– Не надо беспокоить шефа!

– Я только его поблагодарю, – угрожающе пообещала я, прорываясь в кабинет.

– Не надо! Я ему передам спасибо от тебя.

– Отлично. Тогда еще передай ему, что я поехала в лагерь к ребенку: надо повидаться перед отъездом, а мои дела пусть заканчивает Горчаков.

Последнее слово осталось за мной, я гордо удалилась, плохо представляя, куда бежать в первую очередь – в консульство, к Регине клянчить денег в долг или к ребенку в лагерь. Выйдя на улицу и рассудив, что если мне не дадут визу, то незачем будет просить денег, а ребенка нужно ставить в известность о моей поездке, только когда я буду точно знать, что еду, – я пошла в консульство.

Для начала британское консульство в хорошем смысле шокировало меня отсутствием бюрократизма, к которому я привыкла с детства. Испортив анкету – написав ответ на вопрос не в той графе, в которой нужно, я поплелась к охраннику униженно просить новый бланк.

– А зачем? – удивился охранник. – Зачеркните этот ответ и впишите в нужную графу.

Недоумевая, как это можно сдать в учреждение анкету, в которой что-то зачеркнуто и исправлено, я сделала, как посоветовал охранник, и отдала изгаженную анкету в окошечко, где ее приняли как должное и задали мне один-единственный вопрос – кто оплачивает поездку. Я объяснила, что учебу устраивает и оплачивает Организация Объединенных Наций. Ответ их удовлетворил, и мне велено было прийти вечером – забрать паспорт с визой.

В легком потрясении от такого удачного начала я отправилась к богатой подруге занимать денег на билет.

Регина так прониклась моими проблемами, что поехала покупать билет вместе со мной, выложила свои кровные доллары, поскольку в программных документах семинара было обещано возмещение стоимости билета по прибытии в Эссексский университет. Плюс она буквально навязала мне еще некоторую сумму в валюте, несмотря на программные документы, которыми я потрясала и в которых было написано, что участники семинара будут находиться на полном обеспечении, с голоду не умрут и ночевать будут не под открытым небом.

– Значит, так, Машка, – сказала она, засовывая мне в сумочку деньги, – отдашь, когда разбогатеешь. Твоя задача там – подцепить какого-нибудь мужчинку, желательно – иностранца, хорошо бы итальянца, они нежадные и страстные… Там будут итальянцы?

– Вроде да… Поляки точно будут.

– Поляки – только в крайнем случае. Ты меня поняла?

От души поблагодарив Регину, я добежала до вокзала, прыгнула в электричку и понеслась в лагерь к своему ненаглядному сыночку, уже заранее скучая по нему.

В лагерь я, по закону мировой подлости, притащилась аккурат в тихий час. Но, зная, что ребенок мой ни при каких обстоятельствах днем спать не будет, я уговорила воспитателя выдать мне мальчика повидаться перед отъездом. Мальчик выдался с огромным удовольствием, и мы пошли с ним по тихому лагерю к лениво плещущейся озерной воде.

Я рассказала Хрюндику, что меня посылают в Англию, чем вызвала бурный приступ зависти и нытья о том, что он тоже хочет в Англию и особенно в Колчестер, откуда родом Шалтай-Болтай.

– Кстати, мама, имей в виду, что на завтрак тебе придется есть вареные помидоры. Это национальное английское блюдо.

– А что, помидоры варят? – удивилась я.

– Варят, – авторитетно подтвердил ребенок, – мы на английском проходили. Вареные или жареные помидоры – это традиционный английский завтрак.

– Ладно, перенесем и вареные помидоры, – вздохнула я.

Ребенок выдал мне еще несколько полезных сведений о Великобритании, почерпнутых на уроках английского, строго выяснил, что будет с Василисой, пока я буду развлекаться за границей, получил заверения в том, что Василиса будет находиться на полном пансионе у дяди Леши Горчакова, после чего сменил тему.

– Ма, а почему ты меня в тот раз спрашивала про девочек?

– Почему? Ты растешь, я в твоем возрасте уже влюблялась напропалую, и мне не хочется, чтобы ты повторял мои ошибки.

– Желаешь научить меня безопасному сексу? – хитро прищурившись, спросил Хрюндик, и я поперхнулась.

