Дальше, как понял из рассказов слуг Богдан, все шло по обычаю. Венчали, как всегда, в Успенском соборе, и лишь в одном случилось изменение; митрополит Дионисий не читал духовной царя, речь держал сам Федор Иванович. Этому факту Бельский не придал никакого значения до того, как тайный дьяк прислал отписку о венчании Федора Ивановича на царство. В ней особо отмечалась именно речь царевича, и произошло подобное по воле Годунова. В духовной Ивана Грозного нет ни одного слова о Борисе Федоровиче, поэтому-то он и запретил ее читать, сам подготовил короткую, но с большим смыслом речь для Федора Ивановича и заставил выучить ее.
Тайный дьяк полностью воспроизвел ту речь: «Владыко, родитель наш, самодержец всей Руси Иван Васильевич, оставил земное царство и, приняв архангельский образ, отошел в Царство Небесное, а меня благословил державой и велел мне, согласно с древним уставом, помазаться и венчаться царским венцом, диадемой и святыми бармами. Завещание его известно боярам и народу. И так, по воле Божьей, по благословению отца моего, соверши обряд святейший, да буду царь и помазанник».
Вдумавшись в сказанное Федором Ивановичем в Успенском соборе, раскусил Богдан иезуитскую хитрость Годунова. Выходило по этому слову, будто у ложа умирающего Ивана Грозного находился самолично его сын, и он лично благословил его на царство. Не менее важно и то, что не митрополит совершает обряд по воле Господа, а Федор Иванович повелевает помазать его, тем самым дает понять, что он, царь, властен над владыкой. Следовательно, Борис и митрополита подомнет под себя.
Дальнейшее знакомство с отпиской тайного дьяка тоже ничем не утешило Бельского. Если слуги его туманно рассказывали о милостях царских, либо по малой осведомленности, либо из желания не обидеть ненароком своего любимого господина, то тайный дьяк не утаивал ничего. Царь отпустил всех военнопленных, освободил много узников, очинил боярами князей Дмитрия Хворостинина, Андрея и Василия Ивановичей Шуйских, Никиту Трубецкого и несколько иных придворных, но главное — трех Годуновых, внучатых братьев царицы Ирины. Князю Ивану Петровичу Шуйскому пожаловал все доходы Пскова, им в свое время спасенного. Однако же все эти жалования, вместе взятые, не затмили милостей, какими Федор Иванович осыпал своего шурина, дав ему все, что подданный мог иметь при дворе самодержца: сан конюшего, одного из почтеннейших с древних времен чина, какими в Кремле никого не очиняли вот уже почти двадцать лет, титул ближнего великого боярина, наместника двух царств — Казанского и Астраханского, а в придачу ко всему еще и богатство великое, земли на берегах Москвы-реки с лесами и пчельниками, доходы от области Двинской, казенные соборы Московские, Рязанские, Тверские, Северские, сверх особого денежного жалованья.
Бельский даже скрипнул зубами. Теперь он не сможет величаться перед Годуновым своим поистине великим богатством, теперь Годунов, недавно полунищий, богаче его. А иметь не только влияние на царя, но еще и деньги — прекрасно.
Да, обскакал Бельского Борис. Лихо обскакал. Когда-то он завидовал оружничему, любимцу Грозного, владеющему многими землями, крупными поместьями, имеющему высокий чин, теперь все круто изменилось: Бельский удален от Двора, Годунов процветает. Более того, он становится все явственней единовластным правителем, царь же больше времени проводит в молитвах и поездках на богомолье в отдаленные монастыри.
Как тут не начнет грызть зависть?
А вскоре зависть Богдана стала поистине беспредельной. Это когда караван за караваном ладей, юмов, кочмар либо проходили мимо Нижнего без остановки, либо останавливались у пристаней на несколько дней, чтобы пополнить запасы продовольствия, пороха и дроби. На кораблях и судах не только ратники, но землепашцы, рудознатцы, мастеровой люд. Путь их к Каменному Поясу и дальше в Сибирь. Цель — не только добивать Кучума[27] и его сподручных, но строить новые города, распахивать целинные земли. И каждый, с кем бы ни говорил Богдан, с восхищением отзывался о Борисе Федоровиче Годунове, величая его не иначе, как ближним боярином царевым, хваля его державную мудрость и хватку.
И в самом деле, в мудрости конюшему не откажешь. Не просто вал валил в Сибирь по его слову, Годунов продумал, чтобы путь этого вала был безопасен. По его велению построена Уфа и крепостицы на реках Печоре, Кети и Таре. В Тобольск был направлен новый воевода, смелый, храбрый и разумный князь Федор Лобанов-Ростовцев, и его усилиями вырастали, как грибы, города Палым, Березов, Сургут, Тара, Нарым и Кетский острог.
