— Не все ладно в твоем плане, Борис Федорович, — прервал оратора Богдан. — Если так устроим оборону, не повторится ли то, что сделал с Москвой Девлет-Гирей?

Весьма недоволен Годунов, но сдерживается: коль скоро сам создал Воинскую думу, слушай советов беспрекословно.

— А что ты присоветуешь?

— Я предлагаю сразиться перед Москвой. Не у стен ее, а в нескольких верстах от них. Князь Воротынский, готовя разгром Девлет-Гирея год спустя после его первого успешного набега, предусматривал возможный прорыв крымских и ногайских туменовк Москве, поэтому, испросив согласия высшего церковного клира, посадил в монастырях Даниловском, Новоспасском, Симоновом крепкие гарнизоны с сильным огненным нарядом. Можно и нам сделать то же самое. К тому же установить на их каменных стенах почти весь наш огненный наряд. А поле для сечи выбрать перед этими монастырями, но так, чтобы ядра из пушек доставали бы татарские тумены.

— Что же, весьма разумно. Думаю, митрополит не откажет мне. Не станут возражать и настоятели монастырей.

— Думаю, они еще чернецов дадут нам в помощь, — вставил свое слово князь Шуйский.

— Вполне, — уверенно подтвердил Годунов, словно это зависело только от его воли, и к Бельскому: — Ты, похоже, не все сказал?

— Не все. Под Серпуховым не заступать путь Казы-Гирею. Князь Мстиславский не за понюх табака положит весь Большой полк, ибо не успеют к нему подойти остальные полки Окской рати. Слать, не медля ни часа, нужно гонцов, чтобы, оставив малые заслоны и разъезды лазутчиков, шла бы вся Окская рать к Москве. Спешно. Бегом. Нам же сегодня стоит готовить места для зажитья полкам и для гуляй-городов каждому полку.

— Не в поле встречать, а упрятавшись за плахами, — хмыкнул князь Голицын. — Не по-русски такое. Мы же не зайцы, чтоб под кустами дрожать. Грудью нужно встречать ворогов. Грудью!

— Эка, грудью?! — возразил князь Шуйский. — Чем берут крымцы в сече? Они до рукопашки обсыпают стрелами построенную к сече рать. Тучами стрел обсыпают, вертясь колесом на полет своих стрел перед строем, изрядно прорежая его. А китаи — добрая защита от стрел. Из них же сподручно редить крымцев пушками и рушницами. Если еще монастыри пособят ядрами, любо-дорого получится. Оружничий прав, по его слову нужно поступать.

— Думаю, никто разумному не поперечит, — заключил Годунов и предложил: — Давайте определим и тех, кто и где встретит крымцев, если они прорвутся в самою Москву. Я предлагаю такой расклад: оборону царского дворца возложить на князя Ивана Глинского; Кремля — на князя Дмитрия Шуйского; Белый город — на Ногтева-Суздальского и Мусу Туренина; Китай-город — на князя Голицына; выбор места для полковых станов и установку для них китай-городов я возложу на оружничего Бельского. Мы с ним определим и место для главного стана. В нем поставим походную церковь, поместив в нее икону Божьей Матери, которая благословляла великого предка нашего, Дмитрия Донского на победу при битве с Мамаем-разбойником. Если ни у кого нет еще какого слова, беремся всяк за свое дело.

В тот же день определили место для главного стана перед Даниловским монастырем, остальным станам, почти вплотную друг к другу, между Тульской и Калужской дорогами, поставили везде китай-города и установили в бойницах пушки, которые свезли со всех концов Москвы, даже сняв со стен Кремля. Лишь малую часть огневого наряда оставили на всякий случай на кремлевских стенах и у царского дворца.

Через пару дней подошел князь Мстиславский с Большим полком и занял главный стан. Следом за ним начали подходить другие полки Окской рати, Богдан Сельский встречал их и указывал каждому полковой стан. А для сводной рати из ближних от Москвы городов он определил воевод, ополчая ее, и тоже указывал каждому полку его место. Лишь один Китай-город оставался до времени пустым. Он подготовлен был специально для царского полка. Здесь установили пока что только пушки. И когда лазутчики донесли, что Казы-Гирей, обойдя Тулу, начал переправу через Оку, под Москвой все было готово для встречи.

