– Черт возьми, как это хорошо звучит: Пипин Покойный, – захохотал Ранульф. – Но еще лучше будет звучать – покойные Арнульфинги. Все их семя.

– Согласен. Однако разреши, я продолжу. Так вот, захватив поместья Двельфа, сторонника, между прочим, Арнульфингов, ты оказался в опасном соседстве с бриттами.

– Опять! «Оттягав», «захватив»! Нет, нет и нет. Я получил их по закону, по наследству, – вспылил Ранульф.

– Ну хорошо, хорошо, – успокаивающе произнес Ганелон, – пусть будет по закону. Однако, зная тебя, дорогой барон, думаю, ты уже обдумывал предоставляющиеся возможности от такого соседства.

Ранульф покосился на Ганелона и пробурчал:

– Твоя голова слишком хорошо соображает и явно нуждается в лечении железом.

– Не только моя, барон, но и Бертрады, и старого лиса Эгельхарта, да и до других франков это дойдет. Вот почему, несмотря на поддержку Герена и Фордуора, сейм может пересмотреть их решения.

– Дьявол, об этом я не подумал. Что же делать?

– Бросить им кость, как я уже говорил.

– Это как?

– Верни Хруотланду его Антре, в конце концов, это лишь малая часть захваченного тобой, а владения Двельфа удержи за собой. Ты будешь выглядеть этаким благородным сеньором, которому не чуждо чувство справедливости.

– Но эта девка, Кларинга, может потребовать все!

– Пусть. Главное – Карл окажется на твоей стороне и даже будет благодарен тебе. Ведь он дал слово Хруотланду вернуть Антре и очень хочет это слово сдержать. Вот он и сдержит его, а до какой-то там Кларинги ему нет дела. И даже если Хруотланд, который, по слухам, ухлестывал за этой сучкой, будет продолжать упорствовать, Карл сумеет его убедить довольствоваться малым, чтобы не ссориться с франкскими баронами, многие из которых, несомненно, будут на твоей стороне. А уж Хруотланд убедит свою девку.

Ранульф задумался.

– А если все-таки эта девка будет добиваться своего?

– Такое возможно?

– Да. Двельфское отродье горда и упряма.

– Ну что ж. Ведь она сейчас в монастыре?

Ранульф кивнул.

– Вот пусть там и остается. Это было бы лучшим решением из всех.

– Но из монастырей, бывает, возвращаются, – буркнул барон.

– А с того света? – И Ганелон рассмеялся. – В монастырях, хоть это и святые обители, оберегаемые Господом нашим, порой болеют. Горячка, водянка или что иное. И все! Как говорится – суум куиквэ. Что означает на латыни – каждому свое, – добавил Ганелон, увидев недоумение в бычьих глазах Ранульфа.

– Черт, как это я сам до этого не додумался?

– И не торопись связываться с бриттами. Судьба Гунольда Аквитанского призывает к осторожности в поступках.

– Я не боюсь какого-то там Кёрла, – снова взревел Ранульф.

– Кёрла? Да. А Карломана? Ведь если Карл в битве лишится головы – правда, это маловероятно, – Франкское королевство быстро приберет к рукам Карломан. У Карла ведь нет наследников. Его горбунка франки никогда не признают. А бороться с этим хитрецом Карломаном, который к тому же окажется единственным королем, будет посложнее, чем с Карлом. Он не такой храбрый и безрассудный вояка, как Карл, но в интригах может посостязаться с чертом. И многие франки окажутся на его стороне, особенно если к гибели Карла будут причастны давние враги – бритты. Но вот если кто-либо из братцев умрет своей смертью…

– Своей? Это как? – перебил Ранульф.

– Ну, скажем, так: якобы своей, и лучше, если это будет Карломан, вот тут-то и придет время вернуть нам, могущественным франкским сеньорам, свои права. У Карломана двое малолеток и алчная жена, полуфранконка, полулангобардка, которая захочет отстоять интересы своих деток. Франки окажутся расколотыми в братоубийственной войне. Часть окажется с Карлом, часть поддержит детей Карломана. Существует, правда, Дезидерий. А он наверняка захочет вмешаться, воспользовавшись смутой. Но его можно будет перетянуть на свою сторону за небольшой кусок пирога в наследстве Карломана или Карла, а еще лучше за кусочек Папы. Дезидерий спит и видит себя хозяином Италии. Тассилон – зять ломбардца, и с ним тоже можно будет договориться. Он не слишком жалует своих кузенов и очень хочет превратиться из герцога в короля Баварского. А сенешаль Ашер, хоть и служит семье Карломана, с большим удовольствием послужит сам себе. Карл останется один, и воевать со всеми сразу он не сможет. Тут-то и пригодится твой союз с бриттами. Мы сломаем Карлу хребет.

