Карл вышел во двор. Он заметил всеобщее удивление. Собравшиеся явно ожидали от него более суровых мер. Все понимали, что Карл приехал не один и что за дверями стоят меченосцы.

В зале наступила такая тишина, что стало слышно, как потрескивают отдельные лучинки, пылая в огне жаровни.

Фулрод медленно вышел на середину комнаты.

– Франки никогда не были рабами, – тихо заговорил он, но каждое слово долетало во все концы огромного помещения. – В такое смутное время в королевстве должен быть один правитель, и это несомненно Карл. Только он может сделать франков еще сильнее. Я все сказал.

Воля собрания франков возвела Карла на престол. Слова Фулрода оказались столь весомы, что даже аквитанцы, еще недавно воевавшие с Карлом Арнульфингом, присоединились к этому решению.

Узнав об этом, Карл рассмеялся. Кто-то должен ведь взять на себя полную ответственность, и провидением Господним выбран он. Теперь королевство полностью перешло в его руки, и остальное для него не имело значения.

После оглашения решения сейма вдова Карломана с двумя детьми и граф Ашер, никогда не испытывавший к Карлу расположения, бежали в Павию.

Карл поступил в высшей степени глупо, отпустив их. Но ведь и до этого он совершал ошибку за ошибкой. Без видимых причин он расстался с двумя женами, а отослав Дезидерату, посеял семена раздора, смертельной вражды и ненависти между франками и заносчивыми ломбардцами. Он посягнул на наследство брата и его детей. Своими действиями он восстановил против себя кузена Тассилона, который был женат на сестре Дезидераты. Более того, Лиутберга оказывала сильное влияние на слабохарактерного герцога Баварского.

Да, его дядька Бернард сказал ему чистую правду, его поступки – развод с Дезидератой, а до этого принесение присяги королеве – выставили франков на посмешище.

Хроники правления Карла впоследствии будут искать причину его столь грубого и непонятного поведения. В них Химильтруду назовут любовницей Карла, а развод с Дезидератой объяснят слабостью и болезненностью королевы и тем, что она была бесплодна, что не соответствует истине, потому что Дезидерата умерла в родах, вскоре после возвращения в отчий дом.

Но, рассуждая здраво, Карл мог прийти к другому осмыслению проблемы. Его гнев можно объяснить тем, что он понял, что ошибся, следуя советам матери. Младший брат, Карломан, оказался более смекалист. Самые мудрые советники были на его стороне. И все же Карл, несмотря на ошибки, взял верх в Корбени. Своим внезапным появлением он расстроил планы заговорщиков.

Удивительно было и то, что он доверил Фулроду решать собственную судьбу. Многие члены собрания говорили после, что Карл буквально очаровал их этим поступком.

Да, у него был дар завоевывать друзей. А его прирожденное упрямство постепенно переросло в несгибаемую волю. Вскоре он вновь заставит присягать на верность собственный народ. Только теперь и люди Карломана – все мужчины старше двенадцати – будут давать клятву верности.

Это было что-то неслыханное – ни до него, ни на много веков вперед. Конечно, юноши и девушки в двенадцать лет считались достаточно зрелыми, чтобы работать, воевать, иметь детей, и, по правде говоря, уже прожили половину отпущенной им жизни. Но до Карла только высшие сословия приносили клятву верности королю. Носатый Арнульфинг призвал всех становиться верноподданными ему одному. Если кто-либо отказывался давать клятву, последствия не заставляли себя долго ждать.

Но все это еще будет. Все это еще впереди. А пока франки стояли на пороге большой войны и кричали:

– Да здравствует король! Да здравствует Карл!

Как больно, как страшно и необъяснимо! Он мучительно не мог понять, почему произошла в ней такая перемена, почему она гонит его, да злобно, с глухим и низким горловым звуком. Ни за что ни про что! Стоит ему сунуться к ней между передних ног, туда, где всегда были полные молока сосцы, она отпихивает его хоботом, а то и пинками гонит прочь.

