Раздражало Карла и то, что он никак не мог найти достойную замену Гербиствальду.

Любимый конь был подарен ему шесть лет назад Видукиндом, когда тот приезжал в Аттиниак принимать святое крещение. Торжественное воспоминание! Конь являл собою животное воплощение победы над саксами, это был конь-радость, на нем Карл ездил в Италию усмирять Арихиса, на нем покорял Баварию, на нем ходил противу веталабов, на нем путешествовал по своим владениям. Огромный, рыжий, с желтым хвостом и желтой гривой, он, оправдывая свое имя, и впрямь был похож на осенний лес. Горюя о коне, Карл надумал переименовать ноябрь – а именно в этом месяце конь околел – в гербистманот, то бишь месяц осени. Мысль о переименовании месяцев года ему понравилась. С какой стати франки, коим сейчас нет равных в мире, должны называть месяцы по-римски? Ведь слава римлян миновала! Алкуин, приехавший в Регенсбург к Рождеству, поначалу рассмеялся, а потом сказал:

– А что, это поступок, достойный великого завоевателя и творца новой империи.

– Ты поддерживаешь меня?

– Полностью. Тебе давно пора вводить подобные новшества.

– Я знал, что ты одобришь мою идею! – радовался король.

– И ты придумал уже названия?

– Не все. Только некоторые. Хорошо бы и ты в этом поучаствовал.

– Как ты назовешь декабрь?

– Святым месяцем.

– Хайлягманот? Неплохо. В честь Рождества Христова, значит. Согласен. Январь?

– Винтерманот. Просто и ясно – зимний месяц.

– Февраль?

– Пока не знаю.

– А древние франки как его называли?

– Горнунг.

– Меткое слово! Жестокостудный. Продирающий до костей. Пусть будет – горнунг. А март?

– Лентцинманот – весенний месяц. Апрель – остарманот.

– Месяц Пасхи? Но ведь Пасха не всегда попадает на апрель.

– Почти всегда.

– Ну а май?

– Виннеманот. Так у франков.

– Огородник? Слишком приземленно. Я бы назвал его соловьиным, волшебным, вдохновенным. Май – лучший месяц года и всего лишь – виннеманот… Впрочем, как знаешь.

Слушай, а почему бы нам не назвать апрель карломанотом? Пасха не всегда на него выпадает, а твой день рождения никак с апреля не передвинешь.

– Алкуин! От тебя я такого не ожидал!

– Шуток не понимаешь? Поехали дальше. Июнь?

– Не знаю. В народе каких только нет у него названий – и месяц лип, и всхожий, и солнечник, и дуболист, и переломник…

– Переломник? – изумился Алкуин.

– Да. Брахманот.

– А почему?

– Ну, в том смысле, что он как бы год на две половины переламывает. Летнее солнцестояние, солнцеворот, – объяснил Карл.

– Возможно, это и было бы самым точным названием.

– Ну что, остановимся на брахманоте?

– Давай. Кто там дальше? Июль?

– Хеуиманот. Сенокосник. По-моему, лучше всего. И – народно.

– Согласен. Народ будет доволен.

По совету друг с другом Карл и Алкуин дали названия оставшимся августу, сентябрю и октябрю – аранманот, витуманот и виндумеманот – месяц колосьев, веселый и ветреный.

Увлекшись, они переименовали и названия ветров, дав всем двенадцати франкское звучание.

Остронивинт, зундвестрони, вестнордрони – и так далее. Карл так раззадорился, что вовсе хотел отменить латынь, всюду заменив ее на франкские аналогии, но Алкуин имел трезвость вовремя остановить его и убедить, что латынь все же заслуживает соучастия в языке франков. К тому же он приехал из Тура в Регенсбург не только затем, чтобы творить переименования. Алкуин прибыл с тревожной новостью о быстром распространении адоптианской ереси.

Основателем этого еретического учения был Толедский архиепископ Елипанд. Вопреки постановлениям святых отцов Вселенских Соборов о единстве, но неслиянности божественного и человеческого в Спасителе, Елипанд утверждал, что человеческая сущность в Иисусе усыновляется божественной, а значит, Иисус един в двух лицах. Елипанд был осужден за свои воззрения, но вскоре в Пиренеях, в городе Урхеле, нашелся талантливый проповедник Феликс, вставший на сторону адоптиан. Его проповеди нашли такое количество завороженных слушателей, что ересь стала стремительно распространяться по Аквитании и уже доползла до Тура, где появились спорщики, гневно доказывающие Алкуину, что нужно пересмотреть незыблемые постулаты о Святой Троице.

