Удивительно, но сейчас никакая французская мазь ей была не нужна… Оказывается, женщина может сама быть готова принять любимого… И когда Натаниэль овладел ею, она поняла, что наконец встретила того, кто даст ей счастье.

Первое же его движение заставило Барбару содрогнуться от наслаждения. Она крепко сжала плечи Натаниэля в надежде на то, что буря чувств, захлестнувшая ее с головой, пройдет и она вновь обретет привычное спокойствие.

Но выяснилось, что такой, как раньше, ей быть уже не суждено. Лед, столько лет бывший Барбаре Фицхью панцирем, растаял.

Когда Натаниэль стал двигаться, она подхватила эти движения — первое машинально, а затем с жаром и страстью… с желанием… Столь неистовое желание даже испугало Барбару. Этот юноша знал, как целовать ее, как прикоснуться к ней, как ласкать ее. И тело ее впервые откликнулось на ласку.

Он понимал, что значит приглушенный полустон-полувсхлип, так непохожий на те звуки, которые она привыкла заученно издавать в постели. Он понимал ее… Когда, наконец, внутри Барбары все сначала замерло, а потом взорвалось, ощущение это было столь мощным и столь необычным, что она, вцепившись в Натаниэля, громко закричала. В эту секунду и он достиг наивысшего блаженства, отдавая ей все, что мог отдать, вместо того чтобы брать.

Натаниэль в изнеможении рухнул рядом с ней. Барбара все еще ощущала внутреннюю дрожь, но теперь эта дрожь переходила в другую. Леди Барбара боялась, что слов больше не будет, что Натаниэль уснет. Дыхание его действительно стало ровнее, но это было просто дыхание счастливого человека. Юноша нежно погладил ее по голове, стал перебирать волосы.

И тут леди Фицхью расплакалась. Барбара захлебывалась от рыданий и даже не пыталась их унять. Натаниэль сел в постели. Сейчас встанет и уйдет… Она не будет его задерживать. Она его вообще ненавидит. Уже сказала об этом и повторит еще раз.

Барбара действительно сказала то, что думала. Натаниэль обнял ее и крепко прижал к себе. Так он и держал ее в объятиях, пока она рыдала о своей чуть было не погибшей душе.

— Это несправедливо… — она прижалась к теплой широкой груди. — Я не хочу тебя любить…

— Я знаю, ангел мой.

— Какой я ангел? — взвилась Барбара. — Я кокотка, шлюха…

Он решительно закрыл ей рот ладонью. Барбара впервые видела его рассерженным.

— Никто не посмеет называть мою жену шлюхой, — он говорил строго, а глаза уже смеялись. — В том числе и она сама.

— Об этом не может быть и речи. Я не могу стать вашей женой, Натаниэль.

— У вас просто нет выбора. Вы меня соблазнили, — Натаниэль поцеловал ее в шею, — и теперь должны выйти за меня замуж.

— Ну как вы не понимаете?! Я ведь назвала вещи своими именами. Всю свою жизнь я была шлюхой.

— Вся жизнь — это очень много.

— С тех пор, как мне исполнилось пятнадцать лет….

Это признание вырвалось у Барбары против ее воли. Она ждала, что уж теперь-то Натаниэль точно отпрянет от нее, с отвращением отстранится, но он по-прежнему прижимал ее к себе.

— Пятнадцатилетняя девочка не может быть шлюхой. Только жертвой, — тон у него был спокойным, сдержанным.

— Жертвой? Даже если ее отдают мужчине желающие услужить ему родители? И просят быть любезной? Делать все, что он пожелает, и ни в коем случае не плакать?

— Услужить кому?

— Герцогу Касторскому.

— Дядя короля, — задумчиво сказал Натаниэль. — Жаль, что он мертв. Я бы убил его за вас.

Слова эти прозвучали так обыденно, что Барбара слегка растерялась.

— Натаниэль, — она попыталась заглянуть ему в глаза, — с тех самых пор…

— С тех самых пор вы наказывали себя за то, в чем не было вашей вины, — закончил он. — Но вы потратили на это достаточно много времени, любовь моя. Вы выйдете за меня замуж и будете самой преданной и верной женой, какую только можно пожелать.

