— Вечно ты все у всех просишь… Эй! Стой! Прекрати швыряться предметами! Сделаю! Лучше прежнего! На века!..

— Она стала меня беспокоить.

— А в чем конкретно проявляются ее странности?

— Понимаете, она перестала разговаривать. Вообще.

— Так… что-то еще?

— Да. Она все время что-то делает руками, поделки какие-то, она в это просто целиком уходит, только этим и занимается.

— Что, например?

— Вяжет последнее время.

— Ну, это не так плохо…

— Доктор, вы не понимаете! Пойдемте, я вам покажу.

Он провел доктора в комнату дочери. В ней царил беспорядок, валялись спицы всевозможных видов, повсюду было рассыпано что-то похожее на стебли растений.

— Видите?

Доктор нагнулся, взял один стебель и, вскрикнув, уронил его.

— Теперь вы понимаете?.. — Отец с тревогой смотрел на доктора.

— Да, пожалуй.

Девчушка невидяще смотрела перед собой. На вид ей можно было дать меньше пятнадцати, взгляд тусклый, внимание направлено внутрь себя. Несколько заторможена, на контакт не идет.

— Ну хорошо. Если не хочешь говорить, как тебя зовут, я буду звать тебя Принцессой. Договорились?

Девица упрямо молчала. Впрочем, похоже, она вовсе не замечала доктора. Худенькие руки, покрытые волдырями, были сложены на коленях и непрерывно шевелились. Через час доктор оставил попытки и вызвал отца.

— Скажите, господин Королев, — спросил он, — когда это началось?

— Точно не помню, но, по-видимому, сразу после того, как ее братья ушли в армию.

— Братья?

— Да. У меня еще сыновья. Месяц назад они ушли в армию. А я как раз недавно женился снова… Они с женой не очень ладили, честно говоря. Я хотел как лучше. Отправил дочь к бабушке в деревню, чтобы она побыла на свежем воздухе, развеялась… Я не думал, что отъезд братьев так повлияет на девочку. Что все так плохо.

— У них были теплые отношения?

— Даже слишком, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Пожалуй, понимаю… Вы хотите сказать, что она излишне была к ним привязана?

— Вот именно. А потом моя мать сказала, что девочке стали сниться кошмары, она кричит во сне, разговаривает с какой-то феей… Стала часто ходить на кладбище, где похоронена моя бывшая жена. А потом просто замолчала…

Доктор просматривал записи, что-то подчеркивая в тетради. Затем отложил бумаги в сторону и крепко задумался.

— Аутизм, — сказал он вслух, словно пробуя на вкус хорошее слово. — Пожалуй, так. Травматическое переживание смерти матери, дефицит внимания со стороны отца, проекция своих чувств на братьев… — Доктор с воодушевлением продолжал: — И снова травма — новый брак отца. Некоторые симптомы садомазохизма… Нарушения сна…

Что еще? Поглядим, поглядим…

Отец, постаревший на десяток лет, сидел перед доктором.

— Все так серьезно?

— Да. Но не отчаивайтесь. Я думаю, все можно исправить. Попробуйте чаще заходить к дочери, разговаривать с ней, даже если она не отвечает… Помогайте, покажите, что вы на ее стороне, что ее занятия вам интересны.

— Хорошо, доктор.

— И еще я вам назначу кое-какие лекарства…

Королев с несчастным видом смотрел на дочь. Она, как обычно, была погружена в себя, а ее руки совершали сложные действия: она сплетала стебли, завязывала узелки, периодически брала спицы и помогала себе пальцами. Отец вздохнул и потянулся к ближайшему стеблю. Мужественно взял и подал дочери. Она словно не заметила его руки, но крапиву взяла. «Действует! — мысленно завопил Королев. — Молодец доктор! Не забыть еще таблетку дать, может, хоть на время прекратится этот кошмар, поспит спокойно».

А Элиза продолжала вязать. Пальцы ее загрубели, глаза воспалились. Дело близилось к концу. Ей оставалась всего одна рубашка.

Вот что я вам скажу: никому, никому я не советую развязывать войну на море. Никому.