– И когда же эта «своя» посетит семейку? – явно заинтересовавшись словами Ганелона, спросил Ранульф.

– Кто знает? Кто знает? Пути Господни неисповедимы! – несколько туманно ответил Ганелон, но весь его вид и кривая усмешка сказали барону, что эти «неисповедимые пути» гораздо короче, чем до мифических стран Гога и Магога.

– Клянусь костями Дениса-мученика, мне нравится твой план, – захохотал Ранульф.

– План? Какой план? – невинно осведомился Ганелон, улыбаясь.

Ранульф расхохотался еще громче.

– Ты не только дьявольски хитер, но и осторожен. Пью за тебя, дорогой Ганелон. – И барон наполнил два гигантских кубка отборным бордоским.

– За нас, – поправил его Ганелон, – за нас!

Кубки взлетели вверх и со звоном встретились.

– И все-таки жаль отдавать то, что уже успел посчитать своим, – пару минут спустя брякнул Ранульф.

Ганелон удивленно воззрился на алчного барона, но комментировать не стал и предпочел перевести разговор на другую тему:

– Кстати, барон. По дороге к тебе со мной приключилась небольшая неприятность. Короче, я потерял слугу. Какие-то бродяги всадили в него целый фут стрелы в спину. Мне удалось уйти, но теперь я оказался без помощника. Не одолжишь ли ты мне своего на время путешествия обратно в Дюрен? И желательно, надежного. Мне ни к чему лишний раз таскаться в Сент или Ле-Ман, и он будет переправлять тебе все новости. Или поможет мне в чем другом.

– Ага… – В глазах Ранульфа на удивление быстро мелькнуло понимание. – Помощник по скорейшей отправке кое-кого на тот свет?

Ганелон усмехнулся:

– Скажем, так.

– Тебе везет. Есть у меня один умелец. Он баск. Я спас ему жизнь, и теперь он предан мне как пес.

– Вы кому-то спасли жизнь, барон?

– Так уж получилось, – хмуро буркнул Ранульф и, повысив голос, крикнул: – Эгремона ко мне! Он не слишком великий вояка, но зато знает толк в разных лекарствах и, говорят, помогал некоторым выкарабкаться с того света. Правда, перед этим он сам туда их и определял. – И барон громогласно захохотал. – Короче, этот плут так зарабатывал себе на жизнь. Сначала подсыпал чего надо тому, кто побогаче, а когда тот уже готов был протянуть ноги, Эгремон за кошель с денариями вытаскивал его с того света, давая ему противоядие от собственного зелья.

– Достойный человек, – усмехнулся Ганелон. – В таком случае я одолжил бы у тебя его на более длительный срок.

– Договорились!

В зал вошел чернявый, небольшого роста человечек лет сорока и замер перед бароном. С изрытого крупными оспинами лица на Ганелона глянули угольки-глаза, и тут же их взгляд переметнулся на Ранульфа.

– Эгремон. – Голос барона раскатился по залу.

– Не так громко, не так громко, Ранульф. Не стоит знать остальным слугам, о чем мы говорим, – торопливо бросил Ганелон.

– Ты отправляешься с этим сеньором, – барон заговорил потише, – и будешь верно служить ему, а тем самым и мне.

Человечек снова бросил короткий взгляд на Ганелона.

«Словно оценил меня, – подумал тот. – Интересно, во сколько же?»

– Все, что бы ни приказывал тебе сеньор Ганелон, исполнять в точности, – продолжал тем временем говорить Ранульф. – Надеюсь, ты не забыл, что твоя жизнь в моих руках, а теперь еще и в руках этого сеньора. Я рассказал ему о твоих проделках. Если что… – И барон жестом изобразил виселицу. – Язык за зубами и послушание – лучший способ уберечь свою шею от веревки. Ты когда уезжаешь, Ганелон?

– Завтра. Я не хочу сейчас надолго пропадать из Дюрена.

– Так вот, Эгремон, чтобы утром ты был готов выехать. Да захвати с собой свои травки, могут понадобиться. – И барон расхохотался.