Я просто отключилась от их воинственного флирта и погрузилась в раздумья о собственных проблемах. Голос Масловского, который я слышала с экрана, был голосом того человека, который по телефону заверял в том, что с его женой все в порядке. Да и не только голос – манера говорить, построение фраз, в общем и целом я идентифицировала Масловского. Значит, можно завершать проверку по факту похищения его жены. Остальное, если потребуется, можно сделать следственным путем.

Мысленно скомандовав Елизавете и Антону «брэк», я ловко вклинилась в их ядовитую беседу и попросила проводить меня к выходу. Энгардт и Старосельцев с трудом успокоились, отдышались, обратили на меня внимание и повели по коридорам телецентра, по инерции перебрасываясь колкостями. Навстречу нам то и дело попадались фигуры, знакомые рядовым телезрителям, типа меня, по самым рейтинговым телепередачам. Все они заинтересованно разглядывали нашу странную компанию, неприкрыто гадая, что общего у звезды отечественного телевидения с простыми смертными.

Один из встретившихся нам на пути слишком уж елейно здоровался с Елизаветой, целуя ей ручки, чтобы его можно было счесть просто прохожим. А видя, как болезненно реагирует на этого пижона Антон Старосельцев, я окончательно укрепилась в мысли, что этот встречный тоже имеет виды на Елизавету. Правда, надо было отдать Елизавете должное – она явно не получала удовольствия от приплясываний этого субъекта и, к чести ее, даже не пыталась в пику Старосельцеву симулировать это удовольствие.

Наконец мы благополучно добрались до выхода, охраняемого милиционером. Выйдя за пределы поста, мы помахали Елизавете и вышли на улицу.

На улице Старосельцев мотнул головой, все еще переживая бурные эмоции, и я, чтобы отвлечь его от переживаний, стала спрашивать, кто был этот последний пижон, который облизал Елизавете руки до локтей. Старосельцев сообщил мне, что этот пижон – бывший муж Елизаветы, между прочим, с юридическим образованием, очень известный журналист, специализирующийся на политических расследованиях.

– Фамилия? – спросила я и была крайне удивлена, услышав ответ:

– Трубецкой.

– Это Трубецкой?! – не поверила я. Но Антон поклялся, что мы видели Трубецкого собственной персоной.

Я читала пресловутые политические расследования Германа Трубецкого, но мне он представлялся серьезным, академического вида мужчиной средних лет. Этот сложившийся образ, безусловно, противоречил богемному облику повстречавшегося нам пижона, который мне сразу не понравился хотя бы тем, что пытался перейти дорогу моему другу Старосельцеву. Пижон был одет хоть и дорого, но как-то неряшливо, носил длинные волосы, схваченные резинкой в хвостик, и серьгу в ухе.

– Я могу представить, почему Энгардт с ним разошлась, но почему она за него вышла? – поразилась я.

– Он таким не был, – грустно прокомментировал мое заявление Старосельцев. – Когда они поженились, он был совсем другим. Поработал юристом в крупной питерской газете, стал сам пописывать, у него получилось, начал раскручиваться, взлетел, тусоваться стал в заоблачных высях, а потом и имидж сменил. А к коже и нутро прилипает. Был серьезным парнем, а когда успех потребовал другого имиджа, изменился и характер.

– А вы его раньше знали?

– Знал. Мы даже дружили когда-то.

– Дружили?! – изумилась я. – Ну, я могу понять то, что на меня он смотрел, как на мусор, но вас-то, старого друга, он почему не замечал? Даже «здрасьте» ради приличия не сказал, только с Елизаветой любезничал?

– Ну, это как раз понятно, – настроение у Старосельцева совсем упало. – Елизавету забыть невозможно.

– Что ж тогда они разошлись?

– Вы же видели Елизавету; ее любимое выражение – «я не рыба, я ихтиолог». Она личность и требует к себе соответствующего отношения.

– А Трубецкой что, не личность?

– В том-то и дело. Он тоже личность, но еще и домостроевец. Ему надо, чтобы все крутилось вокруг него.

«Понятно, – подумала я, – это явно версия Елизаветы; интересно было бы послушать самого Трубецкого».

