уверен, может ли он сейчас назвать своими церковь и ее орден. Маркало Де’Уннеро никогда особо не восторгался Марквортом и, уж конечно, никогда не был его старательным прислужником, как Фрэнсис. Нет, они часто спорили с отцом-настоятелем, и, к неудовольствию властного Маркворта, Де’Уннеро во многих случаях поступал по-своему. Но при Маркворте церковь хотя бы подчинялась четким правилам поведения. В свои последние дни отец-настоятель многое изменил в церкви, вознамерившись поднять орден Абеля на новую, более величественную ступень славы и могущества. Учреждение епископата в Палмарисе отбирало у короля и передавало церкви значительную власть. Такого в Хонсе-Бире не знали уже несколько веков. А затем последовал указ Маркворта, согласно которому владеть священными самоцветами могли только монахи.
Да, при всех разногласиях Де’Уннеро поддерживал политику отца-настоятеля. Что ждет Де’Уннеро и всю церковь теперь, когда Маркворта не стало, а на его место так и не пришел новый иерарх, ясный в своих намерениях и умеющий властвовать? И еще одна мысль будоражила магистра. Этот восторженный идиот Браумин Херд и его приспешники вовсю кричат о мученической гибели магистра Джоджонаха и о «чуде» на горе Аида, стремясь поколебать менее стойких братьев и укрепить собственные позиции. Знать бы, насколько они преуспели в этом.
Перспективы были отнюдь не радужными. Де’Уннеро понимал: с Бурэем ему не поладить. И, что хуже, он не видел никаких возможностей повернуть ход событий в свою пользу.
Он оперся на парапет и, глядя на яркие красные блики, игравшие на волнах залива, думал о том, как низко пала его возлюбленная церковь.
Звук приближающихся шагов прервал его размышления. Он вздохнул и, обернувшись, увидел Фрэнсиса и Бурэя, которые направлялись прямо к нему.
— Лечение брата Теллареза продлится несколько дней, — объявил Бурэй.
— Там была пустяковая рана, — ответил Де’Уннеро, отодвигаясь от однорукого магистра.
— Но впечатление такое, будто она нанесена когтями крупной кошки, — добавил Бурэй. — Рана загноилась, и Мачузо пришлось взять камень души и полночи врачевать ее.
— Для этого у нас и существуют камни души, — сухо ответил Де’Уннеро, не отводя глаз от залива.
К его удивлению, Бурэй подошел к нему вплотную и тоже оперся о парапет.
— До нас дошли слухи о том, что в южных землях беда, — мрачным голосом произнес он.
Де’Уннеро продолжал разглядывать игру бликов солнца на воде.
— Говорят, там появилась розовая чума.
Даже упоминание о самой грозной болезни, какая существовала в королевстве, не взволновало Де’Уннеро.
— Каждые несколько лет откуда-то обязательно появляются слухи о розовой чуме, — равнодушно ответил он.
— Я видел сам, — вмешался Фрэнсис.
— И сравнил то, что видел с рисунками в какой-нибудь старинной книге? — ехидно спросил Де’Уннеро.
— Мы со всеми магистрами решили, что необходимо послать кого-то из братьев для проверки правильности этих слухов, — пояснил Бурэй.
Де’Уннеро сощурился и бросил на Бурэя угрожающий взгляд.
— Как это «со всеми магистрами»? А где же тогда был я? — спросил он.
— Мы нигде не могли тебя найти, — ответил Бурэй, не дрогнув под взглядом Де’Уннеро.
Де’Уннеро повернулся к Фрэнсису.
— Оставь нас, — потребовал он.
Фрэнсис не пошевелился.
— Прошу тебя, брат Фрэнсис, оставь нас одних, — уже вежливее повторил он.
Фрэнсис тревожно посмотрел на Бурэя и отошел на некоторое расстояние.
— Стало быть, вы решили, что именно мне и надлежит этим заняться, — тихо сказал Де’Уннеро.
— Да, будет лучше, если ты на какое-то время покинешь монастырь, — ответил Бурэй.
— Я не обязан подчиняться твоим распоряжениям, — сказал Де’Уннеро.
Он выпрямился. При своем не особо высоком росте он тем не менее производил внушительное впечатление.
— Это не распоряжение. Это настоятельная просьба, поддержанная всеми магистрами Санта-Мир-Абель.
— И Фрэнсисом тоже? — спросил Де’Уннеро достаточно громко, чтобы тот слышал.
— Да, — подтвердил Бурэй.
Де’Уннеро усмехнулся. Удивительно, как ловко Бурэй все провернул. Воспользовался раной Теллареза, чтобы всех настроить против меня, — подумал он. Впрочем, этого надо было ожидать. Возвращение Де’Уннеро очень многим пришлось не по вкусу.
