— Продолжайте, — подбодрила я его.

— Батталья Сирена, так зовут мою невесту, ей двадцать девять лет, она живет на улице дэ Гомбрути, дом 43. Я собираюсь жениться и…

Я смотрела на него и ждала продолжения.

— Знаете, — пробормотал он, — меня гложут сомнения перед последним решающим шагом .

Я сделала вид, что не понимаю, о чем идет речь.

— Так вот… я ревнивый человек. Мне нужна определенная гарантия.

— Вроде того, что делает Сирена, когда вы не видитесь, и кто у нее был до вас?

— Именно так.

— А почему бы вам прямо не спросить все это у Сирены?

— Если бы я мог, я бы не обратился к вам, — ответил он, потупив взгляд.

— Справедливо, — согласилась я.

— В Беллуно у меня мать с больным сердцем и пять братьев. Все они приедут сюда на свадьбу…

Взмахом руки я дала ему понять, чтобы он продолжал.

— Я бы хотел, чтобы Сирена произвела на мою семью прекрасное впечатление. Мне не хотелось бы обнаружить… какие-либо пятна в ее прошлом, вы меня понимаете?

— У вас есть подозрения?

— Вовсе нет. Она прекрасная девушка, работает в ателье и творит на швейной машинке чудеса, но…

Без «но» никогда не обходится.

— Всякий раз, когда мы идем в ресторан, с ней непременно здоровается какой-нибудь мужчина.

— Возможно, у нее много друзей.

— Да, но мне хочется знать об этом больше. Ведь женишься только один раз в жизни…

Я не выдержала и рассмеялась:

— Господи, есть люди, которые женятся по семь раз.

— Это не мой случай, — прошептал он.

Мне осталось лишь сжать губы.

— Конечно, конечно.

Я дала ему бланк, чтобы он внес туда обычные сведения, взяла у него аванс и словами «Я сообщу вам» дала понять, что визит окончен.

Альвизе Лумини поднялся с кресла и крепко пожал мне руку.

Съев бутерброд в баре и выпив уже тысячную чашечку кофе, я вернулась в офис, от усталости уселась в кресло и склонила голову на письменный стол.

Что случилось с вещами Ады? Может быть, то же самое, что и с вещами мамы? Тетя Лидия, сестра папы, собрала все: часть предназначалась для бедняков, часть она оставила себе. Мне удалось взять розовую вязаную кофточку и жемчужное колье, которое теперь лежит в углу чулана. От Ады у меня осталось только несколько фотографий и серебряное обручальное кольцо, подаренное Джулио. Оно хранится у меня в ящике комода с другой бижутерией. Должна же у нее быть записная книжка, спросила я себя, с телефонными номерами своих римских друзей, людей, с которыми у нее были доверительные отношения. Я бы могла связаться с ними, чтобы выяснить. Но что мне выяснять?

Отец мой вернулся в Рим, так ничего и не узнав, и все повторилось точно так же, как тогда с мамой. Он избавился от всего, выбросил прочь, лишь бы ничто не напоминало о случившемся: для него это был выход. Он всегда решал за меня.

— Мое имя Ливио… Антонио… Марескальки.

Передо мной стоял, втянув шею в узкие плечи, тип с черными волосами, с которых обильно сыпалась перхоть на атласную рубашку цвета электрик. Ему понадобилось целых две минуты, чтобы сказать, как его зовут, при этом он делал, подобно оратору, многозначительные паузы.

Он напоминал администратора сомнительного заведения, хотя сразу сказал мне, что работает с Интернетом. Я не стала вдаваться в подробности. Поспав три часа, я чувствовала себя разбитой, да еще этот нервный субъект, появившийся без предупреждения.

— Послушайте, я не хочу торопить вас…

Из-под опущенных ресниц на меня смотрели его стеклянные глаза. Интересно, подумала я, какие успокоительные средства он употребляет: сероксат, элопрам или что-то посильнее?

— Все началось три месяца назад, — скороговоркой произнес он. — Я частенько просиживаю в чатах.

— Многие этим увлекаются.

Он косо посмотрел на меня; я нутром поняла, что не должна его перебивать: если он забудет, о чем говорил, нам придется заночевать тут.

— Вначале мы с Тицианой переписывались репликами из наших самых любимых фильмов, ну и фразами из песен. Ей нравится легкая музыка, я не такой любитель поп-музыки.

