«Нет возврата, – неожиданно снова мелькнула острая, пронзившая душу Карла мысль, – нет возврата».

И, словно отзываясь и утверждая его в этой мысли, четыре копыта скакуна равномерно выстукивали: нет воз-вра-та… нет воз-вра-та…

Часа через три, переправившись через Маас, насквозь промокшие, всадники достигли Геристаля, но заезжать не стали и, влекомые своим повелителем, нашли приют на близлежащем постоялом дворе, оказавшемся достаточно большим, чтобы всем разместиться, а лошадей устроить в стойлах.

– Всем вина! – едва появившись на пороге, бросил Карл хозяину, скидывая подбитый мехом выдры мокрый, тяжелый плащ и устраиваясь за ближайшим столом. – И поживей.

Это были его первые слова с момента отъезда из Дюрена.

– А что к вину, мой господин? – поинтересовался хозяин. Акцент выдавал в нем пришлого поселенца.

– К вину?.. К вину?.. – Карл, казалось, размышлял вслух. – Тащи все. Зайцев и каплунов, парную телятину и жареную оленину, и прислуживать будешь сам, а если не угодишь, я с тебя шкуру спущу. Судя по акценту, ты из Швабии.

– Из Швабии, из Швабии, – согласно закивал хозяин.

– Шевелись, шваб, а то будешь раб. – И Карл неожиданно расхохотался, довольный получившимся сочетанием слов.

– Мой господин, я уже стар и хотел бы прислуживать менее грозным и требовательным господам. А то вдруг не угожу, а моя шкура мне еще нужна. Но вы не волнуйтесь, моя дочка обслужит вас лучшим образом. Она очень проворная и понятливая.

– Хорошо, – милостиво согласился Карл, – дочка так дочка. Шевелись. Видишь, сколько жаждущих отведать твоей стряпни собралось! – И он махнул рукой в сторону уже рассевшихся за столами спутников.

– Эй, хозяин, и развесь-ка просушить нашу одежду, – сказал Ольвед, с трудом стягивая с себя промокшие постолы.

– Сейчас, знатные господа, сейчас, – засуетился хозяин.

Сверху спустилась молоденькая симпатичная девчушка и по знаку отца принялась накрывать Карлу стол, поочередно выставляя на него кувшин вина, сыр, холодное копченое мясо, в то время как шваб торопливо нанизывал на громадные вертела куски сочной оленины, успевая выставлять закуски, вино на другие столы, подбрасывать в жарко пылавший очаг дрова и покрикивать на своего служку, весьма примечательного вида, собиравшего одежду гостей. Здоровенный малый лет тридцати, рыжий, странно приволакивавший ногу, с рябым лицом, на котором выделялся нос, кончик которого был то ли обрублен, то ли оторван, двигался столь неуклюже, что в конце концов споткнулся о вытянутые ноги Оврара и получил мощный пинок в зад, отчего отлетел в дальний угол и стал барахтаться, пытаясь выбраться из груды собранных плащей. Эта нелепая распластавшаяся фигура вызвала громкий смех присутствующих. Молчание, доселе почтительно хранимое спутниками Карла, прорвалось. Посыпались вопросы и шуточки франков в сторону хозяина и его незадачливого слуги.

– Ты откуда такого откопал, хозяин?

– А уж рожа-то! Рожа-то!

– Эй, красавец, где свой нос потерял?

– Я думаю, ему его откусила, сгорая от любви, местная красавица.

– Вот еще! Да он и с носом не подарок. Кто же пойдет с таким?

– А она тоже безносая, но с зубами.

– Ты хочешь сказать, Модред, что он в пылу страсти перепутал и сунул свой нос вместо другой штуки, да к тому же не в ту щель, – хохотал Оврар.

– А ты проверь, может, у него еще чего откушено.

– Во всяком случае, любопытным он уже не будет, – флегматично заметил Ольвед, лишь слегка улыбнувшийся шуткам друзей.

Это происшествие заставило Карла, уткнувшегося было в поставленный перед ним кубок с красным вином, поднять голову и посмотреть в сторону своих соратников.

– Хорош, – протянул он, разглядев поднявшегося рыжего верзилу с округлившимися в растерянности глазами. – Кто такой? Откуда?

