Слоновод Аббас, прозванный в Багдаде «сыном белого слона», стоял пред взором двадцатидвухлетнего Харуна ар-Рашида и отвечал на его вопросы. Справа от Харуна сидела его главная жена Ситт-Зубейда. Слева – вторая жена, которую вообще-то звали Фузия, но с некоторых пор, наслушавшись сказок про веселого Муталаммиса, Харун стал называть Фузию именем жены этого доисламского поэта и проходимца – Умеймой. Рядом с ней сидел еврей Ицхак ибн-Бенони ан-Надим, а около Зубейды подремывал знаменитый современный поэт Ибрахим Аль-Маусими, также по прозвищу ан-Надим, что значит – сотрапезник. Больше, кроме слуг, в комнате никого не было.
Для начала расспросив Аббаса о том, как идут дела в слоновнике, Харун ар-Рашид задал свой главный вопрос:
– Ответь мне, Аббас, когда в последний раз выпадали зубы у белого слона, которого привел к нам в нашу столицу достопочтенный Ицхак ан-Надим? Если, конечно, ты помнишь точно.
– Как же мне не помнить этого! – всплеснул руками Аббас. – Фихл Абьяд Аль-Мансури ибн-Абуль-Аббас – жемчужина нашего слоновника. Он в преизбытке получает всю необходимую заботу и внимание. Я лично даже веду некоторые записи о том, когда и как с ним что-либо происходило.
– Превосходно. Ну и?..
– У слонов, как известно, зубы меняются примерно каждые двенадцать лет. Первая смена зубов у Фихл Абьяда Аль-Мансури ибн Абуль-Аббаса произошла вскоре после того, как он был доставлен в Багдад.
– То есть незадолго до смерти великого и могущественного халифа Аль-Мансура? – спросила Ситт-Зубейда.
– Ну да, – задумался Аббас, припоминая. – Как раз, я очень хорошо помню, четвертый зуб вывалился, и светлейший халиф отошел ко Всевышнему.
– Так-так, – поерзал в своем кресле Харун ар-Рашид. – А другой раз когда у него вываливались зубы?
– Да вот, можно сказать, только что – четыре месяца тому назад, – ответил Аббас, не понимая, к чему такой подробный допрос. Харун ар-Рашид давно уже перестал интересоваться слонами и вдруг решил о них вспомнить.
– Четыре месяца? – промолвил Ицхак ан-Надим. – А именно – до или после внезапной кончины лучезарнейшего халифа Абу-Харуна Аль-Махди ибн-Аль-Мансура?
– Никак не после, – ответил слоновод. – Только-только выпали у него все четыре зуба, и – как раз случилось это горе, что отец несравненного Харуна ар-Рашида скончался от внезапной болезни.
– Что и требовалось доказать, – разводя руками, повернулся к Харуну ар-Рашиду его сотрапезник Ицхак.
– Таких совпадений не бывает, – сказала Ситт-Зубейда, – Этот слон необычный. Когда у него выпадают зубы, к багдадскому престолу подкрадывается смерть. И если, как утверждает этот хоботовед, зубы у слонов меняются раз в двенадцать лет, то ровно столько времени предстоит тебе, Харун, ожидать, когда твой братец Хади освободит для тебя трон.
– Ты свободен, Аббас, ступай прочь. Я распоряжусь, чтобы тебе выплатили лишнюю дюжину дирхемов за твою беспорочную службу, – сказал Харун ар-Рашид и, когда Аббас удалился, скрипнул зубами: – Двенадцать лет?! Не бывать этому! Через двенадцать лет мне будет уже тридцать четыре года. Это почти старость. Я хочу все, и немедленно, а не по кусочкам. И я не собираюсь зависеть от выпадения зубов какого-то там слона, пусть даже самого белоснежного!
– Я обожаю тебя, супруг мой! – воскликнула Ситт-Зубейда.
– Мы обожаем тебя, супруг наш, – отозвалась Умейма.
Разговор сей происходил в один из дней месяца раби-ал-ахира 187 года хиджры, что по христианскому календарю соответствовало декабрю 785 года от Рождества Христова, а уже через два месяца после него в Багдаде произошел кровавый переворот. Заговорщики убили халифа Хади ибн-Аль-Махди ибн Аль-Мансура и всех его ближайших сторонников. Брат убитого подавил мятеж, схватил всех заговорщиков и в страшном гневе велел тотчас же всех их обезглавить, хотя после не раз сожалел об этом и сокрушался, что надо было бы для начала всех их допросить, а уж потом предавать казни. Но как бы то ни было, он, Харун ар-Рашид, сделался новым халифом Багдада и всего мусульманского мира, не дожидаясь, когда у белого слона вновь соизволят выпасть зубы.