Король не очень-то был силен в понимании всех этих богословских тонкостей и, как ни силился, не мог постичь догмата о «единстве и неслиянности». Грешным делом, ему казалось, что и несториане по-своему правы, и ариане тоже близки к истине, и в адоптианстве он не видел особого ужаса, ведь если Иисус – воплощенный Бог Сын, то почему бы человеческой природе в нем не быть усыновленной божественной сутью? Но он был твердо уверен в одном – если святые отцы так считают, значит, так тому и быть, значит, сие есть ересь, а восстание ересей должно разорить, и искоренить, и в ничто обратить. Силою Святаго Духа. Так и в молитвах говорится.

Выслушав рассказы Алкуина о бесчинствах сторонников Феликса Урхельского, Карл облачился в гнев и дал слово немедленно искоренить злую ересь в пределах своего государства. Одновременно с подготовкой к новому военному походу в Регенсбурге готовились и к походу на еретиков. В первых числах июля, то бишь теперь – хеуиманота, здесь, в самом большом городе франков на Данубии, собрались одновременно генеральный сейм и Святейший Синод. Сейм обсудил вопросы грядущей военной кампании, а Синод окончательно определил учение адоптиан как ересь и постановил запретить Феликсу Урхельскому проповедническую деятельность. В эти дни в Регенсбург пришло ошеломляющее известие, коим подтверждались все плохие пророчества на високосный год. Новое неслыханное восстание потрясло северные пределы государства. Саксы, избрав себе для мятежа новых вождей, свергли королевскую власть в междуречье Эльбы и Везера, перебили все находящиеся там в городах гарнизоны, уничтожили сторожевой отряд франков в Вердене, разрушали христианские храмы, убивали священников и восстанавливали свои языческие капища. К ним присоединились фризы и славяне. Саксонские уполномоченные отправились к враждебным Карлу аварам для переговоров о совместных действиях против франков.

Эти ужасающие новости в пух и прах разбивали все, что было постановлено на генеральном сейме. Одно дело поход против одних аваров, другое – грандиозная война с мощной коалицией саксов, аваров, фризов и славян. К ней сейчас Карл не был готов.

Приходилось, скрипя зубами, сидеть в Регенсбурге и начинать новую подготовку к войне.

Тем более что армии Людовика и Пипина были отвлечены военными действиями в Беневенте.

– Вот она, гибель моего Гербиствальда! – сокрушался Карл. – Я знал, что это дурное знамение. Дай Бог, если все кончится только бесчинством саксов!

Но Бог не дал, чтобы только этим все кончилось. В начале витуманота, сиречь – веселого сентября, в Регенсбург прискакал молодой граф Рориго с сообщением о новой беде. В Ахене – переворот! Нечаянные подозрения в адрес Пипина-горбуна вдруг стали реальностью. Шайка каких-то негодяев соблазнила его бредовой идеей захвата власти на исконных франкских землях, именуемых Франкинзелем – островом франков. Они захватили ахенский пфальц, учредили там трон и на трон посадили Пипина, провозгласив его королем Австразии и Нейстрии.

– И ты говорила, что Химильтруда не допустит этого! – возмущался Карл, напоминая Фастраде ее слова, – Вот тебе и горбунок! Вот тебе и Химильтруда, любящая меня и франков!

Пойти на такое безумие! На что они рассчитывали? Что я буду воевать в Аварии, даст Бог, еще подохну там, как мой милый Гербиствальд, а они тем временем пригребут к рукам все, что я за свою жизнь собрал и завоевал кровью и потом своих верных друзей? О, подлые крысы! Но Химильтруда, Химильтруда-то!.. Кто может быть коварнее покинутой женщины! Только сам враг рода человеческого.

– Быть может, она выступала против, но ничего не могла поделать? – робко предположила Фастрада.

– Выступала против? Ничего не могла? Да она должна была грудь свою пронзить кинжалом и упасть поперек дороги выродка, когда он шел к самоскололенному трону! Рориго!