Ему бы, Бельскому, возглавлять все это могучее движение в сибирские просторы, но коварный соперник, похоже, забыл о нем надолго, если не навсегда.
Вести меж тем от тайного дьяка шли одна горше другой. Скончался боярин Никита Романович Юрьев, который вместе с князем Мстиславским начал было поддерживать Годунова, но то была лишь видимость, и первый боярин прознал про это.
Кто виновен в смерти боярина Юрьева, тайный дьяк умалчивал, намекнув лишь, что к этому причастна злая рука.
В Верховной боярской думе осталось лишь трое. Вернее, один Годунов против двоих. Однако он не хотел мириться даже с этим. Выкинул он и двух остальных из Верховного гнезда. Об этом Богдан узнал тоже из отписки тайного дьяка, присланной месяц спустя. Дьяк извещал, не отрицая и не утверждая, лишь как о свершившемся факте, что Годунов раскрыл заговор против себя. Князья Шуйские, Воротынские, Головины, а с ними и князь Мстиславский замыслили, пригласив на пир царского зятя, передать его в руки убийц или отравить. Расправа не замедлила: князь Мстиславский пострижен в монахи и отправлен в Кирилло-Белозерский монастырь; Воротынских и Головиных заключили в темницу. Не коснулись только князя Шуйского, за которого замолвил слово перед Федором Ивановичем архиепископ, и тот не посмел ему отказать, хотя Годунов настаивал на наказании.
«Все. Единовластен, — заключил Богдан, дочитав столь грустную отписку. — Шуйский станет теперь тише воды, ниже травы, ожидая своего часа. Но и Борис не успокоится. Схлестнутся в определенное время. Пух полетит».
Но безделие в тоске по минувшему, в зависти к могуществу бывшего третьеразрядного среди дворовых вельмож скоро для оружничего окончилось: заволновалась Казань, подстрекаемая крымским ханом Ахмет-Гиреем, за нею возмутилась вся черемиса Горной и Луговой сторон, и хотя мятежники не беспокоили села и города Нижегородской земли, воевода счел нужным принять предупредительные меры, спешно укрепить гарнизоны Лыскова, Воротынца и всех портовых городов на Волге. Приготовить и сам Нижний на случай осады. Он даже свое имение подготовил к обороне.
Закончив все приготовления к отпору возможного налета мятежников, стал ждать дальнейшего развития событий, но совершенно неожиданно для себя получил приказ царя Федора усмирить мятеж на Луговой стороне. Разжевывал короткий царский приказ Борис. Он предлагал собрать под свою руку как можно большую рать и пройти с ней по городам и весям Луговой стороны, по всей огиби, расправляясь с мятежниками, не щадя ни старого, ни малого.
На первый взгляд совет как совет. Можно пройтись с огнем и мечом, но к чему приведет жестокость? Бельский, взвесив все за и против, понял сколь коварен совет Бориса Федоровича, единовластного правителя. Жестокость еще больше возмутит мятежников, они еще плотнее сомкнутся с казанскими татарами, и попробуй тогда усмири их без серьезного войскового похода силами нескольких полков. Вот тогда выступит на первый план Годунов с кротким, ласковым словом, успокоит недовольных, а его, Богдана, обвинит в нерадивости или даже в злом умысле, и что дальше? Лучший исход — монастырь на Белоозере либо в Соловках.
«Нет, не дам тебе такой возможности, коварный!»
Всего неделя понадобилась воеводе, чтобы собрать в Нижний Новгород ратников, разбросанных по крепостям, и сам почти не спал, не давал покоя и подчиненным своим. Поднял на ноги к тому же всех мастеровых, чтобы готовили они корабли к походу вниз по Волге. Он уже определил свои действия, посидев не один час над чертежом огиби, но как в свое время учили его Хворостинин с Хованским, а также дядя его, Малюта Скуратов, собрал он перед походом на совет сперва сотников, а после них — воевод. И что удивило Богдана: ни сотники, ни воеводы не предлагали мирно успокоить мятежников, однако, польза от советов получилась хорошая. Он планировал спуститься по Волге до Свияжска, чтобы отсечь Луговую сторону от Горной, затем по Свияге углубиться в мятежный край, пополняя свою рать стрельцами из крепостиц и стрелецких слобод, а сотники и воеводы предложили иное — по Свияге само собой, но еще и по Суре. На ней городки Ядрин и Шумерля очень влиятельные среди местного населения, а Алатырь к тому же — арсенальный город. Если Ядрин и Шумерлю разгромить, Алатырь же спасти от мятежников, исход похода будет предрешен.
