Вроде бы исподволь действовал, но и поголовное мнение знати, и целенаправленность слов верного слуги давали свои плоды. Грозный сказал, наконец, достойное:

— Заканчивай все переговоры с английским капризником. Без воли их королевы он не стал бы себя так вести. Пусть поживет чуток в безделии, потом решим, спровадить ли его или казнить.

— Изгнать рассудительней.

— Не к ладу с Англией, что изгоним, что казним. Поглядим. Марию же я оставляю. Дмитрия объявлю наследником.

Стоило бы Бельскому посоветовать Ивану держать свое решение в строжайшей тайне, переговоры с Боусом продолжать, как ни в чем не бывало, пока не будет объявлено при всем честном народе о наследнике, но он посчитал, что Иван Грозный и сам все понимает. К тому же, радость захлестнула оружничего:

«Опекуном назначит! Иное не может быть!»

Он не думал даже, что царь может еще долго жить, Борис Годунов исполнит задуманное, не останавливаясь ни перед чем. Вот тогда, на смертном одре, раскроет государю глаза на коварство вторгшегося в их семью, и тот отдаст в его, Богдана, руки судьбу малолетнего царя Дмитрия.

Не строить бы воздушные замки, а вдуматься в услышанное и насторожить Грозного, но он не сделал этого и ошибся. Кому-то еще проговорился царь, ибо об этом решении стало известно Годунову и тот поспешил удостовериться, встретившись с Богданом.

Теперь настало время темнить оружничему.

— Переговоры? Нет, не окончены. Прерваны на малое время. Вот прибудут волхвы и колдуны, предскажут судьбу царя-батюшки, вот тогда будет его последнее слово.

— Они должны предсказать одно. Иного не может быть.

— У них свои боги, каким они служат. Мы с тобой им не указ.

— А что с Нагой и царевичем Дмитрием?

— В раздумьях царь. И так прикидывал, и эдак, но пока ничего определенного не сказал.

— Но я слышал…

— От кого? Верить можно только словам самого. Вот когда скажет он, тогда не слух, а правда.

— Не поздно ли будет тогда?

Уехал Борис от Бельского осерчавший, хотя всячески пытался притвориться удовлетворенным беседой, но Богдан понял, что ничто не остановит коварного стяжателя. Своего добьется.

«Посмотрим. Я тоже не стану дремать. Постараюсь вырвать маховые перья из крыльев».

Только не получалось это. Как повыдергаешь, если Грозный ухом не ведет, слушая доносы оружничего.

— Государь, Борис Годунов часто видится с твоим духовником Федосеем Вяткой. Очень часто. Беседуют часами. Дозволь дознаться?

— Пусть его.

Иной доклад:

— Твой лекарь Иоганн Эйлоф и Борис Годунов часто и подолгу шушукаются, так мне доносит тайный дьяк. Всегда наедине. Дьяк никак не может узнать, о чем их долгие разговоры.

— Ну, и не нужно. Пусть шушукаются.

А когда Хлопок привез в Москву волхвов и колдунов, Борис сразу же узнал об этом и уже на второй день посетил их. Раньше самого Богдана. Вот тогда, пытаясь понять, откуда Годунову стало известно о волхвах, заподозрил Бельский своего кравчего. Однако не уверился в этом окончательно. Подумал:

«Может, все же не он, а тайный дьяк?»

Остановился на том, что скорее всего это дело рук тайного дьяка, хотя сомнения по поводу Тимофея остались, поэтому определил впредь вести себя с ним более осторожно.

О посещении колдунов и волхвов Годуновым Бельский тоже доложил царю, надеясь получить позволение для сыска.

— Тайно я их доставил, а он узнал.

— Стало быть, не совсем тайно. Оплошка у тебя случилась.

Вот это — под девятое ребро. Не приказ дознаться, откуда утекает тайна, а прямое обвинение его, оружничего. Худо дело.

А царь с вопросом:

— Ты лучше доложи, что предсказали волхвы и колдуны?

— Попросили пару дней. Со своими богами посоветуются, положение звезд изучат, к магии обратятся.