В то время как в Багдаде лилась кровь и кипели страсти, вдалеке от него, в королевстве франков, в городе Аттиниаке король Карл наслаждался миром и спокойствием. Позади остались радостные треволнения, связанные с крещением вождя саксов Видукинда. Вопреки всем недобрым ожиданиям все прошло как нельзя лучше. Видукинд и все его приближенные, включая другого вождя, Аббиона, старательно приготовились к таинству и беспрекословно подчинялись всем указаниям священников. Карл, бывший доселе их непримиримым и ненавистным врагом, отныне стал называться их крестным, и, когда окончились все увеселения и пиршества, устроенные в честь столь грандиозного события, он осыпал новых крестников дождем дорогих подарков и, отпуская от себя, грустил так, будто дружил с Видукиндом с самого раннего детства и никогда не ссорился.
К Рождеству Римский Папа прислал в Аттиниак эпистолу с поздравлениями по случаю окончания войн против саксов. Карл несколько раз перечитал эпистолу своими глазами и несколько раз заставлял друзей прочесть ее вслух, но сколько ни перечитывал, сколько ни выслушивал, не увидел и не услышал в папском послании ни намека на то, что когда-нибудь его причислят к лику апостолов, яко просветителя и крестителя саксов. Это несколько омрачило радость победы, но все равно Карл пребывал в отличнейшем расположении духа, постоянно шутил и часто подтрунивал над Алкуином:
– У меня такое чувство, что именно сегодня в Аттиниак прибудет мой элефант. Я чувствую его дивный запах.
– Вам мерещится, ваше величество, – усмехался Алкуин.
– Нет-нет, – возражал Карл, – не мерещится. Мне даже кажется, я слышу топот его тяжеленных копыт.
– У тебя разыгралось воображение, мой государь, – не сдавался ученый муж. – Выпей пива, и все пройдет.
И вновь была веселая зима с охотой и развлечениями, полная любви и радости и окончившаяся мясопустным гимном «Carni vale! Carni valeat!», разве что только в этом году Карл не поехал в Ахен, и напрасно ждала его с тоской и любовью Химильтруда. По весне, отпраздновав Пасху в Аттиниаке, король отправился путешествовать по своим западным владениям, посетил Кальмунциак, Каризиак, Компендий, Паризий, по цветущим и благоухающим берегам Марны прибыл в Шампань и, насладившись местными винами, вернулся в Аттиниак.
Тем временем в Тюрингии мятежный граф Гардрад возжелал отделиться от короны Карла, а на западной окраине восстали бритты. Подавив оба эти бунта, Карл в середине лета отправился в Италию, где не был уже пять лет. Он вел с собой армию для войны с беневентским герцогом Арихисом, который, вступив в войну с Неаполем, угрожал спокойствию Папы. Выступив из Вармации, король благополучно миновал альпийские перевалы и медленно двигался к югу. Узнав о том, что он и его непобедимые воины уже во Флоренции, Арихис поспешил прекратить военные действия против неаполитанцев и возвратиться в Беневенто. Флоренция настолько понравилась Карлу, что он надолго задержался тут и лишь после Рождества направился к Риму, где его встречал сын Арихиса, Ромуальд, с обильными дарами от отца и посланием, в котором Арихис обещал полностью подчиниться королю франков. Однако еще до наступления Великого поста Карл пересек границу Беневента и расположился лагерем у Капуи. Арихис бежал в Салерно, где в порту для него уже был приготовлен корабль на случай дальнейшего бегства. Такова была Карлова слава, что для большинства врагов само появление его войска было уже равнозначно поражению. Лишь получив от Арихиса двенадцать заложников, в том числе и младшего сына, Гримоальда, а также большую мзду и обещание ежегодно платить дань, Карл возвратился в Рим праздновать Пасху вместе с Папой. Здесь он пробыл до середины лета, вместе с Дикуилом составил подробную карту Рима, с обозначением жилой и пустующей частей Вечного града – он ведь в то время лишь на треть был заселен по сравнению с древними временами, лишь улицы Капитолия да Квиринала выглядели оживленными, а пять остальных священных холмов пустовали. Проводя огромное количество времени в восточной, мертвой, части Рима, Карл старательно изучал архитектуру тоскующих там развалин – императорские дворцы на Палатине, заросший травою Колизей, преданный анафеме за то, что в нем на потеху толпе убивали первых христиан, ипподром Домициана и Большой цирк, но в особенности – великолепнейшие термы, Траяновы и Титовы, Диоклетиановы и Каракаллы. Он заставлял Дикуила перерисовывать чертежи этих терм, мечтая построить нечто подобное в своих пфальцах, особенно там, где есть минеральные источники.