— Но я не могу…

— У вас нет выбора, — повторил Натаниэль и улыбнулся. — Вы станете моей женой. Вы ведь не глупая женщина, хотя и вели себя столько лет столь неумно. Даже если вам хочется и впредь наказывать себя, вы слишком добросердечны, чтобы наказывать заодно и меня. Ну что, любовь моя, вы выйдете за меня замуж?

Барбара была ошеломлена.

Она-то не глупая, а вот он, похоже, глупец. Нет, безумец. Но такой красивый и такой… Это ее мужчина. Так почему бы не поверить вдруг в невозможное?

— Если вы… ты еще будешь желать меня завтра утром… — она сказала Натаниэлю «ты» и тут же поняла, что по-другому уже не будет.

— Я буду желать тебя даже на смертном ложе, когда стану совсем дряхлым стариком.

Конечно, Барбара ему не поверила. Но она любила Натаниэля и поэтому улыбнулась сквозь слезы, а затем крепко обвила руками его шею. И она же первая уснула.

Эмма вышла на темную, пустынную улицу. Решившись на столь безрассудный и к тому же опасный поступок, она пожелала иметь в запасе некоторое время. Бегство из дома леди Селдейн — женщины, окружившей ее заботой в столь сложный период жизни, — было кроме всего прочего черной неблагодарностью. Она ведь покидала особняк потихоньку, оставив лишь записку с извинениями и краткими объяснениями. И хотя руководили Эммой самые благородные чувства, она не переставала терзаться сомнениями, правильно ли поступает.

Леди Селдейн нельзя пускаться в столь длительное путешествие. Она уже стара и нездорова. Ей не пойдет на пользу поездка в Ирландию. Это ведь нужно проехать через всю страну, а потом еще плыть по морю. Леди Селдейн не без причин редко выходила из дома… Как можно ей сейчас ехать на другой конец Англии, коль скоро за последние двадцать лет она не была дальше Эссекса, где живет ее дочь?

Имелась у Эммы и другая, куда более весомая причина для того, чтобы отказаться от ее гостеприимства. Она решила раз и навсегда порвать с прошлым. Прежде всего с теми, кто знал Киллорана. Ей предстоит новая жизнь, в которой нет места ни Киллорану, ни даже Натаниэлю Хепберну. Она найдет себе приют где-нибудь подальше от Лондона. Там, куда сможет добраться на небольшие деньги, которые одолжила у леди Селдейн, правда, без ее ведома. Она их обязательно вернет, как написала в прощальной записке. Если удастся, она найдет работу. Если же нет, значит, потребует свое у кузины Мириам. Она так хочет жить без воспоминаний, без несбыточных желаний! Вести простую, спокойную жизнь там, где ее никто не найдет.

Вещей у Эммы при себе было немного. Киллоран переслал ей черные шелковые платья, но леди Селдейн решительно отвергла этот гардероб.

— Ты же не в трауре, — она пожала массивными плечами. — Что хорошего в том, чтобы наряжаться этакой вороной?

Через два дня у Эммы уже были другие платья — нежных пастельных тонов, которые очень шли к ее рыжим волосам. Правда, такие цвета носят девицы, а Эмма таковой уже не была… Эта мысль сразу потянула за собой другую. Лорд Киллоран… И пусть одна часть ее души ненавидела этого человека, вторая по-прежнему разрывалась от любви к нему.

Вечером, а тем более ночью, на улицах Лондона никогда не было безопасно. Эмме недавно предоставилась возможность убедиться в этом, однако за прошедшее время она успела забыть об осторожности. Занятая горестями души, она не думала об угрозе своему телу. Ни звук шагов позади, ни мелькание теней не привлекли внимание девушки.

Когда ее схватили, она забилась и попыталась вырваться, но было уже поздно.

— Да проснись же, черт бы тебя побрал!

Лорда Киллорана давно никто не будил столь бесцеремонно, если вообще когда-нибудь будил. Спросонья он машинально потянулся за шпагой. Незваный гость между тем раздвинул портьеры, впустив в спальню слепящий свет зимнего солнца, так что граф, голова которого после вчерашних возлияний гудела, как колокол, мог разглядеть лишь массивный, приземистый силуэт незнакомца.

— Спать до полудня! Ты, конечно, опять вчера пил… Намерен и впредь напиваться до потери сознания или поищешь другой способ побыстрее отправиться на тот свет?