В ожидании продолжения я покусывала колпачок ручки, вытянув поудобнее ноги под письменным столом.

— Потом мы перешли на личное, вроде того: где живешь, сколько тебе лет, чем занимаешь ся, что думаешь о любви… Тициане тридцать один год, мне — тридцать пять.

Я постаралась скрыть удивление: мне показалось, что ему больше сорока.

— Она живет в Сан-Джованни в Персичето.

— Недалеко…

— Действительно.

Наступило молчание.

— Выпьете что-нибудь? — со вздохом спросила я.

— Мне… мне не страшна смерть…

А вдруг передо мной сидит убийца, который сейчас мне признается, что искромсал тело Тицианы и спрятал его в гараже?

— Но я боюсь любви. Да, в ней больше жестокости, — высокопарно произнес он.

В знак согласия я кивнула головой и подумала, что, может, под любым предлогом, стоит позвать Спазимо.

Марескальки между тем взял мою пачку сигарет «Кэмел», одноразовую зажигалку «Биг» и без разрешения закурил. Я не обратила на это внимания.

— Мы объяснились в любви.

— Ни разу не увидев друг друга?

— Да.

— Даже фотографии?

— Да.

— Мне бы не хотелось переубеждать вас, но в таких случаях… все эти чаты, электронные почты, виртуальные штучки, кроме разве что редчайших исключений…

— Мы встретились в понедельник на площади Сан-Франческо, — ответил он, потушив на половину недокуренную сигарету в пепельнице. — Причем она была очень взволнованна.

— Что вы имеете в виду?

— Она сказала, что нам не надо было встречаться, а потом призналась, что замужем. — Поставив локти на стол, он придвинулся ко мне. — Мой вопрос в следующем у нее и в самом деле есть муж?

Я покашляла.

— Вы пришли сюда, потому что хотите знать, действительно ли Тициана замужем?

— А что вы об этом думаете?

— Извините, о чем?

— Обо всей этой истории. Вы мне скажете свое мнение?

— Послушайте, я детектив, а не психолог.

— Тициана раньше мне не говорила.

— Простите, но что это меняет? Замужем Тициана или нет, она не желает больше с вами встречаться, правильно? Или она все еще продолжает писать вам?

— Нет, больше она мне не писала.

— Марескальки, решим так: возможно, не зародилась искра любви.

Он раскрыл глаза от удивления.

— Я вам кажусь таким некрасивым?

— Нет, я так не говорила. — Склонив голову к плечу, я тщательно подбирала слова — Ну, может быть, она испугалась. Не вашего вида, а просто реальность оказалась ей не под силу.

Ну вот, теперь я играю роль психолога.

— В… в каком смысле?

— Ну, иногда важнее само представление которое составляешь о человеке, чем сам человек. Вы меня понимаете?

— Не совсем.

Несколько секунд я в упор разглядывала его.

— Вы не понравились Тициане, точка. И хватит об этом.

Он кивнул, стараясь держать себя в руках, после чего вяло поднялся с кресла и произнес:

— Вы так и не хотите помочь мне?

— А я чем занимаюсь? За эти полчаса, которые я с вами потеряла, я не возьму с вас ни гроша. И, принимая во внимание мое великодушие, дам вам даже совет: бросьте-ка вы эти чаты и идите в бар, отправляйтесь в какой-нибудь туристический кемпинг или, если хотите, в частный клуб.

Я взглядом показала ему на дверь.

В моей профессии есть свои плюсы и свои минусы. Когда отец открывал агентство, он заметил: «Работать надо по старинке». Этим он хотел сказать, что нас ничто не связывало с этими крупными агентствами, где расследования ведутся с помощью современных технологий. Проблема в том, что сегодня технические средства играют главенствующую роль. Достаточно вспомнить о массе преступлений, которые были раскрыты благодаря подслушиванию телефонных разговоров, дешифровке табуляграмм, телефонных карт, связи между телефонными звонками…

Мы не занимались ни криминальными преступлениями, ни промышленными расследованиями. Я не заканчивала никаких курсов по частному сыску, однако сразу поняла, что когда ты оказываешься на распутье во время очередной работы и не знаешь, куда идти — направо или налево, то здесь все решает нюх: или он есть у тебя, или его нет.