А Пони все бросила и сбежала сюда!

— Не кажется ли тебе, что ты несправедлив к бедной девчонке? — спросил Смотритель.

— Она не должна была возвращаться сюда, — ответил Роджер. — Во всяком случае, не должна оставаться здесь. Слишком многое надо сделать, а если мы будем сидеть сложа руки, время обернется против нас.

— Против нас? — удивленно повторил кентавр. — Не припомню, чтобы в Палмарисе Роджер Не-Запрешь усердствовал в работе. Да и вообще Роджер Не-Запрешь не любитель работать!

Кентавр громко расхохотался, однако Роджер, ошеломленный услышанным, даже не улыбнулся.

— Ты очень строго ее судишь, — сказал наконец Смотритель.

— Такая возможность…

— Да что толку в этой возможности, если сердце у нее совсем не там? — перебил кентавр, и его голос звучал теперь сурово и серьезно. — Ты потерял друга, и то тебя жжет эта утрата, и тебе хочется найти смысл, убедиться, что он не зря погиб. Саднит не у тебя одного. У всех нас. А Пони-то потеряла больше чем друга.

— Я любил Элбрайна, — попытался возразить Роджер, но замолчал, услышав смех Смотрителя.

Действительно, он сказал какую-то чушь. Сравнивать его отношения с Элбрайном с тем, что существовало между рейнджером и Пони, было просто нелепо.

— Ей надо время, чтобы затянулись раны, — помолчав, сказал Смотритель. — Ей надо вспомнить, кто она, почему все это было с нею, а потом найти новый смысл в том, что происходит, чтобы продолжать сражение.

— Сколько времени? — спросил Роджер. — И так уже год прошел.

— Раненому сердцу нужно больше, чем год, — тихо возразил Смотритель, и в его голосе прозвучало искреннее сочувствие к Пони, его дорогой подруге. — Дай ей время. Может, она очнется и снова начнет сражение.

— Ты говоришь «может»?

— А может, и не очнется, — без обиняков сказал Смотритель. — Не ты же будешь указывать другим, какие битвы им вести. Если человек не видит смысла в битве, силой его не заставишь.

— Но вдруг она не захочет продолжать? — воскликнул Роджер. — Какой тогда смысл в жертве Элбрайна и в его гибели?

— Спроси у себя, — ответил кентавр. — Ты слишком быстро хочешь заставить Пони жить, как прежде. А ты будешь сидеть себе на холме и пялиться на Тимберленд. Но где ж тогда сам Роджер? Он спокойно позволяет своему другу спать в могиле и даже не пытается понять смысл гибели Элбрайна.

— Мне не предлагали быть бароном или настоятелем.

— Ты и не стремился, — возразил Смотритель. — Если б хотел, сражался бы за это.

— Я отправился на север вместе с тобой, чтобы похоронить Элбрайна, — возразил Роджер.

— Ты мог бы вернуться в Палмарис задолго до конца лета, — отрезал Смотритель. — Ты никак свихнулся на Пони, парень? Это так? Или тебе за себя обидно?

Роджер попытался ответить, но быстро замолчал и вперился взглядом в лес, думая сразу о многих вещах.

— Пони сейчас нужен друг. Пусть делает то, что ей необходимо, и не нам ее судить, — резко сказал Смотритель. — Как думаешь, тебе такое по силам?

Роджер посмотрел кентавру прямо в глаза, попытавшись быть честным с самим собой, и согласно кивнул.

Вечером поднялся холодный ветер. Может, прилетел с севера, а может, здесь всегда холодно. Но ветер ничуть не мешал ей стоять здесь, в роще, перед двумя могилами. Наверное, тут даже в самый солнечный и жаркий день бывает холодно.

Пони лишь мельком взглянула на могилу Мазера Виндона, дяди Элбрайна и первого Защитника из рода Виндонов. Она представила тело, лежащее внутри каменного саркофага. Покой Мазера был нарушен дважды. Впервые это сделал Элбрайн той темной ночью, когда он отвоевал у духа своего дяди право владеть «Ураганом» — мечом, изготовленным эльфами. Во второй раз сон великого рейнджера потревожили Смотритель и Роджер, вернувшие меч тому, кому он принадлежал изначально.

Пони представила Элбрайна, лежащего в холодной земле, и от мысли о ее любимом у нее чуть не подкосились ноги. Он лежал здесь, под этими камнями, вместе с «Крылом Сокола». Этот лук изготовил для него Джойсеневиал — отец Белли’мара Джуравиля, когда Элбрайн проходил обучение у эльфов. Теперь ее любимый лежал в земле, закрыв невидящие глаза и уста, из которых больше не раздастся ни слова. Тот, кто так часто отогревал ее в своих нежных и сильных объятиях, лежал теперь в холодной земле, и никакая сила не могла вернуть его к жизни.