Правда, достаточно быстро справилась с собой и подумала: «А почему бы нет? Все равно когда-нибудь это делать придется, вряд ли мой бывший муж об этом позаботится, считая это извращением, а меня, по определению, глубоко развратной женщиной. А весь-то мой разврат в том, что мне хотелось любви и ласки. Вот как бы сына научить не только безопасному сексу, а еще и тому, что нельзя наплевательски относиться к чувствам другого человека… Что рядом с любимой женщиной хорошо бы слушать не только себя, но и ее, и хотя бы изредка задаваться вопросом, а о чем она думает и какие у нее проблемы».

– До секса бывает еще период ухаживания, – твердым голосом постановила я. – И для начала тебя нужно учить, как обращаться с девочками.

– Забей, – пренебрежительно отмахнулся сыночек; сколько раз я ему говорила, чтобы он не употреблял при мне этого дурацкого слова. – Все я знаю, даже в стихах, нам вожатый рассказал.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовалась я, и Гоша мне поведал науку страсти нежной в интерпретации лагерного вожатого.

– Значит, так, ма. Помнишь, в «Приключениях Буратино» такая песенка есть – «Какое небо голубое, мы не сторонники разбоя»? Помнишь?

– Ну? «На дурака не нужен нож – ему с три короба наврешь…»

– «И делай с ним, что хошь», – подхватил мой мальчик. – А как дальше, помнишь?

На жадину не нужен нож, ему покажешь медный грош и делай с ним, что хошь.

На хвастуна не нужен нож, ему немного подпоешь, и делай с ним, что хошь…

– Пока что я не понимаю… – начала я, да Хрюндик вежливо, но неуклонно прервал меня:

– Сейчас поймешь. А дальше – На мужика не нужен нож, ему стаканчик поднесешь и делай с ним, что хошь.

А с женщиной вообще просто. Догадалась, как? – И поскольку я ошеломленно молчала, продолжил:

На женщину не нужен нож: ты ей с три короба наврешь, потом покажешь медный грош, потом немного подпоешь, потом стаканчик поднесешь…

– …И делай с ней, что хошь, – в глубоком оцепенении машинально пробормотала я.

– Правильно. Ну как, клево?

– Потрясающе. – Я действительно была потрясена. И не могла не отдать должное универсальности рецепта. – Ладно, детуля, я приеду, и мы еще раз обсудим эту проблему.

Ребенок повис на мне, я чуть не расплакалась, но нужно было ехать.

– Ладно, ма, приезжай скорее. Ты сразу приедешь, как вернешься?

– Конечно, цыпленок.

Он отцепился от моей шеи и нехотя пошел к лагерному корпусу. Обернувшись у дверей палаты, он помахал мне рукой. Я смотрела на него, пока он не скрылся в палате. Потом пошла на станцию. Если электричку не отменят, я успею получить в консульстве паспорт с визой. И, может быть, забежать в зоомагазин за тараканами для Василисы. И отдать белье в прачечную… И маме завезти продуктов… И два постановления написать… И английский словарь найти… И какую-нибудь литературу по борьбе с организованной преступностью… И… В электричке я заснула и проспала до самого Питера.

До отъезда у меня оставался один день, в течение которого я планировала привести в порядок дела, оставляемые на попечение Горчакова. Запереть двери, отключить телефон и не отзываться на крики из коридора.

Вывалив из сейфа на стол дела, я приуныла. Почти по каждому делу, а не только по тем, что были на выходе, напрашивались какие-то срочные мероприятия. Не выдержав, я постучала в стенку Горчакову. Так и есть: сначала из соседнего кабинета простучали по коридору Зоины каблучки, потом появился верный друг. Я это оценила по достоинству.

– Маш, ну ты что, насовсем уезжаешь? Нет. А за неделю ничего страшного не случится. Ну вот по этому делу я все сделаю, отправлю отдельное поручение и съезжу в тюрьму, возьму образцы слюны. А вот это вполне может полежать, не соскучится.

Лешка ловко рассортировал дела на большую и маленькую кучки; с маленькой он готов был поработать, а большая оставалась ждать моего возвращения. Я вздохнула. Никому не нужны мои дела, придется им, бедненьким, ждать меня.