Он сказал правду. Осанистый муж средних лет, одетый просторно, со множеством волнистых складок, в каждой из которой — мудрость Правосудного бога, с золотой цепью на груди, как символом единения всех мыслей в одно целое, назвал себя хранителем бога Прова, правосудного и неподкупного, и определил срок так:

— Каждый из волхвов обратится к своему богу, хранителем какого он есть, колдуны поведут дело по своему разумению, по магиям своим, затем время нужно — свести все мнения в единое. Это право бога Прова. Без двух дней, боярин, не обойтись. И чтобы никто нам не мешал. Ни единая нога не ступала бы через порог. Ни еды, ни питья нам не нужно приносить. Пусть лишь сурьи в избытке поставят. Сегодня же.

Сурья — та же медовуха, только еще на солнце выдержанная какое-то время. Оттого, видимо, предки славяноруссов, а затем и сами славяноруссы почитали ее божественным напитком, да и называли этот напиток именем бога Солнца — Сурьи. Но Богдан имел лишь туманное представление о сурье, поэтому расспросил о ней хранителя бога Прова, как она готовится, а узнавши, повелел вкатить волхвам и колдунам целую бочку, подержав ее остаток дня на солнце. Пусть пьют во славу своих богов и готовят ответ, что ждет царя в будущем.

Об ответе Бельский не беспокоился. Что ему скажут, то он и передаст.

В условленный день пошел в особняк, выделенный гостям почти рядом с Чудовым монастырем, потешаясь, как и в первый свой поход над тем, что единобожники и многобожники живут чуть не бок о бок, а земля не разверзлась. И в самом деле — потешно.

В один миг, однако же, его настроение изменилось и, казалось, земля уходит из-под ног.

Встретил Богдана в светелке один лишь хранитель бога Прова, заявив, что уполномочен говорить от имени всех своих собратьев. Встретил с достоинством, как и подобает хранителю правосудного бога, наделенного правом определить золотую середину, если возникают меж богами разногласия. Он, в прежние времена, ко всему прочему, имел право судить поступки князей и иных власть имущих, одобряя их или осуждая. И не было случая, чтобы кто-либо из правителей поступил не по воле бога Прова.

Хранитель Правосудного указал перстом на лавку.

— Садись. В ногах правды нет.

Будто сам Грозный в комнате для тайных бесед повелевает сесть и слушать.

— Рассудишь, оружничий, угодно ли царю твоему мое слово или нет. Я говорю о предсказании судьбы. Так вот, царь Иван Васильевич — последний из рода Владимира Киевского, кто правит Русью. На нем пресечется окончательно род великого князя Киевского и всей Руси, ибо проклят был и сам князь, и его потомство на Священной горе, когда надругался над кумиром всемогущего бога Перуна. Проклят был хранителем бога Перуна и хранителем главной кумирни Русской земли. Великому князю предсказано было, что почит он в бозе по вине сына своего. Так и произошло. В проклятии сказано было, что весь род его пресечется, и вот подошел тому срок. Многие десятилетия потомки Владимира истребляли друг друга, неся одновременно и кару народу, кто без упорной борьбы отдал себя под пяту алчных церковников; князья даже не успокоились, когда боги покарали Русь татарским игом — междоусобица продолжалась без остановки. Последний из Владимировичей тоже не оставался в сторонке: истреблял князей крови проклятой безжалостно по воле Рока, даже лишил жизни сына своего. Остался один — царевич Федор, он сядет на трон, но не будет царствовать. Царствовать станет его именем властолюбец. Кто? Мы не можем пока предсказать. Еще родится сын у Грозного, он тоже сядет на трон, но на малое время. Так определил бог Суд. Сам Грозный, истребив остатки своих сородичей, погибнет от рук ближних своих. Две недели спустя.

Предусмотрительно усадил на лавку хранитель бога Прова посланца царского, подкосились бы у него ноги от услышанного, хотя крепок он телом и закален душой. Многое он повидал, многое пережил, но такое — впервые.

«Как все это передать царю-батюшке?! Как?!»

И в самом деле, духа не хватит. Если же промолчишь, подпишешь себе смертный приговор. Ничто тогда не спасет. Ни любовь царя, ни верная служба сторожевого пса, без которого Грозному не обойтись — все забудется. Богдан даже услышал, будто наяву, грозное: