— Ты проиграл сражение, Великий Герой! — завопил мне вслед король Ригенос. — А народ побежденным уважения не оказывает!

Но я не обернулся. Я пошел искать Иолинду.

Оказывается, она прогуливалась по галереям и только что вернулась к себе. Я поцеловал ее, ощущая острую потребность в женском сочувствии и ласке, но, похоже, натолкнулся на невидимую стену. По всей очевидности, она вовсе не намерена была чем-то помогать мне, хотя и поцеловала меня машинально. Очень скоро я перестал обнимать ее и даже отступил назад, чтобы заглянуть ей в глаза.

— В чем дело?

— Ни в чем, — ответила она. — А что, собственно, тебе не нравится? Ты в безопасности. Я-то ведь думала, что ты погиб.

Неужели же все дело во мне самом? Неужели?.. Я отогнал эту мысль. Но может ли мужчина заставить себя любить женщину? Может ли он одновременно любить двух женщин? В отчаянии я цеплялся за память о той любви, которую испытывал по отношению к Иолинде в первые дни нашего знакомства.

— Эрмизад теперь в безопасности тоже, — вырвалось у меня. — Она призвала на помощь своих волшебных братьев, и, когда она вернется в лагерь элдренов, Арджав отведет свои войска назад, в Мернадин. Ты должна бы радоваться этому.

— Я и радуюсь, — заявила она и прибавила: — А вот ты зато страшно рад, что нашей заложнице удалось бежать!

— Что ты хочешь этим сказать?

— Отец рассказал мне, как она очаровала тебя своим поганым колдовством. Ты, видно, куда больше озабочен ее безопасностью, чем нашей.

— Что за глупости!

— Тебе, наверно, и общество элдренов приятнее, чем наше. Для тебя это просто праздник — побывать в лагере нашего злейшего врага…

— Довольно! Все это полная чушь!

— Неужели? А по-моему, отец говорил правду, Эрекозе. — Голос ее звучал глухо. Она отвернулась.

— Но, Иолинда, я же люблю тебя. Только тебя.

— Я не верю тебе, Эрекозе.

Так неужели все-таки сам я был причиной того, что происходило со мной? И тогда я принес клятву, которой впоследствии суждено было так сильно повлиять на наши судьбы. Ну почему я, чувствуя, что любовь моя к Иолинде начинает ослабевать, понимая, что она оказалась просто эгоистичной дурочкой, все равно упорствовал и убеждал себя, что люблю ее ничуть не меньше, чем прежде?

Этого я не знаю. Я знаю только, что именно тогда я и дал эту клятву.

— Я люблю тебя больше жизни, Иолинда! — заявил я. — Я все что угодно могу для тебя сделать!

— Я не верю тебе!

— Но это правда! Я докажу! — кричал я в отчаянии.

Она повернулась ко мне. В глазах ее были боль и упрек. И такая горечь, что я, казалось, утонул в ней. И еще в этих глазах светился гнев и желание мстить.

— Как же ты докажешь это, Эрекозе? — тихо спросила она.

— Клянусь: я уничтожу всех элдренов.

— Всех?

— Всех до единого.

— И ты никого не пощадишь?

— Никого! Никого! Я хочу, чтобы все это наконец кончилось. И единственный способ — это перебить их всех. Тогда наступит конец — только тогда!

— И ты убьешь даже принца Арджава и его сестру?

— Даже их!

— Ты поклянешься, что сделаешь это? Поклянешься?

— Клянусь! И когда умрет последний элдрен, когда весь мир будет принадлежать нам, я принесу этот мир к твоим ногам и мы с тобой станем мужем и женой.

Она кивнула:

— Хорошо, Эрекоэе. Увидимся чуть позже.

И быстро выскользнула из комнаты.

Я снял меч с перевязи и злобно швырнул на пол. Душа моя изнывала от страданий и борьбы с самим собой.

Но я уже дал клятву.

Постепенно я успокоился. Я решил поступить так, как я сказал. Я уничтожу всех элдренов. Избавлю этот мир от них, а себя — от этой нескончаемой душевной муки.

