— Тогда чего же вы хотите от меня? Кого я убил? Президента Кеннеди, что ли? Хотите, и в этом сознаюсь? Виноват-с!
— Вы убили гражданку Мещерякову Виолетту Ивановну, — раздельно и очень четко произнес он.
— Как?.. Виолу? Она что — мертва?.. А кто?.. Как? Да я же сам ее домой отвозил, вы что!
— Вот поможете мне ответить на эти вопросы, и тогда… обещаю, вам обязательно скостят несколько лет.
— Лет? Вы что? Еще чего! Я заявляю: я никого не убивал. Я только что узнал… об этом… От вас узнал!
— Зря кобенитесь, — сказал следователь. — Не в вашем бы положении… Гражданка Мещерякова убита с особой жестокостью, а перед тем была изнасилована различными противоестественными способами. И последний, кого видели с ней, были вы.
Может быть, мне следовало тогда первому прыгать в воду и искать беднягу. Но я не настолько хорошо плаваю, чтобы в холодной воде продержаться долго да еще вытащить кого-то. К тому же под самым боком храпела команда профессиональных спасателей, которые отлично знают местное дно…
Гоша вынесся на палубу первый — весь всклокоченный и опухший со сна, в одних плавках.
— Где? Когда?
— Вон там, пачка сигарет, видишь? Метров пятнадцать.
Гоша нерассуждающей боевой торпедой перелетел через борт. Вода слабо чвакнула, принимая в себя его тяжелое тело. Брызг не было вовсе. Что твой тюлень, только волны пошли.
Он пару раз выныривал отдышаться и вновь уходил на дно. В это время с дебаркадера ссыпалось уже семь человек спасателей. Другие на всякий случай готовили акваланг, но он не понадобился. Минуты через полторы Гоша появился на поверхности, и не один. Тело Виктора вытащили на палубу. Дальше было все, что полагается: освободили легкие, начали делать искусственное дыхание, массаж сердца. Старались очень долго.
Ничего не помогало.
— Наверное, сердце не выдержало, — сказал кто-то. — В таком холоде да с похмелья… И зачем полез?
Гоша посмотрел на говорившего снизу очень внимательными, белыми от ярости глазами.
— Зачем? А вот мы сейчас это узнаем! Где она?
— Я здесь, — раздался из воды спокойный голос Виолы. — Помогите выбраться.
Я про нее и забыл совсем в этой суматохе.
Гоша подошел к трапчику и склонился вперед, щурясь.
— Ага, — сказал он, — ладно.
Он протянул Виоле руку, она крепко ухватилась за нее. Одним движением Гоша выдернул ее из реки, словно мокрого щенка, и швырнул в коляску. Коляска проехала задом метра полтора. Виола испуганно оглянулась. Из одежды на ней была только юбка, которую я бросил ей в воду.
Гоша встал перед ней, уперев руки в боки и слегка склонив голову направо.
— Ну что, ему каюк? — спросила Виола.
Туг — то Гоша и вмазал. Да так, что коляска снова отъехала назад. Виола тряхнула головой и улыбнулась.
— Спасибо!
— Ты… сучка! — прошипел Гоша трясущимися губами. — Ты хоть знаешь, какого ты парня погубила?
— Знаю, — сказала она, садясь в кресле поудобнее. — Знаю лучше тебя!
— Да мы с ним под Гератом…
— И эту историю знаю, он мне рассказывал. И еще рассказывал много… такого, чего тебе не захочется услышать.
Гоша взбеленился.
— А ну, парни, тащите ее в каюту, — распорядился он.
Виолу подняли вместе с коляской и понесли, словно вельможную даму в портшезе. А она сидела, покойно уложив руки на подлокотники, как будто все так и должно быть. И тут мне вспомнилось из Ефремова, что в Древней Греции для женщин особым шиком и показателем власти было появление в публичных местах без признаков одежды.
Ее опустили на пол в кают-компании. Все отошли в сторону, Виола осталась лицом к лицу с Гошей. И он подступил к ней, рыча:
— А вот сейчас мы посмотрим, какая это русалка!
Гоша, без сомнения, мог запросто убить человека одним ударом, если бы захотел. Ему не нужен был ни нож, ни пистолет. Не знаю, что чувствовала несчастная безногая женщина в коляске, когда он навис над ней… На всякий случай я придвинулся поближе. Сделаю, что смогу.