– Местный это, местный, господин, из Геристальского пага, – заторопился, отвечая, хозяин. – Крестьянин. Сидел на свободном мансе у здешнего виллика Асприна, да за долги перешел ко мне. По закладной, господин, по закладной. Я все выплатил виллику за него. Помощник-то нужен.

«Вот оно, – подумал Карл, – свободный франк, крестьянин, прислуживает швабу. Теперь понятна его неуклюжесть, он только пахать и умеет».

И заорал, поднимаясь:

– Так ты, швабская свинья, держишь у себя в услужении свободного франка?

– За долги, господин, за долги… все выплатил… виллик сам привел… – бормотал не на шутку струсивший, побледневший хозяин.

– А рожа почему такая?

– Не знаю, господин, не знаю. – Шваб побледнел еще больше. – Клянусь Господом нашим, не я, не я, – понес какую-то чушь окончательно перетрусивший хозяин.

– Откуда это? – Палец Карла вытянулся в сторону рыжего слуги, указуя на отсутствующий кончик носа.

Тот успел прийти в себя, как-то заискивающе улыбнулся, но ответил правильным, грамотным языком:

– Сражался, господин, в Аквитании, под знаменами короля Пипина. Да вот не повезло. Нос потерял, да ногу падавший конь покалечил. Не успел отпрыгнуть, как его туша меня придавила.

– Так ты воин? А говорят, крестьянствовал?

– Крестьянин-воин, господин. Если надо было нашему славному королю, упокой Господи его душу, прижать заносчивых аквитанцев, так отчего же не повоевать?

– Как зовут?

– Как родители назвали, не знаю. Младенцем мать и отца потерял в междоусобице баронской, а кликали Шмуклином[30].

За столами так и покатились со смеху, но Карл бросил на левдов грозный взгляд, хотя и сам еле сдержал улыбку, и те умолкли.

– Виллик же прозвал Редруфом[31], так и хозяин кличет, – не обратив внимания на смех, продолжил рыжий слуга.

Карл непонимающе посмотрел на шваба, но тот лишь трясся и продолжал нести околесицу:

– Не я… Виллик[32] привел… Прозвал…

– Ольвед, Оврар, – голос Карла не предвещал ничего хорошего, – утром отправитесь в Геристаль, разберетесь, почему Асприн наших крестьян доводит до разорения. Если сочтете нужным – вздернете нерадивого. Потом догоните нас. А ты, шваб…

Но юный девичий голос перебил Карла:

– Пощади отца, государь. – И девчушка, догадавшаяся, кто их гость, бросилась на колени.

Хозяин, услышавший, какая участь уготована виллику и начавший наконец понимать, кто перед ним, молча рухнул рядом.

Только сейчас Карл обратил внимание на прислуживавшую ему юную швабку.

«Красавица», – мысленно оценил он девичьи прелести.

Перед ним на мгновение мелькнул образ Химильтруды и тут же пропал.

– Ладно, встаньте. В конце концов, большой вины вашей тут нет. – Голос Карла зазвучал спокойно. – Но завтра же вернешь свободу Редруфу-Шмуклину. А ты, малый, – Карл повернулся к так и стоявшему с охапкой плащей в руках рыжему слуге, – вернешься на свой надел. Ольвед проследит. И чтоб работал без лени.

Тот лишь молча кивнул, снова в растерянности моргая глазами.

– Да отнеси ты наконец сушить наши плащи, – снова взорвался Карл.

– Все сделаю, государь, все сделаю, – прорезался голос ожившего шваба, – но виллик Асприн… сам привел… все заплатил…

– Хватит нести чушь, у тебя только деньги на уме. Вот возьми. – И с этими словами Карл бросил хозяину кошель с парой десятков денариев.

От очага неожиданно потянуло горелым.

– Да ты, собака, жаркое сжег. Самого поджарю! – вскричал Карл, но глаза его уже смеялись.

Хозяин подскочил как ужаленный и бросился переворачивать вертелы. За столами раздался дружный хохот.

– Как тебя зовут, красавица? – заговорил Карл тем голосом, который так часто зачаровывал молодых жеманниц, левой рукой приподнимая красиво склоненную голову девушки и заглядывая в смущенно потупившиеся карие глаза.

– Ирмингарда, государь.

– Красивое имя. После ужина ты покажешь мою комнату и зажжешь в ней свечи.