Вся жизнь Пони была сплошной чередой утрат. Вначале ее семья и друзья, которые все, кроме Элбрайна, погибли в результате нашествия гоблинов и великанов на Дундалис… Потом те, с кем она служила в Пирет Талме. Пони не считала их своими друзьями, но с ними ее объединяла военная служба. Эти люди погибли, когда на гарнизон напали поври… Следующее место в горестном списке заняла семья Чиличанков — ее приемные родители, от которых Пони видела только любовь. Их замучили в застенках Санта-Мир-Абель.

Впрочем, Чиличанки погибли позже. А ранее, на пути к Аиде, Пони лишилась Паулсона, Криса, Бурундука, Тантан и Эвелина, ее дорогого Эвелина… Затем ребенок, вырванный из ее чрева демоном Марквортом… И наконец, спасая ее жизнь, погиб Элбрайн. Ее любимый, ее лучший друг, человек, рядом с которым она собиралась прожить долгие годы.

Каждое новое столкновение со смертью было для Пони новой болью, новым непереносимым страданием. Сердце Пони не каменело, и каждая новая утрата лишь усиливала горечь прежних.

Пони представила, как все они — от Элбрайна до Эвелина и ее отца — проходят мимо. Проходят совсем рядом, но не видят ее и не слышат ее страстных призывов. Проходят и уходят навсегда.

Пони протянула руку и попыталась схватить Элбрайна, но он оказался бестелесным, состоящим словно из дымки, и ее рука схватила лишь воздух. Элбрайн был видением, памятью, тем, что утрачено.

Пони заморгала, и слезы неудержимым потоком хлынули у нее из глаз.

— Не думал я, что мы так быстро вернемся, — сказал, обращаясь к принцу Мидалису, Лиам О’Блайт.

Они ехали шагом во главе длинной колонны, двигавшейся сквозь сырой вангардский лес. Верные союзническому долгу, они отправились на север вместе с Брунхельдом и его воинами. Однако еще на границе разведчики доложили, что южный Альпинадор свободен от вражеского присутствия и в течение многих недель здесь не видели ни одного гоблина или поври. И потому, с согласия Брунхельда (на что Андаканавар одобрительно кивнул и понимающе подмигнул), вангардцы повернули назад. Они были рады вернуться домой, чтобы залечивать раны, нанесенные войной с демоном.

Андаканавар тоже отправился на юг, но кружным путем, и в течение нескольких дней его никто не видел. Мидалис был рад его решению провести остаток лета в Вангарде. Принц хотел получше узнать своих южных соседей, надеясь, что ему удастся преодолеть пропасть, разделяющую оба народа. Андаканавар заручился обещанием Мидалиса, что, когда настанет время возвращаться в родные края, принц поедет вместе с ним.

Осенью Мидалиса ожидало серьезное испытание — ритуал кровного братания.

— Пирет Вангард! — крикнул передовой разведчик.

— Пока еще на месте, — заметил Мидалис.

Вскоре тропа, по которой они ехали, сделала изгиб и стала подниматься на гребень холма. Достигнув его вершины, Лиам и Мидалис увидели очертания крепости, башни которой выделялись на фоне низко нависших, серых туч. За крепостью расстилалась водная гладь залива Короны.

Еще издали они заметили на рейде какое-то торговое судно. И только подъехав ближе и увидев командора Прессо, бежавшего им навстречу, Мидалис понял, что что-то произошло. Принц, уставший от сражений, с облегчением выслушал донесение Прессо. Слава богу, за их отсутствие ничего тревожного не случилось.

И все же появление монаха, приплывшего из Палмариса, с тем чтобы сопровождать настоятеля Агронгерра в Санта-Мир-Абель, было знаменательной новостью. Невзирая на усталость и далеко не парадный вид, принц Мидалис решил немедленно отправиться в Сент-Бельфур и повидаться с этим человеком. Лиам охотно согласился его сопровождать. С ними поехали командор Прессо и капитан Альюмет, которому командор уступил свою замечательную лошадь. По дороге в монастырь Альюмет рассказывал им о событиях в Палмарисе. Принц и Лиам внимательно слушали, жадно ловя каждое слово. Теперь они понимали, почему король Дануб не откликнулся на просьбу своего младшего брата и не прислал сюда солдат.