Я приметил его в портовом ресторанчике в Швеции. Дело было поздней ночью, и на той стороне возникли какие-то неприятности с паромом. Пассажиров было мало, поэтому решать проблемы никто не торопился. Все, кому очень уж приспичило, просто уехали ловить ночные самолеты.

Мне торопиться было некуда, и я решил перекусить. Ресторан — впрочем, нет, точнее было бы назвать это заведение забегаловкой — был пуст. Почти.

Перед стойкой автовыдачи стоял широкоплечий небритый мужчина в потертой кожаной куртке и прямо-таки изрыгал ругательства. Подойдя поближе и послушав немного, я пришел к поразительному выводу: он не понимал, как добраться до еды.

— Вам помочь? — дружелюбно спросил я, когда он сделал паузу, чтобы набрать воздуха.

Мужчина медленно повернулся ко мне и окинул внимательным взглядом глаз цвета пасмурного неба. Вблизи от него разило алкоголем, морем и неприятностями. Под курткой у него был крупной вязки свитер с растянутой горловиной.

— Да уж сделай милость, сынок, — рыкнул он, завершив свой осмотр. — Пока я не разнес эту гребаную витрину вдребезги. Где тут обслуга?

— Это автовыдача, — объяснил я. — Еда на разогреве или в холоде. Нажимаете на сенсоры, ваши порции тут же на тарелку кладут, а потом расплачиваетесь вон там карточкой и получаете еду.

— Ах, вот оно что, — медленно проговорил он. — Я-то думал, зачем…

Он осекся и полез в карман, доставая оттуда карточку. У меня создалось дикое впечатление, что он не знает, как ею пользоваться. Эти подозрения только подтвердились, когда он несколько раз вставлял ее не той стороной. Наконец ему удалось вырвать свою поистине львиную порцию из лап автовыдачи, и он победно отнес поднос к столику. Я выбрал себе салат, куриную отбивную с гарниром из картофеля по-деревенски, томатный сок и кофе. Когда я развернулся, держа в руках поднос, мой новый знакомец помахал мне рукой, запивая свой стейк мощным глотком пива.

— Подсаживайся, — предложил он, проглотив то, что у него было во рту. — Я страсть как люблю поболтать с новыми людьми. Да только редко это удается.

— Почему? — спросил я, усевшись напротив него. Интригующий тип, не умеющий пользоваться карточкой, — это целая история. Понятно, я хотел узнать о нем еще.

— Проклятье, отличный кусок мяса, — с наслаждением продолжил он, пропустив мой вопрос мимо ушей. — Сто лет такого удовольствия не получал. Чуточку пережарен, но все равно — великолепный, сочный стейк. Люблю я их. Во время войны черта с два удавалось прилично перекусить.

— Во время войны? — оторопел я.

— Ну да, — невозмутимо сказал он, разрезая свой стейк. — Кстати, меня зовут Фокке. Капитан Ян Фокке.

Я назвался. Потом снова спросил:

— Так вы про какую войну?

— Вторая мировая, — ответил он, уплетая картошку. — Слышал?

Ага.

Слышал.

Только она была в середине двадцатого века, а сейчас — середина двадцать первого. Современная гериатрия за большие деньги якобы поддерживает человека лет до трехсот, но это когда началось-то! Фокке на вид было не больше сорока.

Врет, решил я, либо чудик. Колоритный.

Но в глубине души я ждал чуда.

И черт меня дернул тогда продолжить наш разговор, сделав вид, что это в порядке вещей. Возможно, тогда я не пошел бы следом за ним.

— Конечно, — сказал я. — Стало быть, вы воевали.

— О-о да, парень, — ухмыльнулся Фокке. Вид у него при этом стал еще более безумным. — Ты и не представляешь, как мы воевали. Кстати, — тут он снова оценивающе посмотрел на меня, — ты, случаем, не моряк? Впрочем, не похоже. Но…

— Нет.

— Жаль. Ладно. Тогда слушай. Клятый блицкриг застал меня в Утбрехте, я там проводил отпуск у одной… а, теперь уж неважно. Наци вымели Данию за один день, а Голландию — за пять. Р-раз — и ты в оккупации! Сукины дети решили, что они — повелители мира. И они совершили большую ошибку, расстреляв мою родню в Гааге.