– Говорите, он юрист по образованию?

– Да, университетский юрфак заканчивал.

– Я все-таки не поняла, почему он с вами не поздоровался. Или вы в ссоре?

– Да нет, – Антон пожал плечами. – Просто старые друзья отпали, как старая кожа, а с новым образом пришли новые друзья. Я его, кстати, знал, когда он еще не был Трубецким. А был Трусовым. Но, согласитесь, негоже человеку, занимающемуся политическими расследованиями, носить такую фамилию.

– Да, пожалуй, – согласилась я.

– Кстати, может быть, он инстинктивно сторонится людей, которые его помнят, как Трусова. Как мне это раньше в голову не приходило?! – задумался Антон.

– А он же газетчик, что он делал на телевидении?

– Мария Сергеевна, чувствуется, что Трубецкой вас серьезно зацепил. Он же популярная личность, снимается в разных передачах, сдает и получает информацию. Он тут почти каждый день бывает.

– Ладно, Антон, спасибо. Вы мне очень помогли. Куда вас довезти? – спросила я, подойдя к машине, в которой сладко спал рувэдэшный водитель.

– Мне тут недалеко, дойду сам, но за предложение спасибо. Держите меня в курсе, хорошо?

– Хорошо, – кивнула я, предположив, что Старосельцев не пойдет ни по каким делам, а будет элементарно поджидать свою рыжеволосую красотку где-нибудь в кафе за углом. – А можно вас попросить – когда Скачков проспится, свяжите меня с ним?

– Нет проблем. Хороший парень и журналист способный, только запойный. Ну ладно, всего хорошего.

По пути в прокуратуру я заехала к начальнику РУВД за сведениями о машинах, которыми пользуется семья Масловских. Серебристая «ауди» в этом списке присутствовала.

Прихватив список, я поблагодарила начальника РУВД за оказанную помощь, в том числе и транспортную, и со спокойной совестью направилась восвояси.

С удивлением осознав, что еще даже не кончился рабочий день, а сложнейшая проверка сообщения о преступлении уже проведена, я с чувством глубокого удовлетворения написала заключительный документ и понесла его шефу. Шеф в своей обычной манере отодвинул мои бумажки в сторону, поскольку раз уж была возможность пообщаться с непосредственным исполнителем, он этой возможностью пользовался. Я приготовилась отвечать на вопросы.

– Ну что, поговорили с Масловским?

– Поговорила.

– Ну, и где его жена?

– Рядом с ним, а он за границей.

– Угу, – кивнул шеф. – Собирается он заявлять о похищении?

– Нет.

– А была его жена в субботу на набережной?

– Была женщина на серебристом «ауди», которую аккуратно пересадили в другую машину.

– Насилие, угрозы?

– Все происходило на глазах инспектора ГИБДД. Никакого насилия, все культурно, он их принял за ее знакомых.

– Отлично. – Теперь шеф подвинул к себе документы. – Постановление написали?

– Конечно.

– Молодец. Что это?! – Прокурор поднял глаза от заключительного документа и уставился на меня.

– Постановление.

– Сам вижу. Что за бред?!

– Почему бред? – я обиделась. – Нормально написано.

– Что нормально? Вот это нормально? – Шеф выхватил из папки мое постановление и потряс им перед моим носом. – Где нормальное постановление?

– Я не понимаю, чего вы от меня хотите.

– Ах, не понимаешь, паршивка? – Да, похоже, шеф всерьез расстроился, раз допускает такой тон. За всю жизнь он меня называл на «ты» всего три раза. – Все ты понимаешь. Иди и переписывай.

– Не буду.

– Машенька. – Шеф вышел из-за стола и подошел ко мне. – Ты же сказала, что жена Масловского в порядке, он заявлять о похищении не хочет, гаишник подтвердил, что никакого насилия не было. Зачем ты дело возбудила?

– Потому что похищение было, Владимир Иванович.

– Да знаю я не хуже тебя, – взорвался шеф. – Я не спрашиваю – почему? Я спрашиваю – зачем? Кто его расследовать будет? Ты? Вот и порасследуй, съезди к Масловскому за границу, заставь его жену дать показания. Что, слабо?

– Это не мой уровень.