Но моя помощь не потребовалась. Гоша всего лишь сдернул с нее юбку. На это он имел право. Виола едва не вылетела из коляски, удержавшись только силой своих рук.
То, что мы увидели (а мы, конечно, и не могли отвернуться, даже если бы захотели, мы смотрели во все глаза) никак нельзя назвать чем-то особо удивительным или противным. Никакого, ясное дело, рыбьего хвоста или чего-то в этом роде. Просто сухие ножки… скрюченные, тонкие, как веточки или птичьи лапки. Ходить она не могла, даже на костылях. Наверное, многие из нас тогда пожалели, что ее несчастная тайна открылась. Так была хоть какая-то загадка, интерес… но Гоша махом все это уничтожил.
Он досадливо плюнул и сказал:
— Бог шельму метит. Тварь поганая! Я б тебя, суку… Сама по-человечески не живешь, так и другим… Оттрахать бы тебя целой ротой…
— Я же просила вчера: прибейте, — сказала Виола, царственно восседая на своем троне на колесиках. Ее лицо было торжественно и печально.
— Еще и дура, — сказал Гоша и покачал головой. — И вот из-за этой… Господи! Надо, надо что-то с этим делать, иначе…
Он резко повернулся и вышел. Но тут же вернулся.
— Вот что, — сказал он решительно, — незачем шуметь об этом. Утонул человек, и все. Бывает. Мы тут сами разберемся с милицией и все такое прочее. А эту гадину нужно отвезти домой… или где она там живет, в какой норе? Витькина машина стоит у причала. Кто возьмется? Кто водит?
Никто не хотел. У всех были какие-то более важные и срочные дела. И тогда я услышал собственный голос: «Я вожу».
— Давай, — сказал Гоша. — Вот ключи. И я больше слышать про нее не желаю. Если можешь, сделай побыстрее, чтоб духу ее здесь не было. Ладно? Только смотри поосторожнее — еще околдует чем-нибудь… И что только Витька в ней нашел? Людку из-за нее бросил, дурак… Ох, дурак…
Гоша потряс головой и вышел. Вслед за ним потянулись и все остальные. Мы вновь остались с Виолой вдвоем.
— Не бойтесь меня, — попросила она жалобно.
— А я не боюсь.
— Нет, боитесь. Хотя бы просто потому, что на мне нет одежды. Мужчины всегда этого страшно боятся.
Я вновь подал ей юбку, отвернулся, подождал, пока она с ней справится. Отыскал остальную одежду. Через пять минут мы были готовы. Я покатил коляску Виолы к выходу, мы быстро проехали по пандусу и, не оглядываясь, заспешили к автомобилю. Я помог ей перебраться на сиденье, сложил коляску и убрал ее в багажник, удивляясь себе самому — словно раньше проделывал это много раз.
Виола закурила, пока я возился с коляской, выставила локоть в открытое окно.
— Куда поедем? — спросил я, садясь на место водителя.
Она взглянула на меня, как на пустое место, медленно выдохнула дым.
— Не знаю…
Двигатель завелся сразу. Я осторожно вырулил на дорожку и поехал по ней. Вокруг все было устлано толстым ковром опавших листьев. Как это назывался один из романов Юрия Давыдова? «Глухая пора листопада», точно. Похоже на строчку чьих-то стихов.
— Так куда?
Она словно очнулась — глянула по сторонам, сделала большую затяжку чуть не в пол-сигареты.
— Может быть, к вам? — спросила она.
— У вас что, нет дома?
— Есть. Но у меня теперь нет надежного человека.
Я покачал головой.
— А в чем дело? — поинтересовалась она. — Если не считать этих проклятых культяпок, во всем остальном я — просто идеал женщины. У меня есть ум, образование, кое-какие средства, жилье, я умею готовить, шить, внимательно слушать. Ну, и в постели не бревно. Да вы же сами меня видели. Видели ведь? Я знаю много разных секретных штук, которые вам очень понравятся. Ручаюсь, такого вы ни с кем больше не испытаете. Секс с человеком, у которого большой физический недостаток, для некоторых — слаще меда: в нем есть запретное. А в вас я чувствую что-то такое… своя кровь. К тому же я бесплодна… Или вам мешает жена, любимая подруга?
— А разве для вас это имеет какое-нибудь значение?
— Никакого.
Неожиданно для самого себя я покраснел, словно подросток. И упрямо покачал головой: нет.