И это его мамочка, которая так гордилась им, его стройной статью и необычным светлым окрасом, его силой и резвостью. И это ее ласковый хобот ведет себя отныне столь недружелюбно.

А как им с нею нравилось без устали забавляться игрою, когда сын набрасывался, пытаясь ударить в бок или в бедро своим крепким лбом, а мать отбивалась хоботом, весело забрасывая малыша в заросли или в реку. Выкарабкавшись, он встряхивался и вновь нападал, издавая своим хоботком воинственные, как ему казалось, трубные звуки, скорее похожие на свист.

Почему же теперь мамин хобот из предмета игры сделался предметом обиды? Неужто не суждено больше отведать сладкого и горячего молока? Быть может, она обиделась, что он все больше стал увлекаться сочными плодами, листьями и травой? Но ведь все кругом лакомятся этими яствами, а хочется поскорее стать похожим на всех, большим и сильным, он уже давно и хоботишко свой перестал сосать, как остальная малышня, и многое понимает, что дозволено, а что запрещено. Однажды стадо долго бродило по безводной местности, а когда пришло к воде, там, в озере, забравшись по горло, уже утоляло жажду другое стадо. Светлому слоненку, любимцу и баловню всей своей родни, показалось странным, что нельзя присоединиться к чужому стаду, а следует терпеливо ждать, покуда оно напьется, и он смело направился к воде, растолкал чужих слонят, принялся пить и барахтаться в воде, поднимая со дна муть. Тут на него как набросились да как стали лупить хоботами – еле живой выскочил, еле успел спрятаться к маме под брюхо. И никто за него не заступился. И тогда он понял, что не все дозволено и следует соблюдать правила.

В другой раз стадо вышло сквозь заросли к могучему и стремительному потоку, выстроилось вдоль берега и стало пить по речным правилам – сначала те, кто стоит ниже по течению, потом следующие, по очереди. Слоненок уже знал об этом распорядке и не лез не в свой черед, но, когда подошел к реке ближе, случилось непредвиденное – он вдруг поскользнулся и упал в воду.

Течение быстро понесло его, в испуге он жалобно завопил, крутясь в потоке и отчаянно брыкаясь.

И тут он почувствовал материнский хобот, который обхватил его и стал выталкивать к берегу – мать не бросила его в беде, ринулась в воду, чтобы спасти. Некоторое время они вместе боролись со стремниной. Наконец матери удалось вытолкнуть слоненка на берег. Когда она вылезла тоже, ее шатало от усталости.

И вот эта же самая любящая до самопожертвования мать отныне стала относиться к нему как к чужому ребенку. Он страдал, пытался заигрывать с матерью, но ее пинки и отпихивания уже ничего общего не имели с игрой. Она отреклась от него.

Он впервые за всю свою короткую жизнь чувствовал себя одиноким, и, хотя из стада его никто не гнал, ему казалось, что жизнь кончилась и не имеет дальнейшего смысла. Со временем и вкус молока забылся, но обида не покидала его сердце, в котором стало созревать решение при первом же удобном случае покинуть родню. И в один прекрасный миг оно неожиданно осуществилось.

Они шли по горной долине, лакомясь сочными травами, как вдруг увидели другое стадо, двигающееся по подножию горы в противоположном направлении. Слоненка поразило то, что в этом стаде не было слонят, а все слоны отличались почти одинаковым ростом и были выше его матери и других матерей, а главное – у них были бивни, прямо как у него, но только длинные и красивые. И странная мысль посетила его голову – он подумал, что всех их некогда отпихнула от себя мать и, горестные, они объединились, чтобы вместе влачить дальнейшее существование. И он решил уйти к ним и жить с ними. Улучив момент, он повернулся и зашагал в сторону чужаков. У него еще теплилась надежда, что мать спохватится, наконец-то вспомнит о своем любимом сыне и бросится за ним в погоню, чтобы взволнованными ударами хобота возвратить в родимое стадо. Но она не спохватилась и не бросилась к нему, он достиг чужаков и вежливо пристроился в хвост к тому из них, который шел самым последним.