На Воинской думе выработали такую тактику боя: войску сидеть тихо до тех пор, пока крымцы не начнут атаку. Не огрызаться ни пушками, ни рушницами даже тогда, когда тумены начнут свое смертоносное колесо, обсыпая стрелами. Затаиться от них за китаями и ждать набатного колокола Даниловского монастыря. А он должен ударить лишь когда Казы-Гирей выпустит главные силы. Вот тогда, по удару набатного колокола — залп. Сразу из всех рушниц и пушек. Сбить порыв, расстроить ряды, посечь ядрами и дробом передовые сотни, а уж тогда — вперед, врукопашную.

Миновало пару первых июльских дней. Ждали, что вот-вот прискачет вестник от лазутчиков-сторожей, но он прискакал только к вечеру третьего дня.

— Казы-Гирей остановился на берегу Лопасни ночевать. Передовой отряд приближается к Десне. Тумены идут и по дороге через Боровск. К Пахре приблизились.

Стало быть, завтра перед рассветом налетит.

Донесли об обстановке царю Федору Ивановичу, и тот, нарушая уже давно устоявшееся, не покинул свой дворец, не поспешил в Александровскую слободу иди даже в Вологду, как делали его дед и отец, а объявил, что намерен посетить ратников, вдохновить их перед смертельным сражением.

Воеводы хотели было построить полки на поле между Коломенским и китай-городами для смотра царского, но Федор Иванович запретил это делать.

— До смотров ли в такой день? Нужно готовиться к великому сражению, а я, грешный помазанник Божий, пройдусь по полковым станам, спрошу о здоровье, подбодрю ласковым словом.

Он и в самом деле у каждого китай-города спешивался и проходил по ним лишь с одним телохранителем. Из военачальников сопровождал его только князь Мстиславский, готовый ответить на любой вопрос государя. Вот такой манерой царь хотел показать как свою доступность, так и храбрость.

Особенно долго и душевно он беседовал с москвичами, которые по доброй воле опоясались мечами, взяли в руки рушницы.

— Я стану молиться за вас. Я не покину дворца своего и буду воочию зрить поле боя. Бейтесь мужественно, показывая пример остальным.

Они клялись в ответ, что не пожалеют животов своих ради спасения стольного града, жен и детей, его, любезного государя, чем растрогали Федора Ивановича до слез.

— Верю в вас. Верю в воев русских. Верю, завтра вы обуздаете хана и его разбойные тумены. К вечеру встанет в общий строй вся моя дружина, весь Царский полк. Мне охрана не нужна. Если падет Москва, паду и я.

Тогда поклялся от имени всего войска главный воевода князь Мстиславский:

— Не быть Москве покоренной! Хан будет разбит! Так говорим мы, ратные твои слуги!

После обеда — тревожная весть. Высланные как боевое охранение, дети боярские во главе с князем Владимиром Бахтияровым на Пахре встретили передовой тумен крымцев, смело вступили с ними в бой, но разве могли две с половиной сотни долго удерживать переправу? Крымцы разбили отряд и гнали его до самого села Бицы.

Теперь уже не оставалось никакого сомнения, что враг на подходе.

Тут и Борис Годунов пожаловал к рати. Со свитой бояр, как государь. Шелом золотой, огнем горит на солнце. Бармицы, укрывавшие шею, тоже золотые. Паворози покрыты золотой чешуей и жемчугом. Кольчуга хоролужная, ковки новгородской с золотой чешуей на груди. В руке клевец — знак военачальника. Но он же не взял первого воеводства над Большим полком, значит, не имеет на это права — клевец должен быть у князя Мстиславского. Но Годунову, как всегда, наплевать на все уставы. Он здесь главный, и этим все сказано.

И конь под ним белый. Словно победитель едет после рати со щитом. Гопает, еще не прыгнувши.

За свитой, через малый интервал, Царский полк. И в самом деле полный, как и обещал Федор Иванович. Очень существенная сила в общий строй — более десяти тысяч отборных воев, хорошо вооруженных, отважных и ловких в сече. Для Царского полка отдельный китай-город. К полку присоединились еще несколько тысяч добровольцев, москвичей. Тоже умеющих держать в руках и мечи, и боевые топоры, и шестоперы.