Чем меньше во мне оставалось человеческого, чем машинальнее я исполнял свои обязанности, тем меньше мучили меня те сны и полузабытые видения. Меня словно заставили исполнять эту роль безмозглого существа, пообещав, что, если я буду по-прежнему лишен совести и разума, они наградят меня своим отсутствием. Если же снова проявлю признаки обычного человеческого характера, то сны появятся вновь.

Но это так, между прочим. Мои предположения, которые столь же близки к истине, как и любые другие. Можно с тем же успехом утверждать, что мне, например, было бы только полезно пережить некий катарсис, ибо он помог бы избавиться от этой двойственности и от ночных кошмаров.

В течение того месяца, который я провел в подготовке к великой войне против элдренов, я крайне редко виделся со своей нареченной и в конце концов просто перестал искать ее общества, сосредоточившись исключительно на планах готовившихся военных кампаний.

Я развил в себе качества, совершенно необходимые настоящему воину: холодный, полностью контролируемый рассудок. Я не позволял никаким чувствам, что бы это ни было — ненависть или любовь, — брать над собой верх.

Я очень укрепился душой и телом. И, обретя эту силу, стал как бы вовсе не человеком. Я знал, что многие замечают это, но знал и то, что люди ценят во мне именно качества великого военачальника, и пусть по отдельности они избегали моего общества, но в целом — были счастливы, что Эрекозе ведет их на бой.

Арджав и его сестра вместе вернулись к своим кораблям, а затем поплыли назад, в свою страну. Теперь они, без сомнения, уже ждали нас, готовясь к следующему сражению.

Мы продолжали действовать согласно ранее намеченным планам и вскоре готовы были отплыть к Внешним Землям, воротам в Призрачные Миры. Мы намеревались навсегда захлопнуть эти ворота.

И вот наступил день отплытия.

И плавание было долгим и полным опасностей, пока впереди не завиднелись острые утесы Внешних Островов. И тогда мы стали готовиться к вторжению.

Ролдеро был все время рядом, но то был мрачный Ролдеро, молчаливый Ролдеро; он, точно так же как и я, превратился в некое безгласное военное орудие.

Мы осторожно причалили, но, похоже, элдрены уже знали о нашем прибытии заранее: ни одного человека в их городах не осталось. На этот раз там не было ни женщин, ни детей. Там мы обнаружили всего горстку элдренов-мужчин, которых тут же перебили. Что же касается волшебных существ, то их видно не было. Арджав говорил тогда правду: видимо, ворота в Призрачные Миры действительно были закрыты.

В городках мы не оставили камня на камне, грабя и сжигая дома как бы походя, однако не испытывая при этом никаких особых чувств. Мы до смерти пытали захваченных в плен элдренов, пытаясь выведать причину их исчезновения, а сам-то я втайне уже знал эту причину. Теперь нашими воинами владело совсем иное настроение: наступила реакция, и, хотя в городах не осталось ни одного целого здания, ни одного живого элдрена, люди не могли отделаться от ощущения, что все их планы рухнули, а сами они обмануты — так пылкий любовник, наверное, чувствует себя обманутым игривой и неверной любовницей.

И еще: поскольку элдрены не пожелали вступить с нами в кровопролитное сражение, мы стали ненавидеть их еще больше.

Когда с Внешними Землями было покончено, города обратились в прах, как и все живое, мы почти сразу погрузились на корабли и взяли курс на Мернадин. Мы бросили якоря в порту Пафанаал, который по-прежнему удерживали наши силы под командованием лорда Каторна. За то время к ним присоединился король Ригенос и ждал нашего прибытия. Наши войска высадились на берег, и мы сразу устремились в глубь континента, горя жаждой победы.

Я хорошо помню лишь некоторые детали этого похода. Дни были похожи один на другой, они мелькали безостановочной чередой, мы с мрачным упорством продвигались все дальше и дальше, убивали элдренов, уничтожали их города и укрепления, и казалось, что ни одна крепость не способна противостоять нашей силе…

Убивая, я не знал усталости; ничто не могло удовлетворить моей жажды крови. Человечеству нужен был такой вот кровожадный волк, и они его получили, они послушно следовали за ним, хотя и боялись его.